Москва 2087 (СИ) - Белолипецкая Алла

— Вы сумасшедшая. — Это произнес даже не Макс — это выговорила Ольга Булгакова. — Но зачем, зачем вам это понадобилось?

— Ну, — Мария Рябова чуть пожала плечами, — во-первых, я не хотела, чтобы моим планам помешали. Откуда ж мне было знать, что мой муж притащит туда Настасью? А, во-вторых, должна же я была подстраховаться на случай, если никто не заподозрит Алексея Федоровича Берестова в том, что это он выбрал тот псевдоним для руководителя бандгруппы — герр Асс? И, стало быть, Берестов-старший и руководил его действиями.

Тут уж не выдержал Сашка Герасимов — который до этой минуты только с потрясенным видом слушал Марью Петровну, вывернув шею.

— Да что же вы молчите, доктор? — воскликнул он. — Почему не спросите у этой, — он еще сильнее выкрутил шею, чтобы кивком указать на Марью Петровну, — какого лешего она решила подставить вашего отца?

Но Макс не пожелал ни о чем спрашивать — для него ответ и так был очевиден. А, главное, он, доктор Берестов, моментально понял, как можно обойти то препятствие, о котором говорила Марья Петровна. Она явно получила от Карины не только прибалтийский акцент. Как и сестра бедного Ивара, Настасьина мать при всей своей изощренной хитрости обладала прямо-таки редкостной негибкостью ума. И это давало шанс — им всем. Нужно было только не сплоховать — сделать всё правильно.

Глава 22. Барышня и подземелье

1

Фил не понял сперва, что имеет в виду его дочь, когда та задала свой вопрос. Все мысли его сейчас были даже не о Настасье, которая опять решила показать характер в самый неподходящий момент. Он мог думать только лишь о Маше. О том, на что она окажется способна теперь, когда он, её муж-неудачник, больше не может никоим образом ей помешать.

— Так всё-таки, папа, — повторила свой вопрос Настасья, — для чего ты решил клонировать Гастона? Ну, то есть — создать его кибер-клонов? Или как это у вас там, в «Перерождении», называется?

— Я создавал кибер-генетическии копии твоего ньюфаундленда, это правда, — сказал Фил, а потом, решив, что бессмысленно теперь наводить тень на плетень, пояснил: — Я делал это потому, что не мог позволить себе ставить подобные эксперименты на людях.

Он увидел, как прекрасные зелёные глаза его Настасьи расширились от гадливого ужаса.

— То есть, — уточнила она, — ты издевался над собаками, потому что не имел возможности издеваться над людьми?

И эта её фраза расстроила Фила даже больше, чем давешняя эскапада на крыше.

— Я получил бы возможность использовать людей в качестве объектов, если бы захотел, — сказал он. — Только я хотел совсем другого.

— И чего же?

— Я хотел создать прототип существа, которое не будет поддаваться воздействию таких людей, как твоя мама. Существа, которым невозможно будет манипулировать.

Настасью его слова привели в такую ярость, что она, казалось, и не услышала, что он сказал сейчас про её мать. Не придала этому ровно никакого значения.

— Ну конечно, — сказала она таким ровным тоном, какой у неё появлялся только при экстраординарных попытках скрыть свой гнев, — право манипулировать другими ты оставляешь за одним собой! И у тебя здорово получается! Ты даже и меня сумел убедить, что я должна буду добиться от Макса признания его неполного авторства в технологии реградации в обмен на наше с ним воссоединение! Чтобы тяжба об авторских правах тянулась потом годами. И суд наложил бы запрет на официальное применении этой технологии твоим «Перерождением».

— Во-первых, оно уже больше не мое. Благодаря тебе, дочка. А, во-вторых, у мен, уж точно получилось все крайне неловко. Будь я таким уж ловкачом — уж точно не сидел бы сейчас здесь.

Он повёл рукой, обводы помещение кризисного центра, сейчас наполовину опустевшего. И тут на одном из столов — шагах в десяти от Фила и его дочери — зазвонил телефон.

2

Ирма фон Берг точно знала: она еще пожалеет о том, что ввязалась в это дело. Однако сейчас она испытывала ощущение, которому самое подходящее название было — охотничий азарт. И справиться с этим азартом, пренебречь им, она никак не могла. А главное — она никак не могла совладать с удивлением и любопытством, которые ею овладели, когда она увидела, как полковник Хрусталев преспокойно уходит с крыши штаб-квартиры ЕНК. И никто ему в этом не препятствует.

Конечно, первой мыслью Ирмы было: они тут все заодно. И до этого пресловутый господин Ф. приказывал надеть на Хрусталева наручники просто для виду, для отвода глаз. Но потом она поняла: нет, тут что-то другое.

Полковник Хрусталев проходил сквозь весьма плотную толпу сотрудников правоохранительных органов — и никто полковника слово бы и не замечал. И барышня фон Берг не утерпела — двинулась за ним следом.

Преследовать полковника оказалось совсем не так просто. Его-то вроде бы не замечал никто, а вот на саму Ирму пялились поголовно все мужчины, что встречались ей по пути. Такие красотки, как она, явно не попадались им на каждом шагу.

Между тем полковник Хрусталев спустился с крыши на верхний этаж башни ЕНК и деловито пошагал к лифтам. Шёл он, ни на кого не глядя и не озираясь по сторонам — хотя бы это оказалось на руку барышне фон Берг. Она сумела подойти к нему со спины чуть ли не вплотную, а полковник остался в неведении относительно её присутствия. Уж конечно, садиться с ним в одну кабину лифта Ирма не планировала, зато она сумела увидеть, какую кнопку Хрусталев нажал на панели. Дверцы лифта плавно сошлись, и кабина, в которой не было никого, кроме самого Хрусталева, поехала вниз.

Ирма тут же устремилась к соседнему лифту, но уехать в нем одной, без попутчиков, ей не удалось. И все они следовали совсем не туда, куда нужно было Ирме: кабина останавливалась четыре раза, прежде чем поехала безостановочно вниз. Так что, когда барышня фон Берг, догоняя Хрусталева, выскочила из лифта на самом нижнем ярусе автостоянки, полковника нигде видно не было.

Ирма завертела головой, шепотом ругаясь по-немецки. И даже собралась обежать обширную автостоянку по периметру — благо, машин здесь было немного и обзор почти ничего не перекрывало. Однако и саму барышню фон Берг при этом было бы отлично видно. Так что она чуть замешкалась — и это неожиданно ей помогло.

Шагах в пяти от лифта в полу имелась решётчатая дверка — явно ведшая в какое-то техническое помещение. И сквозь эту дверку наружу сейчас пробивался неяркий голубоватый свет.

Ирма колебалась ровно одну секунду. А потом шагнула к дверке, наклонилась и просунула пальцы в широкие прорези. Беззвучно и удивительно легко дверка эта распахнулась, и барышня фон Берг увидела стальную лесенку, ведущую вниз. Там, в этом подвале под автостоянкой, раздавались тяжёлые, явно мужские, шаги.

И на сей раз Ирма даже раздумывать не стала — сразу же начала спускаться.

3

Как Макс и рассчитывал, им даже не пришлось останавливать машину, чтобы сделать телефонный звонок. Настасьин «Руссо-Балт» был оборудован радиотелефоном — которые нынче, в эпоху информационной инволюции, не попали под официальный запрет в отличие от мобильников.

— Один звонок, — сказала Марья Петровна, которая явно удивилась, что ей самой не пришёл в голову такой простой способ обезопасить Настасью. — И уж будьте добры — без фокусов, доктор. Будете говорить только то, о чем мы с вами условились.

Для Максима Берестова наконец-то воссоединились детали безобразного паззла, которые так долго и старательно разбрасывала Марья Петровна Рябова. Да ещё и её муж ей помогал — искренне считая, по-видимому, что он пытается её остановить. И, даже если отдельные фрагменты этого паззла и не желали пока что вставать на место, общая картина вырисовывалась перед Максом уже совершенно ясно.

План, который составила Настасьина мать, предполагал, что он, доктор Берестов, должен публично раскрыть своё инкогнито. Для этого и был затеян весь трагифарс с захватом подмосковного санатория корпорации «Перерождение». Именно Мария Рябова, отлично знавшая, как выглядит сейчас жених её дочери, и сообщила журналистам его приметы. И понапрасну он, Макс, заподозрил в этом профессора. Тот много чем ему подгадил, но в этом не был повинен ни сном, ни духом. А вот его жена разыгралась всё как по нотам: её несостоявшийся зять вынужден был признать свою истинную личность — думая, что спасает заложников. И после этого обратной дороги — в спокойное безвестное существование — для него быть уже не могло.