Осенний свет - Джон Гарднер

– Вот так, – поощряюще пробормотал Джеймс. – Эдак оно будет лучше.

Руками в перчатках она ощупала позади себя сиденье, уперлась и потихоньку, с бьющимся сердцем, откинулась на спинку.

– Уфф!

Ну, все в порядке. Она улыбнулась. Джеймс придвинул ее, словно на каталке, поближе к столу.

– О господи! – вздохнула она и засмеялась.

Он обошел угол стола и взял свою тарелку и стакан.

– Тебя племянник привез? – спросил он.

– Да, внучатый племянник, – ответила она. – Теренс.

Джеймс, хмурясь, разглядывал стакан и тарелку.

– Не дело это, что он там в машине дожидается.

Он отнес тарелку и стакан в раковину и пустил воду. Нагнувшись, стал мыть, вернее, полоскать под горячей струей, скрючившись, а Эстелл с задумчивой улыбкой смотрела ему в спину, крест-накрест перечеркнутую серыми подтяжками.

– Ты насчет Теренса не беспокойся, Джеймс. У него там радио есть, ты же знаешь. – Она прислушалась к невнятному разговору за закрытой дверью. – Салли что, больна?

– Нет, просто дурь напала, – ответил он.

И не столько эти его слова и тон, которым они были сказаны, сколько сама его поза – так, бывало, перед ней стоял какой-нибудь ее старшеклассник, негодуя на несправедливости и придирки, – побудила ее переспросить участливо:

– Она что же, на тебя рассердилась, Джеймс?

– Забастовку объявила, вот что. – Он поставил тарелку, стакан и ножик с вилкой в сушилку возле раковины. – Заперлась у себя в комнате. Что ты на это скажешь? – Он повернулся и посмотрел на нее, ну прямо рассерженный осел. Эстелл только улыбнулась растерянно, и тогда он достал из кармана рубахи трубку и табак в ярко-красной фольге и неловкими, будто деревянными пальцами набил полную чашечку. Эстелл сняла перчатки, тактично давая ему этим понять, что она сама займется его делами, и пусть он лучше не спорит. Пальцы у нее были маленькие, скрюченные, но еще двигались, действовали, даже за фортепиано, хотя уже далеко не так, как когда-то. Джеймс подошел к столу. Согнутый в пояснице. Старый.

– Бедная Салли, – сказала она, вспомнив, что он сделал с ее телевизором. – И Джеймс тоже бедный. Давно это она бастует?

– Две ночи и два дня.

Эстелл округлила глаза:

– Надо же.

В эту минуту распахнулась дверь с лестницы, и выглянула Вирджиния с притворной улыбкой на лице. Улыбка тут же пропала.

– Отец? – только и произнесла Вирджиния. И метнула виноватый взгляд на Эстелл.

– Она спросила про Салли, и я ей сказал. А что, неправильно сделал?

– Не надо стыдиться, Джинни, – поспешила успокоить ее Эстелл. – Такие вещи бывают. Ты не должна винить своего отца. И тетю Салли тоже. Этому я научилась, работая в школе: искать виноватых – бесполезная трата времени. Как ни поверни, все равно кто-то останется обижен. И по-своему справедливо. Это уж непременно. – Она улыбнулась Вирджинии, потом Джеймсу. – Так что давайте уговоримся, что виноватых нет, и попробуем все уладить.

Джинни неуверенно – не то обиженно, не то сокрушенно – шагнула от порога.

– Это все хорошо на словах, – сказал Джеймс. – Со школьниками, может, оно так и надо. Но тут у тебя ничего не выйдет, вот увидишь.

Он раскурил трубку.

– Джеймс, ну что ты говоришь? – с укором, будто огорчившему ее любимому ученику, произнесла Эстелл.

– Папа, пойми ты наконец, – простонала Вирджиния.

Старик ничего не ответил, узкогубый рот его был плотно сжат, из трубки взлетали клубы дыма.

На лестнице послышались шаги – кто-то спускался вниз, – за спиной у Джинни появился Льюис и, обойдя жену, подошел к столу.

– Добрый вечер, Льюис, – приветливо сказала Эстелл. Мальчики Хиксы всегда были ее любимцами. Это они чинили ей забор, малярничали, подстригали у нее газон.

Льюис кивнул:

– Добрый вечер, миссис Паркс. – И двумя пальцами потеребил ус.

– Надо же, какая неприятность, – покачала головой Эстелл.

– Да, мэм, – согласился Льюис. Он вопросительно взглянул на Джинни, но она хмуро смотрела в стол – или на спокойно сложенные, в коричневых пятнах руки Эстелл? – он даже не мог сделать ей знак, что ружье снято. Она словно передоверила все Эстелл, хотя по ней и незаметно было, чтобы она особенно надеялась на чей-то успех там, где у нее самой ничего не вышло. Понурившись, Льюис искоса взглянул на Джеймса: старик стоял все так же – вредный, упрямый, точно седовласый козел.

А Эстелл спрашивала:

– Ну так почему же ты говоришь, что ничего не выйдет, Джеймс?

Вопрос ее прозвучал мягко, и, хотя было очевидно, что она намерена тут распоряжаться, так же очевидно было, что она готова внимательно и непредубежденно выслушать, что он ей ответит.

Старик, по-видимому, колебался, отвечать или нет. Прищурившись, он затянулся дымом и вдруг выговорил:

– Потому, что она первая начала, вот почему. Хорошо вам говорить, что виноватых нет, но Салли знала правила, когда сюда вселялась, а соблюдать не захотела. Хорошо вам говорить: начнем прямо отсюда, где стоим, словно бы ничего раньше и не было. На самом-то деле было. Я ей как на ладони ясно правила изложил, а она их соблюдать не пожелала.

– Я тебя вполне понимаю, – сказала Эстелл. Она потянулась через стол, словно хотела сочувственно к нему прикоснуться, хотя он стоял слишком далеко и руки убрал, одну спрятал в карман, другую держал у рта, сжимая трубку. – Только ведь никому из нас не нравится соблюдать правила, которые не мы устанавливали, – добавила она.

Он не ответил – не потому, что ему нечего было ответить, это Эстелл Паркс понимала. Мы же все живем, подчиняясь законам, которые нам даны, начиная хотя бы с закона всемирного тяготения. Но все равно он не прав, только не стоит сейчас об этом спорить.

– Мы знаем, что тебе было нелегко, Джеймс, – сказала она.

Джинни вдруг выпалила, покраснев и на минуту подняв взгляд на Эстелл:

– Для папы это было ужасно!

Глаза ее наполнили слезы. Припомнилась отцовская тирада в коровнике и открывшаяся ей пустота и горечь его жизни, его негодование против наступившего, как ему казалось, всеобщего вырождения.

– Я знаю, тетя Салли любила смотреть телевизор, но нужно ведь и папу понять. Он столько лет работал и жил по своим убеждениям, и...

– Ну конечно, – согласилась Эстелл. Ей это как будто все было еще понятнее, чем Вирджинии. – Может быть, если я поговорю с Салли...

– Она не хочет разговаривать, – выпалил Льюис и тут же, спохватившись, умолк и стал теребить ус.

– Не хочет разговаривать? – повторила Эстелл без тени осуждения в голосе, а просто с интересом.

Джинни неохотно подтвердила, сердясь на Льюиса:

– Мы к ней обращаемся, а она не отвечает. Видно, обиделась.

Эстелл выпрямила спину.

– Господи, надо же. – И стала с трудом выбираться из кресла. Льюис, с озабоченным видом, не раздумывая, подошел и стал сбоку и чуть позади, готовый помочь.

– Тебе не подняться по лестнице, – сказал, как отрезал, Джеймс.

– Ну, это мы посмотрим, – с напряжением произнесла Эстелл. – Спасибо, Льюис. – Она ласково, чуть рассеянно ему улыбнулась, уже стоя и разбирая палки. Она была в пальто и шляпке, но, видимо, забыла об этом. – Джинни, будь так добра, подойди ко мне с этой стороны. Вот так, хорошо. Поддерживай меня немного, вот-вот, спасибо. А ты, Льюис, здесь. – И они спохватиться не успели, как уже поднимались бок о бок с Эстелл по ступенькам, а Эстелл Паркс сосредоточенно улыбалась и руководила их действиями, медленно и трудно взбираясь вверх к дверям тети Салли и на ходу, заранее, окликая ее:

– Ау! Ау! Салли!

Достигнув верхнего этажа (ружья и бечевок капкана уже не было, остались только дырки от гвоздей в стене), Эстелл крикнула приветливее прежнего:

– Салли! Ты тут?

Все замерли.

– Салли?

В ответ молчание. Эстелл перед закрытой дверью – крохотная, усохшая, скрюченная старушка в синем пальто и шляпке – оглянулась на Джинни, поджав губы, и вдруг с озорной улыбкой громко сказала:

– Ну, все равно, я здесь побуду, поговорю с ней немного, чтобы ей не так скучно было. Пусть знает, что у нее, бедняжки, есть друзья. – Она снова повернулась к двери. – Можно мне войти, Салли? – Дернула ручку, улыбаясь, будто радуясь, покачала головой и задумалась, наморщив брови. – М-да, – произнесла она, обращаясь к закрытой двери.

Джинни предложила:

– Может быть, пусть Льюис принесет вам стул, Эстелл?

– Отличная мысль. Пожалуйста, Льюис.

Льюис сбежал по лестнице. И через минуту вернулся с одним из кухонных стульев. Усадил Эстелл.

– Знаешь, Салли, – громко сказала Эстелл, – ты меня удивляешь!

Джинни и Льюис затаили дыхание. Эстелл оглянулась, глаза ее улыбались. Кивком отпустила их от себя. Льюис присел над своим ящиком с инструментами, размышляя, уместно ли будет сейчас продолжать работу. Джинни попятилась к лестнице, постояла еще минуту и пошла вниз. Когда она уже открывала дверь на кухню, сверху вдруг послышался тонкий голос тети Салли: