Запретная правда Виктора Суворова - Дмитрий Хмельницкий

Эти немцы имели на руках и советский паспорт, и зачастую — партийный билет, но сталинский страх и подозрительность не дали им возможности участвовать в освободительной войне против общего врага человечества. Они даже потеряли все гражданские права и лишились веками обжитых мест.

Если вы, немцы по национальности, но американцы по подданству, подобно советским немцам претерпели бы то же самое, то что бы было в Америке и что получилось бы с Америкой?

Я дал вам скромные цифры о тех фактах, которые я знаю.

Но это далеко не все. Ведь в сталинской стране есть уголовный кодекс, в котором более двухсот статей; по каждой из этих инквизиторских статей ежедневно привлекаются к ответственности тысячи нарушителей, зачастую виновных только в том, что они… родились в царстве диалектики. Этим кодексом пользуется сталинский суд, для которого он «резиновый»; его можно повернуть, как дышло. А впрочем, там люди исчезают даже без всяких кодексов.

В Советском Союзе более 50 000 газет, издающихся типографским способом, более миллиона стенных газет, пишущихся от руки и на машинке. Возьмите любую из них, и вы в каждой из них найдете 2–3 жертвы расстрела сталинской печатью. Общественному расстрелу сталинского «общественного мнения» подвергаются те люди, которых нельзя привлечь как прямых нарушителей, но надо заставить замолчать и беспрекословно выполнять все сумасбродные распоряжения сталинских ставленников. Подсчитайте, сколько жертв, сколько репрессий испытывает население России и сколько оно испытало их за 25 лет сталинской диктатуры, — тогда вам будет понятен тот «энтузиазм» советских людей, с каким они строят и выполняют «великие пятилетние планы «Великого» Сталина».

В Советской России более миллиона различных ячеек партийных, профессиональных и комсомольских организаций. Более сотни тысяч различных комитетов, «добровольных» обществ, спортивных организаций, научно-технических объединений. Вся эта колоссальная масса ежемесячно по несколько раз заседает, а так как все эти учреждения являются приводными ремнями сталинской диктатуры и школой сталинского воспитания, то на каждом из заседаний обязательно вы найдете 2–3 жертвы, обреченные на «проработку», на вынесение общественных порицаний, на иные виды взысканий. Подсчитайте количество жертв от этого вида репрессий, и, может быть, тогда вы услышите истерические нотки в речах в честь «великого Сталина», в приветствиях, в одобрениях всех его начинаний.

В Советской России на предприятиях, в учреждениях и колхозах сотни тысяч товарищеских судов, которые заняты разбором тех дел, которые неподсудны уголовному кодексу. На эти суды привлекаются для ответа люди по самым глупейшим измышлениям сталинских прислужников. Эти суды каждый месяц имеют по десятку жертв. Все эти суды острие своего жала направляют на «переделку старой психологии». Подсчитайте количество жертв, и вам будет понятен истерзанный моральный облик советского человека.

В миллионах предприятий, учреждений и колхозов существуют специальные доски позора для всех, не выполняющих сталинских воловьих норм выработки, для всех, не выполняющих чудовищных заданий сталинских вахт и смен.

Каждый день такая черная доска имеет по несколько десятков человек. Подсчитайте количество репрессий «черной доски», и вам будет понятна та покорность, которая стала уделом свободолюбивого русского человека.

В Советском Союзе свыше миллиона различных коллективов: промышленных, торговых, сельскохозяйственных, которые ежемесячно заключают договоры на социалистическое соревнование друг с другом, по которым берут на себя обязательства на лучшее выполнение и перевыполнение правительственных заданий. За ходом выполнения этих договоров следят миллионы партийных тунеядцев, которые с жестокосердием средневековых варваров (режим — ничего не поделаешь) устно, печатно травят и бичуют всех, не выполняющих взятых на себя обязательств. Подсчитайте количество жертв, не выполняющих своих обязательств по договору на соревнование, и вы тогда узнаете, какая безысходная боль и ирония вложена в слова советских людей: это мы делаем добровольно-принудительно.

Если вы ко всему этому ужасу добавите ужас систематического недоедания, систематического ощущения неполноценности себя как гражданина, ходящего вечно в оборванной одежде, систематическое торчание в очередях и систематическую «добровольно-принудительную» необходимость участвовать во всех демонстрациях и парадах, необходимость лишать себя последней копейки, подписываясь ежегодно на государственный заем, — вы поймете радость тех людей, которым удалось избавиться от сталинского кошмара, вы поймете их решимость: лучше лишить себя жизни, чем возвратиться в этот «рай»; а ведь он хочет стать всемирным.

Осознав все эти ужасы, вы поймете тех людей, которые не хотят возвращаться на родину до тех пор, пока там существует сталинская клика. Вы поймете жуткую трагедию тех репатриантов, которых подлыми методами Сталину удалось вырвать к себе, в свои цепкие лапы. Особенно тяжела участь тех, которые были переданы Советскому Союзу союзниками.

Они попали на территорию советской зоны оккупации в тот момент, когда там скопился двухмиллионный массив Красной Армии и около 5 миллионов репатриантов. В это время не хватало продовольствия для пропитания не только для населения и репатриантов, но и для войск Красной Армии. Часто репатрианты кроме хлеба ничего не видели в своем суточном рационе, а те, которые прибыли из зон союзников, с грустью вспоминали многокалорийное великолепное питание в английской и американской зонах. Эти люди, с благодарностью отзывавшиеся о сердечном приеме их союзными войсками, сразу навлекли на себя подозрение в том, что они являются агентами английской и американской контрразведок.

И каждое их простое недоумение по поводу действий советской военной администрации рассматривалось последней как акт контрреволюционных действий. Все репатрианты мужского пола и призывных возрастов после тщательной фильтровки в органах НКВД были мобилизованы в армию в оккупационные войска. Это была сознательная мера командования Красной Армии, которое заставило «козла стеречь капусту». Люди, которые в течение нескольких лет подвергались нечеловеческой эксплуатации и систематическому моральному унижению, получив в свои руки винтовки, естественно, постарались немедленно излить накопившуюся злобу на немцев. Этим в основном и объясняется невообразимый разгул насилия над немецким населением в послевоенные месяцы.

Небезынтересно отметить факт организации лагерей для репатриантов иностранного происхождения. Эти люди питались гораздо лучше, чем советские репатрианты, и обращение с ними было вежливее, корректнее. В суточном рационе этой категории были иные продукты, и приготовлялись они лучше, чем даже в войсках Красной Армии.

Это старые и испытанные трюки сталинских заправил, рассчитанные на то, чтобы показать западным государствам, что в Советской России царствует демократия и всеобщее довольство.

Нас, русских офицеров, часто волновал вопрос, почему наши власти так цепляются за ту часть насильно вывезенных людей, которая не хочет возвращаться на родину. Эти вопросы возникали тогда, когда репатрианты, переданные с зоны союзников, рассказывали о фактах принудительного возвращения их союзными войсками на родину. И потом мы уже пришли к заключению, что Советы будут делать все, чтобы не оставить в руках союзников и вне территорий Советского Союза ни одного советского человека. Если старая эмиграция для Советов служила живой пропагандой их «правоты», то миллионы новой советской эмиграции являются более действенной пропагандой против сталинской диктатуры и ее кровавого режима.

Если Советы публично отказались от старой эмиграции, то в отношении новой эмиграции они пошли на самые подлейшие измышления, обвиняя миллионы людей в тех преступлениях, которые могут делать только лишь Гитлеры и Сталины.

Вот почему много нас, русских офицеров, с чувством благодарности слушало благородную отповедь г-жи Рузвельт палачу от сталинской юстиции, пролезшему на Генеральную Ассамблею Объединенных Наций в Лондоне — Вышинскому.

Как-то в одном немецком городке, выйдя утром на улицу, я был поражен множеством народа, идущего на железнодорожную станцию. Шли, как демонстранты, по четыре человека в ряд, с рюкзаками за спиной и с постельными принадлежностями под мышками. Все это были молодые девушки и немного мужчин свыше 50 лет. Идущие так бойко и с таким ликующим настроением, распевали песни, как их распевают на особо торжественных демонстрациях. Рядом с ними шли сопровождающие полицейские с красными повязками на руках.

Я прихожу в комендатуру и спрашиваю: в чем дело, что за демонстранты, куда собрались ехать.