Осенний мост - Такаси Мацуока

Телохранитель сказал, что не может.

„Это — уродливая дочь“, — сказал князь.

Телохранитель не знал, говорит ли князь всерьез, или в шутку, а потому не стал ни смеяться, ни выражать согласие, а просто поклонился».

1882 год, монастырь Мусиндо.

— А кто ваши родители? — спросила преподобная настоятельница Дзинтоку.

Молодой человек расхохотался и сказал:

— Это хороший вопрос! Очень, очень хороший вопрос.

— Конечно, это хороший вопрос. Я — здешняя настоятельница. Это моя роль в жизни — задавать хорошие вопросы. Как вас зовут?

— Макото.

Это было лишь личное имя, без родового. Ну что ж. Ее это не касается, чтобы осуждать или чего-то требовать. Если молодой человек не хочет называть себя, это его дело.

— Я полагаю, Макото-сан, что вы размышляете, не удалиться ли вам от мира, — сказала настоятельница.

— С чего вы это взяли? — возразил Макото. — Это — самый маловероятный для меня жизненный путь.

— Я наделена даром различать духовные устремления, — сказала настоятельница.

Она не имела подобного дара. Но зато она хорошо умела замечать дорогую одежду, хорошую стрижку и уверенный вид, который дает лишь обеспеченная жизнь. И все это она видела в Макото. Монастырю Мусиндо, как и любому религиозному заведению, никогда не помешает еще один покровитель. Немного религиозного самообольщения зачастую может привести очень далеко. Даже те, кто считали себя совершенно лишенными веры, часто смягчались, когда им говорили то, что они желали услышать.

— В самом деле? — Макото улыбнулся. — Вы сказали, что ваша роль — задавать вопросы. Я всегда думал, что религиозные лидеры отвечают на них.

— Я — не религиозный лидер, — отозвалась настоятельница. — Я — своего рода привратница. Я убираю и храню это место. Образно выражаясь. Не хотите ли выпить со мною чаю? Мы могли бы поговорить об этом.

— Благодарю вас, преподобная привратница, — сказал молодой человек и поклонился, сложив руки в буддистском жесте. — Может быть, как-нибудь в другой раз. Теперь же мне нужно возвращаться в Токио.

— Чтобы найти своих родителей — или чтобы найти себя? — поинтересовалась настоятельница.

— А разве одно не ведет с неизбежностью к другому?

— Очень хороший вопрос, Макото-сан. Быть может, у вас тоже есть дар к привратницкой работе.

— Спасибо за комплимент, — сказал молодой человек. Поклонившись в последний раз, он развернулся и зашагал вниз по тропе, к воротам монастыря.

Настоятельница смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида. Кого же он ей напоминал? Ну, ладно, вспомнится позднее. Или не вспомнится. Неважно. Настоятельница была уверена, что увидит его снова. Его замечания об истинной истории битвы свидетельствовали, что история Мусиндо интересует его куда сильнее, чем обычного посетителя. Да, Макото-сан вернется — быть может, в качестве щедрого, постоянного жертвователя. Настоятельница пошла прочь от ворот, в свою мастерскую.

Из всех обязанностей, налагаемых на нее ее должностью, преподобная настоятельница Дзинтоку больше всего любила подготовку священных реликвий. Прежде, чем предложить их посетителям, пули, обугленные кусочки дерева и обрывки свитков следовало разложить в футляры, изготовленные из полого бамбука, размером чуть больше мизинца, видом слегка напоминающие этот самый мизинец, только мумифицированный — благотворное для посетителей напоминание о ненадежности великолепия и неизбежности судьбы, ожидающей все живые существа. После того, как посетитель выбирал себе какой-нибудь из футлярчиков, производилась проверка его содержимого, с благодарностью принималось пожертвование и футлярчик заново закрывали бамбуковой пробкой. Поначалу реликвии продавались за фиксированную цену, но настоятельница, обладавшая врожденной деловой хваткой и проницательностью в том, что касалось человеческой природы, верила, что добровольные пожертвования будут давать большую прибыль, и эта вера быстро оправдалась — доходы возросли вдесятеро. Когда посетителям предоставляли решать данный вопрос самостоятельно, те, кто искал материальной помощи у царства иного, изрядно завышали цену, чтобы не нанести оскорбление духам, которых просили о помощи.

Позднее настоятельница принялась делить пули на четыре части и класть в футлярчики еще меньшие кусочки дерева и свитков. Популярность этих амулетов привела к значительному сокращению запасов, некогда казавшихся неисчерпаемыми. Настоятельница без малейших колебаний стала бы их фабриковать, когда они окончатся, — ее религиозные воззрения гласили, что искренняя вера намного важнее материальной реальности, — но простоты ради предпочитала как можно дольше сохранять подлинные предметы. Однако же она не считала безответственную честность достоинством. Если монастырь не сможет более предлагать посетителям реликвии, поток гостей иссякнет, — а они давали средства к существованию значительному количеству жителей деревни Яманака. Настоятельница была духовным лидером общины, на нее полагались, и если бы она допустила подобное, ее бы замучала совесть.

Эта работа, которую настоятельница исполняла уже много лет, имела свой естественный ритм, освобождавший ее от груза мыслей. В левой руке — бамбуковая трубочка, в правой — обрывок свитка; глаза следят за обоими руками, бамбучиной и бумагой; слух, не сосредотачиваясь на этом специально, улавливает стук сердца, ее дыхание, отдаленный детский смех. Настоятельница закрыла футлярчик подходящим кусочком бамбука, так, чтобы обрывок свитка не выпал и не потерялся, но не слишком туго, чтобы пробку можно было вынуть, когда посетители примутся рассматривать и выбирать реликвии. Затем она положила футлярчик в коробку с футлярами, содержащими обрывки бумаги, и начала процедуру заново.

Левая рука потянулась за бамбуковой трубочкой — их нарезали в роще, растущей за храмом.

Правая рука взяла кусочек бумаги, оставленной в храме госпожой Эмилией.

Сердце в груди издало медленный шуршащий звук, словно некое морское существо, неспешно плывущее в благоприятных водах.

Ее дыхание было очень расслабленным; оно замедлялось, останавливалось и возобновлялось в собственном ритме.

Дети засмеялись снова — на этот раз еще дальше; они уходили в сторону долины.

Преподобная настоятельница Дзинтоку закрыла флакон подходящим кусочком бамбука.

Так прошло несколько вздохов, минут или часов. Поскольку с каждым футляром настоятельница начинала все заново и не задерживалась ни на каких мыслях во время работы, она не осознавала течения времени. Лишь когда она останавливалась и видела количество прибавившихся футляров или замечала, насколько удлинились тени — а иногда и вовсе успевало стемнеть, — она вспоминала о времени. Тогда она шла в зал для медитаций, для вечернего бдения, прежде чем отправиться спать.