Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Валерий Гитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немецкий историк Ганс Дельбрюк писал, что такая армада при движении к Фермопилам должна была растянуться на 420 миль, то есть когда первые персы подошли бы к ущелью, хвост колонны еще не покинул бы побережья. Но стереотип такой: миллионы персов и всего триста спартанцев. Они ведь и без того совершили величайший подвиг, эти триста, но зачем же омрачать память о нем такой вот забубенной ложью?
В этих войнах греки проявили поистине легендарный героизм, хорошо отдавая себе отчет в том, что на их земле происходит не просто военный конфликт, а решение греческого вопроса: быть или не быть далее их нации, их великой цивилизации.
И вот в Саламинском проливе, на глазах у сотен тысяч греков, стоящих на прибрежных скалах, разворачивается грандиозная битва между греческим и персидским флотами, битва, в которой победа должна была стать абсолютным понятием, и она стала им. Персидский флот, потеряв 200 боевых судов, скрылся за морским горизонтом, причем — если говорить именно об этом периоде Истории, — навсегда.
А войны с персами продолжались еще целых тридцать лет, но, разумеется, уже без фермопильского или саламинского накала. В итоге был заключен мирный договор, в котором Персия признала право Эллады на полную независимость.
После заключения мира с Персией образовался так называемый Афинский морской союз, куда входило 200 городов-государств, которые содержали общий флот и армию. Афины, заняв главенствующее положение в этом союзе, достигли невиданного ранее расцвета и положения некоего «старшего брата» среди других греческих полисов.
Бурно развивались торговля, промышленность, ремесла, искусства.
Общественная жизнь, как это всегда бывает после войны, стала более регламентированной, и вместе с тем в ее лексиконе все чаще встречается слово «народ» («народные нужды», «воля народа», «совесть народа», «мудрость народа»).
Весьма опасный симптом.
КСТАТИ:
«Не рассуждай с детьми, женщинами и народом».
Пифагор
Да, исходя из соображений здравого смысла этого делать ни в коем случае не следует, и если в первых двух случаях рассуждения попросту бессмысленны, то в третьем они чреваты заведомо тяжкими последствиями.
Итак, в V веке до н.э. высшая власть в Афинах принадлежала так называемому народному собранию, которое еженедельно в яростных спорах решало проблемы войны и мира, экономики, законотворчества и многого другого, требующего знаний, опыта, интеллекта и прочих показателей, абсолютно недоступных сборищу случайных особей, как ни назови это сборище — народным собранием, парламентом, думой, верховным советом или как-то по-иному.
А сам принцип управления обществом посредством сборища избранников, воплотивших в себе самые примитивные, самые худшие свойства своих избирателей, получил название: демократия.
То есть «власть демоса».
Или — «власть тьмы».
АРГУМЕНТЫ:
«Признание народной воли верховным началом общественной жизни может быть лишь поклонением формальному, бессодержательному началу, лишь обоготворением человеческого произвола. Не то важно, чего хочет человек, а то, чтобы было то, чего он хочет. Хочу, чтобы было то, чего захочу. Вот предельная формула демократии, народовластия. Глубже она идти не может. Само содержание народной воли не интересует демократический принцип. Народная воля может захотеть самого страшного зла, и демократический принцип ничего не может возразить против этого».
Николай Бердяев
А еще Бердяев писал, что самодержавие народа — самое страшное из всех возможных, потому что «воля немногих не может так далеко простирать свои притязания, как воля всех».
Фильм ужасов с элементами сюрреализма.
Одно лишь утешает: в чистом, так сказать, лабораторном виде демократия практически не встречается. Как правило, она либо вырождается в охлократию (власть толпы), что неизбежно приводит к быстрой избавительной агонии общества, либо передает бразды своего правления в руки некоего человека, у которого хватает ума играть роль покорнейшего слуги народа, на самом деле будучи кучером, погоняющим свою упряжку довольно жестко, а подчас и немилосердно.
Таким был, вернее, пытался быть один из главных героев этого периода — Перикл (ок. 495—429 гг. до н.э.), который почти четыре десятилетия являлся фактическим царем Афинского государства.
Аристократ и эстет, он в молодые годы настолько опасался разрушительной активности народных масс, что пришел к оригинальной мысли возглавить эти самые массы, дабы облагородить и направить в нужное русло убийственный коллективный энтузиазм, обуздать амбиции алчной толпы, укротить ее дикий нрав, придать хоть какой-то смысл ее хаотическому существованию…
Ему удалось достичь если не всего намеченного, то весьма и весьма многого: он укрепил греческие колонии на приобретенных территориях, он не только сохранил целостность Афинского морского союза, но и расширил его где с помощью дипломатии, а где и с помощью военной силы, он учредил выдачу казенного жалованья беднейшим из граждан за исполнение государственных обязанностей и выдачу продовольствия просто так…
Чего он только ни делал, чтобы угодить совершенно неуемному в своих требованиях народу, но все это воспринималось лишь как должное или как очередной ход в конкурентной борьбе между ним и его политическими оппонентами, в частности с Фукидидом и Кимоном. Последний, закусив удила, дошел до того, что ежедневно угощал обедом любого нуждающегося афинянина (то есть любого желающего поесть на дармовщину), пожилых нахлебников он еще и снабжал одеждой и в довершение всего снес заборы, окружавшие его владения, чтобы все желающие могли беспрепятственно вкушать плоды в садах и виноградниках.
И некому было остановить этих людей, вразумить, пристыдить их, так бездумно мечущих бисер перед свиньями… некому было рассказать, чем заканчиваются такие выходки…
Плутарх, достаточно доброжелательно настроенный в отношении афинского благодетеля, тем не менее отмечал, что вследствие его действий народ «усвоил дурные привычки и стал… привередливым нераспущенным, хотя прежде был скромным и трудолюбивым».
Народ был постоянно чем-то недоволен, постоянно капризничал и упрекал Перикла в недостаточном рвении на стезе служения ему, народу.
КСТАТИ:
«Если ты прежде всего и при всех возможных обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя».
Фридрих Ницше
Перикл не внушал, следовательно…
А ведь было же с кем посоветоваться, хотя бы со своим учителем Анаксагором, знаменитым философом, подлинным украшением своей эпохи, мудрым наставником, освободившим трепетное сознание своего подопечного от гнета суеверий и вооружившим его пониманием тленности мира и вообще всего сущего.
ФАКТЫ:
Анаксагор из Клазомен (500—428 гг. до н.э.) Греческий философ, подаривший миру фразу: «Во всем заключается часть всего».
А еще он заявил, что Солнце — это всего-навсего огненная глыба, но никак не бог. И что в мире царит не знание, а мнение, так что мир — это сумма наших представлений о нем, не более того.
За такой образ мыслей Анаксагор не раз подвергался преследованиям и даже сидел в тюрьме, откуда его вызволил Перикл, правда, не очень решительно.
Анаксагор был настолько поглощен философией, что забросил все хозяйственные дела, и его имение превратилось в пастбище для скота его соседей.
Окончательно убедившись в том, что его ученик настолько погряз в государственной благотворительности, что напрочь забыл о нем, философ, больной и всеми покинутый, решил покончить с собой, уморив себя голодом. Когда Периклу сообщили об этом, он побежал к Анаксагору и начал умолять его отказаться от своего намерения во имя общественного блага, на что старик ответил: «Тот, что нуждается в светильнике, наливает в него масло».
И это при том, что Перикл проявлял самую трогательную заботу о всяком отребье…
Но не только о нем. Перикл вошел в историю Греции и как неутомимый строитель, украсивший Афины целым рядом величественных зданий, каждое из которых стало признанным шедевром архитектуры. Достаточно упомянуть среди них Парфенон и Одеон, возведенные под непосредственным руководством гениального скульптора Фидия, друга Перикла. Их стараниями Афины за короткий срок превратились в подлинный музей, поражающий благородным величием и вызывающей роскошью своих монументальных экспонатов.
В те времена, когда еще не было традиционных средств массовой информации, их роль исполняли авторы комедий. Эти люди, в массе своей, конечно же, не представляющие ни малейшего интереса для истории литературы, довольно оперативно откликались на злобу дня, а скорее на злобу сплетен.
