Мир Александра Галича. В будни и в праздники - Елена П. Бестужева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продуктовые карточки были и до войны, и во время войны, и после. В данном случае – ни одной литерной
Литер тут не проездной билет, выписываемый по казённой надобности, чтобы облегчить или совсем упразднить оплату проезда государственной сошке малой величины, стремящейся к нулю, а категория обслуживания, обозначаемая буквицей, что проставлялась на продуктовых карточках и талонах для приобретения разных товаров по твёрдой цене. Были с литерой А, были с литерой Б, а в подавляющей массе – совсем без литеры: что достанется, то и твоё, а не достанется – такова уж твоя доля, литерой не вышел.
Впрочем, и у литерных тоже было не всё благополучно, тянули лямку с усердием и надрывались от надсада, чересчур велико доверие: «Больная О., 34 лет, пропагандист по профессии. Считает себя психически здоровой. По характеру была живой, общительной, веселой. Училась отлично. С 16 лет начала педагогическую работу в школе, позже кончила педагогический техникум. В дальнейшем работала в аппарате обкома ВЛКСМ, а по окончании партийной школы – заведующей парткабинетом и пропагандистом. Начало заболевания, по-видимому, относится к 27-летнему возрасту: у больной одновременно с развитием головных болей возникло убеждение, что ее считают больной сифилисом. Из-за этого якобы от нее стараются избавиться везде, где бы она ни работала, несмотря на то, что она со своими обязанностями справляется. На последнем месте работы больная для опровержения слухов о своем заболевании добилась стационирования и взятия спинномозговой жидкости. В этот период бытовые условия больной складываются крайне неблагоприятно, ее положение на работе ухудшается, больная обвиняет руководство в недопустимом отношении к себе. По словам больной, ее “неожиданно отстраняют от работы” и “обманным путем” помещают в психиатрическую больницу, откуда она через некоторое время выписывается инвалидом II группы с диагнозом параноидной формы шизофрении. Упорно добивается возвращения на прежнюю работу и, не доверяя местным психиатрам, получает направление в Москву в психиатрическое отделение ЦИЭТИН».
Посчитать с карандашом в руках, выйдет, что помрачение сошло в 1947‒1948 годах, и причины заболевания налицо, подчёркнуто демонстративны. Заведующая парткабинетом, пропагандист – куда уж чище, а чувствует стороннюю неприязнь, будто заразная, и добивается освидетельствования, письменной констатации – не больна, достойна нести партийную волю в массы. Вот что значит надорваться под тяжестью возложенной на тебя ответственности. Экий порочный круг. Но как поступить в данном конкретном случае? Головоломка, от которой и ВТЭК может свихнуться: «Органы социального обеспечения организуют экспертизу трудоспособности инвалидов, создают дома инвалидов, куда помещаются больные, нуждающиеся в полном государственном обеспечении, назначают и выплачивают пенсии инвалидам и направляют на работу тех инвалидов, у которых в соответствии с решением врачебно-трудовых экспертных комиссий (ВТЭК) трудоспособность не полностью потеряна, и они могут вернуться к профессиональному труду в назначенных врачом условиях и показанной по состоянию здоровья профессии». Заведовать парткабинетом, нести пропаганду в народ больная О. не может, а никакого иного земного ремесла, кроме заведывания парткабинетом и несения пропаганды, она не знает. Больной настоятельно советовали поменять область занятий, например, пойти работать в библиотеку, но она решительно отказывалась, считая, что врачи находятся в сговоре с её прежним начальством, которое и затравило беспорочную пропагандистку, и отчасти настояла на своём, ей помогли устроиться в отдел кадров завода, где больная О. проработала инспектором (страшно подумать, что она там понаделала, ведь кадровики, не секрет, регулярно докладывают местному особисту) два года, аккурат до следующего обострения болезни.
Другой случай ничуть не лучше: «Больная Г., 30 лет, инженер. По характеру была застенчивая, малопредприимчивая, “рассудительная”, училась хорошо. По окончании индустриального института в течение нескольких лет работала по специальности, с работой справлялась. В 1950 г. (больной было тогда 28 лет) у нее появились неприятные ощущения в области влагалища; стала утверждать, что на работе на нее мужчины обращают внимание, что ее “испортил” товарищ, с которым у нее когда-то были близкие отношения. Появилась раздражительность. По истечении нескольких месяцев усилились бредовые переживания, больная стала агрессивна по бредовым мотивам, не могла работать, не спала, боялась людей, не выходила из дома. Однажды выскочила на улицу, обратилась к постовому милиционеру с просьбой защитить ее от соседа, после чего была направлена в психиатрическую больницу.
Психический статус в больнице: вялая, бездеятельная, утверждает, что она все время ощущает, “как складывается ее влагалище”. Считает, что все это происходит под влиянием посторонней силы. Боится проглотить свой язык, ощущает, что у нее “проваливается” глаз; когда она ходит по улице, прохожие якобы произносят по ее адресу бранные слова.
Проведенная активная терапия (инсулин, удлиненный сон) дала незначительное и кратковременное улучшение. Попытка выписки больной (по настоянию родных) оказалась неудачной, вскоре она вновь была стационирована в тяжелом состоянии. В больнице была напряжена, угрюма, недоступна, груба, злобна, импульсивна, непоследовательна в суждениях, большей частью лежала в постели. В 1952 г. была переведена в загородную больницу». Именно туда, куда отправился рассказчик истории, чтобы, прямо по русской сказке, увидеться с братцем и испить с ним из «копытца» прохладительного напитка, именно – первача.
Оба случая (может, виднее со стороны, может, само понимание такого рода недугов изменилось, может, о подобных вещах не говорили, даже не думали – «табу») разворачиваются на фоне истории. Тяжесть предвоенных лет, потом – война, потом – тяжесть послевоенная, было отчего свихнуться, поплыть расплавленными мозгами. У обеих пациенток сумасшествие воплотилось в сексуальных фантазмах, психофизиологических арабесках. Неустроенность, пусть и психическая, связана ещё и с тем, что мужиков-то нет, повыбило в войну, а сослуживец – он не мужик, просто член с партбилетом, и семью, чтоб отчасти затушевать душевные бури – раньше так корабельщики разбивали бочонок с маслом, чтоб утишить шторм вокруг своей посудины, и помогало – не создашь, детей не родишь. В некоторых случаях, когда рожали, сосредоточенность на внутреннем беспорядке уходила, мысли были не о себе, о ребёнке.
Но влияние исторических событий отрицать глупо, психический разлом нескольких поколений, жертвенность, энтузиазм – это вытеснение того, что накапливалось внутри, а накапливалось, потому что сильно давило извне: «Больная Г., 38 лет, инвалид III группы. Окончила семилетку и педагогический техникум, училась отлично. Педагогом проработала лишь один год; переменила много мест
