Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Держась за руку женщины средних лет, рядом стояла та восьмилетняя девочка с костяной птичкой на шее.

– Это она! – Девочка показала на Дивляну. – Батя, это Сауле. Она сама сказала. И она нас оживила.

Милоум вытаращил глаза. Он и раньше приметил Дивляну, стоявшую между Белотуром и Велемом, и, наверное, задумался бы, что это за красивая девушка в самой поре, но без обычной девичьей тканки на голове, если бы у него было на это время. Но… Сауле? Само солнце, почему-то сошедшее на землю?

– Это невеста брата моего, князя Аскольда. – Белотур положил руку ей на плечо. – И она – Дева Ильмера, Огнедева волховских и ильмерских словен. Благословение богов на ней. Она нашла ваших детей спящими на жальнике и разбудила их. Может, вы расскажете, что здесь происходит?

– Ты… Огнедева? – Женщина, держащая бойкую девочку за руку, сделала шаг вперед, подавшись ближе к Дивляне. – Ты – Дева Ильмера? Я знаю… Моя бабка из Взвада родом… Она рассказывала про Деву Ильмеру, ее звали Благочеста… но она была последней!

– Благочеста Гостивитовна моей бабки Доброчесты была родной сестрой, – ответила Дивляна. – После нее боги семь десятков лет не находили новой избранницы, но этим летом, когда я приехала в Перынь6, огонь на жертвеннике Лели-Солнцедевы вновь загорелся.

– Это правда, – подтвердил Велем, и Белотур кивнул.

Жители Межи в изумлении разглядывали девушку, и в ее красивом лице, в косе, сияющей червонным золотом, уже видели отражение божественного света. И хотя любому было трудно свыкнуться с мыслью, что перед ним стоит богиня, никто не сомневался: именно таким и должно быть земное воплощение Солнечной Девы.

– Это боги нам тебя послали! – среди наступившей тишины выдохнула женщина и всхлипнула. – Солнцедева! Спасение наше! Слава чурам! Слава Макоши-матушке! Услышали деды наши мольбы! Как уж мы ждали, как просили – когда солнце взойдет и к нам на порог…

– Ну, коли боги саму Сауле с небес свели нам на помощь, что же мы, как дивьи7 неученые, ее в дом не зовем? – усмехнулся другой мужик, постарше и поплотнее, с такой же, как и у Милоума, светлой бородой и веселыми голубыми глазами. – Что застыл, Миленя, стоишь, будто лунь болотный? Кланяйся, зови Огнедеву в дом!

– Пожалуй, Солнцедева! – Милоум, еще раз окинув взглядом лица родичей, неуверенно, хотя и без неохоты, поклонился сперва Дивляне, потом ее спутникам. – Пожалуйте, воеводы, будьте нашими гостями!

Межа действительно оказалась довольно обширное весью, и даже недавний мор, о котором рассказывал Мезга, не нанес заметного ущерба численности его населения. Избы были срубные, под дерновыми и соломенными крышами, но в жилье старого Кручины, где теперь обитал его сын и наследник Милоум, имелся очаг в земляном полу – в виде вытянутой ямы, обложенной камнями, вокруг которой стояли горшки, вылепленные руками местных женщин – серые, желтые, темно-бурые, простые и без узоров. Только один горшок был красивый, с ровными стенками и цветной росписью, как бы свидетельствуя, что жители Межи не чужды торговли. Оно и понятно – живут рядом с торговым путем. Еще при дедах была сложена печь, обычная для словенских жилищ, но и старинный очаг не решались засыпать: под его камнями обитали чуры, которым не понравится, если потомки перестанут их кормить и греть.

Первоначально в Меже жили всего два рода – кривича Корени и голядский род Синелиса, иначе Синели, как его стали называть соседи. За четыре-пять поколений семьи разрослись и так перемешались, что брать жен друг у друга Кореничи и Синеличи больше не могли – все в родстве. И хотя в семьях Синеличей еще сохранялись родовые голядские имена, говорили все на одном языке и жили одинаково. Дивляна не сразу начала различать, кто из снующих вокруг детей и взрослых из Кореничей, а кто – из Синеличей, пока не приметила на подолах родовые знаки, – тогда все стало ясно.

Старейшиной над всеми в последние лет двадцать или больше признавался глава Кореничей – Кручина. Когда он умер, его права и влияние унаследовал сын Милоум – но не меньшим весом обладала и его мать, вдова Кручиниха. Причиной тому был ее решительный нрав, хозяйственная опытность, а также немалые ведовские знания и умения. Неуживчивой старухи боялись и свои, и чужие, но никто лучше ее не лечил скотину и людей, не умел приносить жертвы, чтобы выпросить у богов дождей в нужное время или отвести тучи, когда дождя не надо, отвадить волков и медведей от пасущегося в лесу стада. Наиболее она славилась как зелейница8, знающая сотни съедобных, лечебных, волшебных трав. Кручинихе во всем помогали духи, невидимые слуги, которым она всегда, садясь есть, бросала по несколько ложек или кусков от каждого блюда под стол.

И вот недавно бабка Кручиниха умерла. Умерла внезапно и в одночасье – шла в одиночку с выгона и упала замертво. Ее нашли только к вечеру – бездыханную, с искаженным лицом, то ли испуганным, то ли разгневанным. Женщины подняли крик и плач, мужчины ходили, «будто лунем склеванные», как тут говорили, – то есть растерянные и ошарашенные. За тридцать последних лет все привыкли, что их жизнь и благополучие в надежных руках знающей бабки, а без нее все разом ощутили себя беззащитными и брошенными. Ходили слухи, что старуха умерла не просто так, а что догнала ее прилетевшая с ветром чужая, наведенная порча. Конечно, врагов она успела нажить немало, но до сих пор поблизости не находилось равных ей соперников в колдовском деле. Неужели таки нашелся? Винили «дикую голядь», жившую в лесах на восточной стороне, но что же тут докажешь? От этих мыслей было еще страшнее, и все до одного ждали неминучих бед.

Бабку похоронили по обряду – в глухом лесу на Мариной плеши устроили высокую краду, положили на нее тело в лучшей одежде, со снизками на шее – из синего, зеленого, голубого, желтого стекла, ─ с широкими бронзовыми браслетами на морщинистых руках, в высокой богатой кичке, украшенной десятком колец-заушниц с подвесками, как принято у местной голяди, с которой бабка была в родстве. Рядом разместили все, что могло понадобиться умершей: кремень и огниво, шилья, ножницы, швейные и вязальные иглы, пряслень, серп, дорогой покупной гребень из заморского душистого дерева. Когда крада прогорела, остатки костей и то из вещей, что попалось среди углей и золы, собрали в берестяной туес и зарыли на вершине кургана Кореничей, придавив большим камнем. Во рву вокруг кургана и на вершине разложили огонь – погреться бабкиной душеньке, оставили угощение…

Думали, проводили по чести, да не тут-то было. Когда бабка Кручиниха шла с выгона, ее знаменитая клюка находилась при ней – в навершии клюки была вырезана бородатая голова чура, и все знали, что именно в ней-то и живут бабкины духи-помощники. Перед смертью ведун должен их передать хоть кому-нибудь. Но никого при бабке не оказалось, и клюка ее валялась рядом с телом, выпав из мертвых пальцев, – так ее и нашли. Тело бабки подняли, но клюку оставили на месте – боялись к ней прикоснуться. Кто возьмет клюку, тот возьмет и духов, а с ними справляться – уметь надо.

В Меже имелось несколько мужиков или женщин посмелее, кто не отказался бы обрести силу вместе с духами-помощниками. Но кто бы ни брал в руки бабкину клюку, наутро та оказывалась на вершине кургана, возле камня, которым прикрыли яму с прахом Кручинихи. Это означало, что ее духи не хотят покидать прежнюю хозяйку.

– Видно, ищут нового хозяина достойного, – рассказывал Дивляне и обоим воеводам Милоум. – Наша кровь-то старая, знатная. Бабка была из хорошего голядского рода, из Милогодовичей, а они с самими князьями старыми голядскими в родстве. Княгиня Колпита, старшая Громолюдова жена, из них тоже сама.

– Так вы с Громолюдовой княгиней родня? – Белотур поднял брови.

– Хоть и в дальнем, а дедами счесться можем, – важно кивнул Милоум. – Видно, духи-то хотят княжьей крови себе хозяина. И верно – ведь есть такой человек…

– Да ты лучше про жальник сперва расскажи, – посоветовал тот веселый толстяк, Милоумов родич, названный Синелей в честь почитаемого предка.

– Да, про жальник, – вспомнил Милоум. – Как похоронили, а через три дня наутро смотрим – нет скотины! Вся разом исчезла, у всех! Как растаяла, как навьи унесли! Кинулись искать – а следы на жальник ведут. Пришли – вот она вся, родимая наша! Коровы, овцы, козы – у нас скотины людно, слава Велесу! – все здесь, стоят, травы не жуют, не мычат… будто зачаровал кто! Пригнали домой, стали бабы доить – молоко горькое, в рот взять нельзя! Так все и вылили. На другое утро – что за напасть! Опять нет скотины! Бегом на жальник – там она, и снова молоко горше полыни! Ну, тут уж мы смекнули – жертвы хочет наша Кручиниха. Выбрали телку, закололи. Три дня было тихо. А нынче просыпаемся – мальцов в избе нет. У меня нет, а ведь их пятеро, у Синели, вон, нет, а он шесть девчонок наплодил, ни у кого нет! Бабы в плач, а мы на жальник. А там вы…