Еще шла война - Пётр Львович Чебалин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Туманов взял сводку, сосредоточенно всмотрелся. Картина была не радостной. Наступившие холода с двадцатиградусными морозами и метелями сковали работу транспорта, шахтные стволы обледенели, и добыча резко пошла на убыль. Туманов знал, что винить в этом, собственно, некого, но для него было ясно и другое: при любых обстоятельствах нельзя допускать снижение угледобычи. В противном случае волей-неволей придется переводить на еще более жесткий топливный режим некоторые предприятия района, резко уменьшить выдачу угля на отопление учреждений и жилищ. А его и без того отпускают намного меньше положенной нормы. Даже у самих шахтеров не хватает угля для отопления своих халуп. Проезжая по району, Туманов не один раз наблюдал, как пожилые женщины, старики, дети роются в заснеженных шахтных терриконах, выжидают, когда высыпят из вагонетки породу и, увертываясь от стремительно летящих сверху глыб, подхватывают куски угля, обрубки крепежных стоек и обаполов. В интересах фронта ему, секретарю горкома, даны права ни с кем и ни с чем не считаться, давать стране положенный уголь. А как тут не будешь считаться, если не было ни времени, ни возможности как следует подготовиться к зиме. А на его сиятельство деда Мороза никому не пожалуешься…
Битюк вошел тихо, без стука. Туманов быстро посмотрел на него. Хотел сказать, почему вошел не предупредив, но переборол себя, сел за стол. Инструктор остановился посредине кабинета, в ожидании, изучающе уставившись на секретаря. Туманов нарочно не предложил ему стул. «Постоишь. Так ты весь как есть будешь перед моими глазами». Посасывая пустую трубку, он долгим внимательным взглядом посмотрел на Битюка.
— Ты женат? — неожиданно, в упор спросил.
— Женат, а что? — сразу же насторожился тот.
— А где твоя жена? — не отвечая на его «а что», продолжал спрашивать Туманов.
— Странно, — неестественно улыбаясь, пожал плечами Битюк, — со мной она, где же еще ей быть.
— И дети есть?
— Пока не обзавелся.
— А родители?
— Что — родители? — не понял его Битюк.
— Отец, мать, спрашиваю, есть?
— Мать работает в госпитале, в Караганде, — стараясь быть спокойным, стал объяснять он, — хирург она. Отец на фронте. Давно не шлет писем. Может, убит, — и скорбно опустил глаза.
«Отцу, наверно, за пятьдесят, а на фронте, — подумал Туманов, — и мать, считай, на фронте. Закончится война, если живые останутся, с орденами и боевыми медалями вернутся домой, а у тебя, молодого, здорового, даже медали «За боевые заслуги» не будет. И не стыдно!»
Туманов с минуту ничего не говорил ему и ни о чем не спрашивал. Чтобы скрыть раздраженность, бесцельно переставил на столе с одного места на другое стакан с острозаточенными карандашами, пресс-папье. Затем достал из ящика стола письмо, развернул его на красной скатерти, прогладил ладонью.
— Понимаешь, какое дело, тут пришло письмо из Караганды, — не поднимая лица, он из-под надвинутых бровей быстро посмотрел на Битюка и, заметив, как тот изменился в лице, даже побледнел, не без злорадства подумал: «Ага, выходит, догадываешься, от кого письмо…» — и спокойно продолжал: — Пишет Надежда Школьникова. Знаешь такую?
Лицо Битюка напряглось, казалось, он старался вспомнить, кто такая Школьникова, и не мог.
— А где она работает? — не меняя выражения, спросил он.
Туманов уже не в силах был сдерживать себя.
— Ладно дурочку валять! — повысил он голос, — Надежда Школьникова твоя первая жена, а может, и не первая, тебе лучше знать.
Битюк некоторое время молчал, будто удивлен и поражен непривычным тоном, каким разговаривал с ним секретарь. Затем чему-то вымученно, криво улыбнулся, покачал головой.
— Школьникова, моя жена?.. — медленно переспросил он. Туманову казалось, что Битюк сейчас расхохочется. Но он еще спросил: — Это она так вам пишет? — И, возмущенный, заключил: — Какая подлость!
— А кем же она тебе доводится? — опять спокойно спросил Туманов.
— Просто знакомая.
— А ребенок?
— Какой еще ребенок?
— Но ведь у вас с Надеждой Школьниковой общий сын. Не будет же она спекулировать им. Ни одна порядочная женщина не позволит этого.
— Значит, она непорядочная, раз пустилась на такую мерзость, — ухватившись за слово «непорядочная», как за единственное спасение, уже уверенно и твердо заговорил он, — с этой женщиной у меня никогда ничего серьезного не было. Вы можете мне верить как коммунисту.
«Какой подлец!» Туманову неловко было перед самим собой, что такой человек вот уже сколько времени работает с ним рядом, больше того, под его непосредственным руководством. «Ну, ладно, а что ты думаешь насчет того, чтобы пойти на фронт». И спросил:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать девять.
— А здоровье как?
— Пока не жалуюсь, — ответил Битюк и внутренне весь съежился, решив, что сейчас спросит: почему не на фронте? Но секретарь спросил о другом.
— Где твоя новая жена работает?
— Она у меня не новая, Петр Степанович, — болезненно поморщившись, чуть ли не слезно проговорил Битюк.
— Ну, ладно. Допустим, первая. Что делает?
— Она дочь секретаря облисполкома, Дементьева. Работала библиотекарем, а в настоящий момент пока — нигде.
«Видал, куда клин подбил, — подумал Туманов. — Интересно, знает ли эта Дементьева о его жене Надежде Школьниковой?» И, решив, что, конечно, не знает, да и не надо, чтоб знала хотя бы пока его отправят на фронт, посоветовал:
— Устрой ее в городскую библиотеку. Там работники позарез нужны. — И опять неожиданно: — Квартира у вас есть?
— Квартира есть, благодарю. Правда, выделили пока что одну комнату, ну нам для двоих достаточно.
Уже и квартиру выбил. А тут случись приедет жена с сынишкой, не знаешь, куда их притулить. Нет, никуда такого, кроме фронта, не денешь. Воюют не только молодые, здоровые, но и пожилые, люди с разными болезнями. Воюют женщины, девушки, а этот скрывается по глубоким тылам, изворачивается, идет на все, даже на унижение и подлость, лишь бы не лишиться брони. Туманов вспомнил, с каким трудом ему удалось вырваться в действующую армию. И спросил:
— Тебя когда-нибудь вызывали в военкомат?
— Несколько раз вызывали. Но я же номенклатурный работник, у меня бронь.
Туманов заметил, как Битюк опять побледнел, но без сожаления сказал:
— Разбронировать всегда можно, было б желание. Я могу посодействовать, чтоб разбронировали.
— Странно… — сказал он глухо и как-то жалостливо, — в чем же я провинился перед вами, Петр Степанович?
— Родину защищают не провинившиеся, а весь народ, — оборвал его на полуслове Туманов, — и вам бы давно надо было сделать это.
Битюк несколько секунд стоял, словно пораженный громом, затем вдруг затаенно, зло усмехнулся.
— Ладно!.. Это мы еще посмотрим, — и быстро вышел, почти выбежал из кабинета.
Туманов положил руку на телефонную трубку и, поглаживая ее, думал: «Угрожаешь, ну
