Замри и прыгни - Наталья Нечаева

— Где? Когда?

— Там, — неопределенно кивнул Рыбаков в сторону темного переулка. — Лежит. Сейчас.

Милиционер кинулся в указанную сторону, на ходу что-то крича в рацию.

Владимир Георгиевич прислонился к столбу и устало прикрыл глаза. Когда недоумевающий страж примчался обратно, Рыбаков стоял все так же, смирно и тупо, для верности приобняв руками бетонную подпорку.

— Где убитый? — тряхнул его встревоженный постовой. — Там никого нет!

Взвизгнули колеса белой милицейской «шестерки» с мигалкой на макушке, вывалились недовольные хранители общественного спокойствия.

— Где труп?

— Нет никого, — виновато развел руками постовой. — А этот — вот он…

— Мать твою! — приблизился к рыбаковскому столбу один из патрульных. — Да от него несет! Он же пьяный! В стельку!

— Нет, — Владимир Георгиевич горько всхлипнул, почти взрыднул. — Бутылкой коньяка по голове, все отобрали. Деньги, документы, машину.

— Так вас что, из машины вытащили? — догадался вновь прибывший. — Дорожное нападение? Опять?

В последнее время подобные случаи были нередки: водителя вытаскивали из салона, оглушали чем-нибудь тяжелым и угоняли автомобиль. Милиции это очень докучало, но взять преступников никак не могли. И вот — такая удача.

— Вы их в лицо видели? — допытывался милиционер. — Описать сможете?

Рыбаков утвердительно кивнул.

— Звони дежурному. Пусть объявляют «Перехват»!

— А машина, машина какая у него была? — донеслось из приемного устройства. — Спроси номер!

— Машина у вас какая? — переспросил милиционер. — Сейчас всем постам сообщим.

— «Майбах», — злорадно известил Рыбаков.

— «Майбах»! — проорал милиционер в микрофон.

Рация помолчала. Хрюкнула и вдруг сказала равнодушным голосом: «Да пошел ты!»

Наряд переглянулся, все трое удивленно воззрились на онемевшую рацию, потом так же, сообща, перевели глаза на Рыбакова.

— В отделение этого козла! Быстро!

Рыбаков на «козла» насупился и гордо вскинул подбородок:

— Я вас всех с работы поснимаю! Быдло!

Ближний милиционер лениво вытянул дубинку и молча опустил на хребет наглого пьянчуги.

— Уяснил, кто тут быдло? Сержант, давай сопроводи его пешочком, тут рядом, только браслеты не забудь! Он нам всю машину уделает. Еще блевать начнет.

Юный постовой, тот самый, что вызвал весь этот переполох, с готовностью громыхнул наручниками и ловко накинул их на грязные запястья директора «Центуриона». Для порядку, следуя примеру старших товарищей, влепил стонущему Рыбакову еще раз дубинкой меж скореженных болью лопаток, грубо бросив: «Шагай, падла!»

В голове Владимира Георгиевича, видимо, снова промелькнула искра разума, потому как спорить и упираться он не стал. Пробормотал лишь себе под нос, неразличимо, но злобно, что-то типа: «Вы у меня все в ногах ползать будете».

«Шестерка», пыхнув синим выхлопом, умчалась наводить порядок дальше, а постовой, подталкивая задержанного в спину той же самой дубинкой, важно пошагал вперед, к ближнему углу, где размещался райотдел милиции.

Поначалу Рыбаков шел почти прямо и даже достойно, ощущая себя отважным контрразведчиком, застигнутым при выполнении опасного боевого задания, потом вдруг в голове у него снова щелкнуло, и он решил совершить побег из-под стражи. Прижал подбородок к груди, стреляя затуманенными глазами по сторонам, примерился и, отчаянно и пьяно ухнув, сиганул башкой вперед, прямо в освещенную витрину булочной, для верности выставив в качестве тарана сведенные кулаки в наручниках.

Милиционер, не ожидавший такой прыти, среагировать не успел.

Большое намытое дождем окно, словно отозвавшись эхом на возглас Рыбакова, тоже громко ухнуло, зашуршало, возник длинный мелодичный звон, празднично-хрустальный, словно под веселым ветерком заплясали новогодние льдинки на городской елке, и тут же все перекрыл острый, режущий уши шум падающих пластов стекла, тяжелых и грозных.

Последний осколок, острый, узкий, с длинным, как карликовый ятаган, хищным носом описал странную кривую дугу и воткнулся в линолеум прямо под подоконником.

Зоя, не мигая, уставилась на россыпь разновеликих стеклышек, усеявших пол. Передернула плечами, отгоняя мгновенный страх, вопросительно перевела глаза на подругу.

— Фу ты, черт! — Рита тоже зябко поежилась. — Перепугалась… Тихо же было, откуда такой ветрище поднялся?

Ветер, и в самом деле, возник совершенно неожиданно. Только что в открытое окно кухни, где женщины изрядно накурили, шел мирный свежий воздух, по-майски теплый, с горчинкой распускающихся почек. И вдруг — внезапный, необузданный порыв, словно взрывная волна, влетел в окно, сорвал со стола тонкие кофейные чашки, опрокинул розетку с воздушным печеньем, метнулся в закрытую дверь, долбанув легкую фанеру о стену, и тут же ринулся обратно. Напоролся на открытую фрамугу, грохнул по ней мощно и бесшабашно и унесся в ночь, зацепив длинным холодным хвостом тонкое стекло. Оно-то, не выдержав напора, и разбилось…

Женщины пару минут посидели в неподвижности, приходя в себя после странного катаклизма, потом Рита встала и, стараясь не наступить на осколки, закрыла оставшуюся целой вторую раму. Тут же в нее снаружи нагло и требовательно снова ударил ветер. Окно взвыло, но выдержало. Стало тихо, но уже через секунду из глубины квартиры послышалось низкое противное завывание: смерч, облетев дом, теперь рвался в открытую форточку спальни.

Зоя кинулась туда, да поспела лишь к концу короткой и звонкой капели рассыпавшегося стекла…

— Вот она была и нету, — усмехнулась Рита, сгребая веником колкие остатки недавнего окна.

— Ты о чем?

— О жизни. Моей и твоей. Но ничего. Осколки соберем и выбросим, чтоб и воспоминаний не осталось! — Она зло прихлопнула веником стекляшку, пытающуюся соскользнуть с пластмассового совка. — А стекла вставим новые! Чистые, прозрачные. А лучше — вообще на стеклопакеты поменяем. Новая жизнь — значит, все новое!

Рита рывком опрокинула совок в мусорное ведро, осколки жалобно тренькнули, и в ту же секунду так же неровно и неуверенно, словно вторя, тренькнул дверной звонок.

Женщины застыли, переглянувшись. Снова обеих накрыла волна немого страха, непонятная и жуткая.

— Кого черти принесли? — тихонько спросила Рита. — Может, соседи?

— Скорее всего, — осторожно согласилась Зоя, — услышали шум и прибежали.

К двери Рита не подошла — подкралась, словно опасаясь, что там, на лестнице, услышат ее тихие шаги. Постояла, прислушалась.

Звонок снова пискнул, робко, единожды.

— Кто там? — шепнула женщина. И уже громче, словно прочищая горло от сдавившего его страха. — Кто?

— Ритуль, открой, дело есть!

Голос, раздавшийся из-за двери, совершенно явно принадлежал Льву Давыдовичу Черному.

— Ну? — Настроение у Риты мгновенно переменилось на наступательное. — Что не спится, Лев Давыдович? — саркастично вопросила она, открывая замок. — Поздно ночью к одиноким женщинам… Что люди скажут?

— Да ладно тебе ерничать! — отмахнулся Лева, переступая порог. — Вопрос решить надо. Чтоб ты потом опять меня гнобить не начала.

Зоя молча стояла в проеме коридорной двери.

— Кстати, вас обеих касается. Вам и решать. — Лева бережно отодвинул с дороги Риту, защелкнул дверь, извлек из-под полы плаща две чайные розы, одновременно вставил в женские руки.

— Может, чаю? — растерянно спросила Зоя, автоматически втянув ноздрями нежный сладкий аромат цветка.

— Какой чай? — взвилась Рита. — Час ночи!

— Чаю, Зоенька, спасибо, — не обратил внимания на Маргаритину реплику Лева. — На улице такой ветрище, насквозь продул. Пока от машины до подъезда добежал.

Он вошел на кухню, углядел разбитое окно с одиноко торчащим в углу рамы косым острым осколком, перевел глаза на неубранную еще с пола посуду, разбросанное печенье.

— Гуляем? Никак гостей принимали? И до мордобоя дошло? Весело! Или вы тут с привидениями сражаетесь?

— Ветер же, — пробормотала Зоя. — Мы сидим, а тут вдруг как рванет… И все вдребезги. И в спальне тоже.

— Чего пришел? — резко спросила Рита. — Еще что-нибудь учудил?

— Грубо, Маргарита Сергеевна, — укорил Лева. — Грубо. Вам не идет. А учудил — да. Но не я.

— А кто? — в один голос спросили женщины.

— Да благоверные ваши. Оба. Не вынесли нечеловеческих перегрузок. Таких не берут в космонавты, — закончил он весьма удрученно.

— Что с ними? — снова вместе, как многолетний спевшийся дуэт, выдохнули подруги.

— Ситуации разные, конец один, — трагическим голосом произнес Черный.

— Лева, кончай жилы тянуть! — потребовала Рита.

— Да, Лев Давыдович, говорите уже, — просительно поддержала Зоя.

— Чего говорить? Оба в ментовке отдыхают. Правда, в разных отделениях, — доложил гость. И предупреждая грозный окрик, уже срывающийся с губ Маргариты, ускорил темп: — Распопов устроил драку с гаишниками, когда те приехали по вызову владельца «вольво». Взяли пробу, он пьяный вдрабадан. А Рыбаков… Еще хуже, его милицейский патруль прямо в луже подобрал. Так он стал им рассказывать, что его избили, обокрали да еще и машину угнали. Ну в отделение повели, а он по пути сбежать решил, да направление не рассчитал, витрины не увидел, так через нее в магазин и вошел. Теперь весь порезанный, заштопанный отдыхает в вытрезвителе. Вот я пришел спросить, что с ними, горемычными, делать? Забирать? Или пусть до утра за казенный счет отсыпаются?