Дело Магнитского. Зачем начали новую холодную войну с Россией? - Андрей Львович Некрасов

его частью, с лучшими СМИ, престижем и, главное, моральным превосходством, считается как раз та, где господин Браудер вызывает гораздо больше доверия и симпатии, чем господин Путин, - невдомек западным специалистам по России.

Впрочем, правда и то, что я получил много теплых откликов и в социальных сетях, и в прессе после показа фильма в Москве. Очень лестно отзывались о моей работе коллеги с российских телеканалов. Конечно, надо уметь отделять искренние суждения от конъюнктурных. Я не смотрю российское ТВ. Дмитрия Киселева, называемого главным российским пропагандистом, видел от силы два-три раза. Но то, что видел, действительно следует назвать пропагандой. Сам стиль -эмоционально-взвинченный, с гипертрофированными образами и сравнениями, - конечно же, не имеет ничего общего с новостями и даже комментариями, к которым привык западный зритель. С другой стороны, я общался с российскими телевизионщиками еще во время попытки первого показа в Брюсселе - и я бы не сказал, что все эти молодые люди производили впечатление проплаченных, циничных, прожженных пропагандистов. Они мне показались искренними в своих суждениях. Если они говорят, например, что Запад часто несправедлив к России, они действительно так считают, а не просто отрабатывают свой гонорар. И коллеги, работающие в России, писали мне не по заказу. Я получал письма, полные уважения к моему труду, от людей, понимающих, что стоит за двумя часами телевизионного расследования столь необычной формы. Снятого без единой российской копейки, на чужой, что называется, территории.

Эпилог

Борьба продолжается. Как всегда, есть хорошие новости и плохие. Хорошие - в том, что мне удается показывать фильм на престижных западных фестивалях и форумах и что он имеет реальное воздействие на зрителей. Случаи, когда человек приходит в зал с одним мнением по принципиальному вопросу, а уходит с другим, вообще крайне редки в жизни, а с «Актом Магнитского» это происходит довольно часто. А это значит, что вся тяжелая работа, все муки и терзания были не зря. Тем более что среди меняющих свой взгляд на дело под воздействием фильма - политики, журналисты, эксперты и чиновники.

Хорошо и то, что ситуацию, сложившуюся вокруг фильма и в которой оказался я лично, можно четко определить: я считаю, что закон и резолюции Магнитского были приняты на основе ложной истории и мой сделанный с участием западных государственных компаний фильм рассказывает об этом с помощью документов. Американский и европейский политический истеблишмент не захотел признать свою грубую, редкую ошибку и делает все, чтобы ее скрыть. Для этого надо что-то сделать со мной и моим фильмом. Запретить, дискредитировать или еще что-нибудь. Позиции обозначены, вопрос - кто кого.

Вот только силы неравные. И здесь мы переходим к плохим новостям. У моих оппонентов (а это мягкое название для тех, кто называет меня лжецом, манипулятором и пропагандистом) в распоряжении огромный арсенал. Опустим очевидное - практически неограниченные финансовые ресурсы. Достаточно на самом деле упомянуть лишь одно: слаженный механизм взаимодействия с самыми авторитетными в мире СМИ из любой страны. Не западной, а любой, включая Россию (исключая, положим, КНДР). Точно так же, как завтра может появиться очередная разгромная статья обо мне, «Акте Магнитского» или о продолжении, которое я начинаю снимать, - где-нибудь в Европе или Америке, я могу быть в любой момент «приятно удивлен» вниманием к собственной персоне со стороны «Новой газеты», «Нью таймс», «Сноба» или еще какого-нибудь российского издания, обличающего меня с позиций, излагаемых в брадеровых презентациях. А получать также удары, ощущать эту несправедливость в России гораздо тяжелее, чем на Западе.

Самое страшное оружие Браудера и его союзников в правительствах, парламентах и общественных организациях, в том числе российских, -моральное давление. Быть обвиненным во лжи не так страшно, как быть официально названным бессовестным и жестоким. Это то, что называется «character assassination» - прикончить кого-то морально. Это то, что сделала со мной Зоя Светова, приписав мне слова, что я не на стороне жертвы.

Я ей ответил, написал, что она меня оболгала. Задал риторический вопрос: имеет ли правозащитник право на ложь. А она, как ни в чем не бывало, будто и не заметив обвинение во лжи, спросила: а вы что, на стороне жертвы,что ли?

Кто-то манипулирует сознательно, кто-то входит в раж, топает ногами и брызжет слюной, искренне веря в правоту своего морального суждения. Что же происходит на самом деле?

Я не раз слышал, как Браудер называет себя одним из самых значительных борцов за права человека в мире. Русское слово «правозащитник» переводится на английский human rights activist (буквально: активист прав человека). Права человека -устойчивое гладкое словосочетание, излучающее безусловный авторитет, высшие ценности просвещенного человечества. Права человека - название современной идеологии западных демократий.

Бросая беглый взгляд на историю европейской цивилизации, приходишь к выводу, что любая система ценностей, как все в этом мире, подвержена созреванию, старению и смерти. Есть, конечно, очень долговечные. Они становятся религиями. Но даже в этом случае, при сохранении института и общей идеи, модель, на которой религия изначально строилась, изнашивается. Христианство пришло на смену прогнившей римской культуре гордыни и холодного закона. Людей поразили образы смирения, прощения и сострадания. И они оказались даже более эффективными, чем лозунги, для практической организации общества в многонациональной Европе. Но и эта система начала подгнивать и выродилась. То же произошло и с системой ценностей раннекапиталистической свободы. Прекрасные лозунги французской революции не оградили свободного гражданина от свободы, так сказать, умереть с голоду. Европа загорелась идеями социализма и коммунизма. И хотя многие черты социализма прижились в современном западном обществе, крах социалистической системы ценностей, назвавшей рабство свободой, а убийство добродетелью, был поистине чудовищным.

Моральное превосходство Запада (после покаяния немцев и их союзников в содеянном во время нацизма) основывалось именно на сравнении его прав и свобод со лживостью ценностей советского социализма. Социализм продолжал что-то «втюхивать» про отсутствие эксплуатации, а Запад убедительно показывал на своем примере, что такое права человека. Ну и заражал им такие юные души, как мою.

Как только социализм рухнул, понятие прав человека резко изменило смысл. На несколько первых ельцинских лет о нем вообще забыли. Между тем права людей попирались в России очень даже энергично. После периода, когда правозащитники в основном фокусировались на жертвах чеченских войн, возникла новая мишень, путинский режим.

Но былая сила и былой контраст - контраст берлинской стены, экстаз по поводу сбегающих на Запад, «выбирающих свободу», мастеров искусств, романтика политического изгнания писателей-пророков... - ничего этого уже нет. Нет опасности для мощного государства, исходящей от отвлеченных