Нисхождение - Патриция Хайсмит

— Тебе все еще хочется поехать в Париж? На следующей неделе?

Ингхэм понимал, что это означает. Она принимала его обратно, принимала таким, какой он есть. Поехать с ней и потом, возможно, вернуться в Хаммамет? Однако он знал, что она не это имела в виду.

— Ты хочешь сказать, чтобы оттуда лететь в Нью-Йорк?

— Да. — Ина выглядела спокойной, уверенной в себе. Неожиданно она улыбнулась. — По-моему, ты не слишком горишь энтузиазмом.

— Я считал, что первым делом мне нужно закончить книгу, а потом уже куда-то ехать.

— Разве она почти не закончена?

Так оно и есть, он сам не раз говорил ей об этом, но ему хотелось закончить работу непременно здесь, в этой убогой комнатке, где он спал по соседству с Иенсеном и его картинами. И отказ ехать с нею в Париж совсем не обязательно означал потерю Ины.

— Если бы ты могла остаться здесь — я имею в виду, если бы ты смогла вытерпеть эту жару, — то я постарался бы закончить книгу менее чем за неделю.

Ина снова засмеялась, однако ее глаза оставались ласковыми.

— Не думаю, что ты управишься за неделю. Но возможно, тебе просто не хочется ехать в Париж.

— А тебе хочется в Париж, вместо того чтобы остаться здесь, насколько я понимаю.

— Сколько еще ты собираешься торчать здесь, милый?

Официант показал им блюдо с двумя сырыми белыми рыбинами. Ничего не понимая в рыбе, Ингхэм одобрительно кивнул. Ина, вероятно, ничего не заметила, поскольку наблюдала за ним.

— Мне хотелось бы остаться здесь до тех пор, пока я все не закончу. Правда.

— Ну хорошо, тогда оставайся.

Повисло неловкое молчание.

— Значит, в следующий раз увидимся в Нью-Йорке? — проронил Ингхэм. — Это совсем скоро.

— Надеюсь, что это не будет долго.

— Не будет.

Ингхэм понимал, что ему стоило найти более ласковые слова, которые она ждала от него. Неожиданно он ощутил неуверенность в своих чувствах. Он догадывался, что это сидит глубоко у него внутри. «Ничего, разберемся с этим позднее, — сказал он себе. — Просто сейчас трудный момент». Его неуверенность сменилась чувством вины и какого-то непонятного замешательства. Ему вспомнился тот день, когда он жил в бунгало и ему вдруг страшно захотелось почитать что-нибудь из прозы Генри Джеймса. У него возникло чувство, что ему не прожить без этого до конца дня. Тогда он поехал в Тунис и купил единственное, что смог найти, — сборник «Библиотеки современной литературы», в который вошли «Поворот шурупа» и «Урок мастера». Ему почему-то захотелось рассказать об этом Ине, хотя какое это имело отношение к сегодняшнему вечеру?

После еды они выпили бренди. Вечер, по крайней мере внешне, развивался успешно. Неловких моментов больше не возникало. Однако Ингхэм по-прежнему чувствовал себя удрученным. Фразы, брошенные НОЖем, будоражили мозг и раздражали его. Кроме того, в его памяти всплывали счастливые моменты, когда они с Иной занимались любовью. Ингхэм воображал себя женатым на Ине, живущим в удобной квартире в Нью-Йорке с прислугой, которая облегчит жизнь им обоим, принимающим у себя интересных людей (им с Иной нравятся одни и те же) и, возможно, имеющим ребенка, а то и двух. Он был уверен, что Ина захочет иметь детей. Он представлял, как успешно ему работается в такой уютной обстановке. Так почему же он не хватается за этот шанс обеими руками?

Он просто никак не мог сделать это сегодня.

Однако он поднялся в номер к Ине вместе с ней. Она пригласила его сама, и он пошел.

Было уже три часа ночи, когда Ингхэм вернулся домой. Ему хотелось немного поразмышлять, но он почти моментально заснул. Они, как всегда, чудесно провели время в постели.

Неожиданно Ингхэм проснулся в полной темноте. Ему показалось, что он услышал за входной дверью какой-то звук, однако, прислушавшись, ничего не уловил. Ингхэм зажег спичку и посмотрел на часы. Четыре семнадцать. Он снова лег, встревоженный и напряженный. Как сильно любит его Ина? Не будет ли это выглядеть свинством с его стороны, если он сейчас решится порвать с ней отношения? Но он никак не мог позабыть о Джоне Кастлвуде, возникшем на сцене после его отъезда, хотя само собой разумелось, что он и Ина вскоре поженятся. Сегодня он все же спросил Ину о Джоне, когда остался у нее в номере. Он спросил, насколько серьезным было ее чувство к нему. Однако единственное, чего он добился от нее, так это то, что им лучше обойтись без таких разговоров. Джон Кастлвуд любил ее без ума, и, возможно, это было правдой. Однако сейчас ответ Ины показался ему слишком уклончивым. Его мысли перескочили с этой проблемы, и он стал размышлять над той ненормальной ситуацией, в которой он здесь оказался, удивляясь, как же все это получилось. Сначала предложение Кастлвуда. Потом НОЖ с его невероятными трансляциями, за которые ему платят деньги! Как-то случайно Ингхэм заметил в мусорном ведре Адамса конверт со швейцарской маркой. НОЖ говорил, что деньги пересылаются через Швейцарию. Обратный адрес банка не выдавал никаких намеков на личность посылавшего. А вдруг, осенило Ингхэма, НОЖ все это выдумал, выдумал встречу с русским, который оплачивает ему подобного рода услуги? А может, он просто обманывал сам себя, заставляя считать, что собственные дивиденды, возможно поступающие к нему из Швейцарии, являются платой за его передачи? Что здесь правда, а что вымысел? Долгое пребывание Ингхэма в Тунисе стерло грань между этими понятиями. Эта неопределенность и смещение понятий усугублялись еще и появлением Ины. Ингхэму стало казаться, что им не стоит вступать в брак, и эти сомнения были для него равносильны признанию, что он не слишком любит Ину, и, возможно, она не слишком любит его, и что, возможно, Ина не «совсем та», и что, возможно, «та самая» для него просто не существует. И не обязан ли он этими сомнениями поразительной способности Туниса искажать все и вся, словно кривое зеркало или линза, неузнаваемо изменяющая образ, или он все же в этом твердо уверен? Ингхэм закурил сигарету.

И еще Иенсен. У Иенсена твердый характер, свое прошлое, которое Ингхэму не известно и которое он никогда до конца не узнает. Но он знал его вполне достаточно, чтобы полюбить. Ингхэму вспомнился один вечер, когда он зашел в кафе под названием «Лез Аркад» и едва не привел с собой домой молодого араба. Парень подсел к нему за столик, и Ингхэм угостил его пивом. В тот вечер он чувствовал себя крайне одиноким и сексуально возбужденным одновременно, и единственное, что заставило его удержаться, было то, что он понятия не имел, что делать в постели с мальчиком, и ему не хотелось оказаться в глупом положении. (Едва ли это можно было считать моральной причиной для воздержания.) Ингхэма окружало целое море арабов, до сих пор остававшихся для него загадкой, за исключением разве что Мокты и приветливого Мелика, добродушного человека с открытой душой.

Ингхэм отдавал себе отчет, что должен прийти к определенному решению и сообщить его Ине до ее отъезда в Париж, куда она собиралась дней через пять, если не раньше. Не явится ли разрыв с Иной глупостью с его стороны? Он на миг представил себе, как она, если он расстанется с ней, очень скоро выйдет замуж за кого-то другого. И тогда он точно об этом пожалеет. Но разве он не настоящий подонок, если может спокойно рассуждать об этом? Ему стало страшно, что за месяцы, проведенные в Тунисе, его характер или, точнее, принципы полностью изменились, если не исчезли совсем. Что он теперь? Видимо, просто некто с набором определенных позиций, на которых строилось его поведение. Они формировали характер. Однако сейчас Ингхэм не считал, что его жизнь зависела от его характера, от единственного принципа, в соответствии с которым он жил. Разве то, что он спал с Иной, не являлось формой обмана? Однако он ничуть не винил себя в этом. И не являлась ли тогда вся его прошлая жизнь ложью? Или это сегодняшняя жизнь — только обман? Ингхэм неожиданно покрылся потом, но не нашел в себе сил пойти и окатиться ведром воды на террасе.

Внимание Ингхэма привлекло царапанье и повизгивание за дверьми на улицу. Наверно, Иенсен выбросил свой мусор, который обычно привлекал котов. Царапанье не прекращалось. Раздражение заставило Ингхэма вскочить с постели. Он зажег свет и взял свой фонарик. Приготовившись турнуть кота, который, вероятно, пытался протащить под дверью банку из-под сардин, Ингхэм спустился по ступенькам лестницы.

За дверью на него угрожающе зарычала собака.

— Хассо! Не может быть!

Но это был он. Пес выглядел ужасно, но это был Хассо, и он узнал Ингхэма — по крайней мере, он не набросился на него.

— Андерс! — закричал Ингхэм, его голос сорвался. — Андерс, Хассо вернулся!

Пес на дрожащих лапах пополз вверх по ступенькам к комнате Иенсена.

— Что? — Иенсен высунулся из окна.

В горле Ингхэма застрял нервный смех. Иенсен упал на колени на верхней ступеньке и обнял собаку. Ингхэм, сам не зная почему, зажег в доме весь свет. Даже на террасе. Налив в миску концентрированного молока, он разбавил его водой, чтобы не было слишком густым, и поднялся наверх, к Иенсену.