Лав-тур на Бора-Бора - Юлия Алейникова

Ганс искренне восхищался ее деловой сметкой, умением вести бизнес, талантом заводить полезные связи. Немецкая родня уважала невестку и полностью приняла ее. А рождение наследника, к великому сожалению Ганса, пока единственного, подарило супругам ощущение полноты и гармонии жизни. Мальчика назвали Хельмут, в честь основателя династии Крюгеров. Именно Хельмут-старший настоял на том, чтобы единственный внук женился на русской. Была в его жизни романтическая история во время Второй мировой войны, когда он совсем юным солдатом попал на Восточный фронт.

Дедушка был обладателем сотен миллионов евро и основателем семейного бизнеса, и подобный знак уважения со стороны будущих наследников был вполне естественным. Особенно учитывая, что дедушка уже отметил свое девяностолетие. Старик Крюгер был дряхлым, но бодрым душой и все еще сохранял здравый ум, продолжая контролировать дела компании.

У дедушки Хельмута было двое сыновей, уже тоже дедушек, Клаус и Дитер, и дочь, Грета. Клаусу было шестьдесят два, Дитеру – пятьдесят семь, Грете – пятьдесят шесть. У всех троих были дети. Старшей из внучек Хельмута Крюгера было уже сорок, и она была старой девой. Урсула, средняя, недавно отметила тридцать пять. Она была замужем за джазовым музыкантом из Намибии, он был талантлив, но черен, как гуталин, и дедушка, приняв его в семью, тем не менее твердо дал понять, что их дети не унаследуют компанию. Младшая из внучек, Бригита, недавно окончила университет и еще не успела связать себя узами брака. Так что главным претендентом на львиную долю сокровищ оставался Ганс. Его сын лицом пошел в отца – те же светлые волосы, светло-серые глаза, худощавая вытянутая фигура. Но в его характере куда больше было от матери, и Элла, наблюдая за сыном, всегда с удовлетворением это отмечала. На всех семейных торжествах Хельмут-младший традиционно сидел рядом с дедом, они часто беседовали о России. У дедушки Хельмута в России случилась первая в его жизни любовь, и с тех пор он питал слабость к этой стране. Ему нравилась жена внука, хотя иногда Элла казалась ему слишком рациональной, больше похожей на немку, чем на русскую. Ему нравилось, что правнук знает русский язык, иногда он просил его поговорить с матерью по-руссски.

Вся семья приняла как данность, что после смерти деда основной капитал отойдет Гансу, и когда несколько месяцев назад дедушка отошел в мир иной, семья собралась у нотариуса, не ожидая сюрпризов. Все шло своим чередом. Сначала нотариус огласил список имущества и суммы, которые старик оставил старшим членам семьи, потом перешел к внучкам. Когда очередь дошла до Ганса, и он и Элла, сидевшие до этого в спокойном, уверенном ожидании, испытали немалый шок, впрочем, как и остальное семейство. Ганс и Хельмут получали весьма внушительные суммы, но это было не то, на что рассчитывало семейство, к тому же было непонятно, куда отходит основной капитал.

Основной капитал Хельмут Крюгер завещал своим потомкам в России, сколько бы их ни было. В письме, которое дедушка приложил к завещанию, он в подробностях объяснил мотивы своего поступка.

В далеком сорок первом году его, совсем еще молодого, зеленого солдата, легко ранили, и он проходил лечение в полевом госпитале под Брянском, там и познакомился с Верой. Трудно сказать, как такое произошло, но между фашистским оккупантом и советской комсомолкой случился роман. Это была первая страстная, отчаянная любовь. Вера стала для Хельмута первой женщиной. До самой смерти он сохранил память о ней, он помнил запах ее волос, шорох сена на сеновале, где они встречались, прячась от всех. Помнил запахи пожухлой осени далекого сорок первого года, звуки чужой речи, которую слышал, проходя по улицам маленького провинциального неряшливого города. Вера забеременела. Тогда, в далеком сорок первом, он надеялся, что они победят, он вернется и женится на ней. Они мечтали, что если родится девочка – назовут ее Марией, как мать Хельмута, которая умерла совсем молодой накануне войны. А если родится мальчик, они назовут его Александром. Когда лечение закончилось и Хельмута вернули на фронт, Вера была на четвертом месяце беременности. Больше он о ней ничего не знал и никогда уже ее не увидел. После возвращения на фронт он снова получил ранение, а затем с пожизненной хромотой был отправлен назад в Германию. Потом настал перелом в войне. Возвращаясь домой, он специально поехал через Брянск, но Веры там не застал. Соседка-старуха объяснила ему, как могла, что после его отъезда Веру стали травить, и родные отправили ее с глаз долой к какой-то родне, а потом уехали сами. Хельмут попытался найти Веру, но не смог. Когда закончилась война, он, естественно, не мог и думать о возобновлении поисков, хотя не проходило дня, чтобы он не вспоминал Веру, не гадал, кто же у них родился. Он был отчего-то уверен – она жива. Хельмут женился, работал, рожал детей и всегда помнил о России. Он не пропускал ни одной статьи, ни одной передачи об этой стране, молясь только об одном, чтобы Веру и их ребенка не сослали навсегда в Сибирь.

Когда началась перестройка, он был уже стариком, но тем не менее одним из первых приехал в Москву и попытался открыть там совместное предприятие. Ему было все равно, будет ли от этого прибыль, главной его целью было потихоньку попытаться найти Веру или, если она уже умерла, их ребенка. Он щедро заплатил людям, которые занимались поиском пропавших. Но в это время в России началась такая неразбериха, что Хельмут Крюгер не успел ничего выяснить, кроме того, что в небольшом городке со странным названием Мценск у Веры Козликовой родилась дочь Мария. После войны Вера вышла замуж и уехала на Урал, там она развелась, долго жила одна с ребенком. Потом снова вышла замуж и снова уехала. Куда – неизвестно.

В России случился путч, Хельмут получил инфаркт, потом долго восстанавливался, снова пытался навести справки, но долгое время никаких результатов не было. И вот на смертном одре, не сказав никому ни слова, он решил компенсировать своей дочери, которую никогда не видел, и ее детям то, чего она была лишена.

Семья была в шоке.

Все, кроме Эллы. После минутной растерянности она обрела свое обычное хладнокровие и уже спустя двое суток выехала в Брянск. Трезво оценив ситуацию, она пришла к нескольким несложным выводам, основанным на хорошем знании людей и умении логически мыслить. Немецкий нотариус будет искать родственников посредством официальных запросов. Элла, родившаяся и выросшая в России, на этот счет иллюзий не строила. Поиски займут от нескольких месяцев до нескольких лет.

Она пошла более коротким, простым и действенным путем. Не забывая смазывать колеса бюрократической машины, Элла в течение недели закончила свои изыскания и на восьмой день поисков сидела в своей московской квартире, глядя на фото новообретенной родственницы. Она щелкнула ее сегодня утром, на выходе из фитнес-клуба.

Ни шока, ни удивления, ни огорчения от полученных результатов Элла не испытала. В общем и целом, они ее устроили. Главный плюс заключался в том, что наследница была одна. Сама Вера умерла еще в девяносто шестом. Их с Хельмутом дочь Мария в возрасте девятнадцати лет вышла замуж за простого инженера, проживала всю жизнь в Туле и скончалась от инсульта всего пять лет назад, так и не дождавшись отцовского наследства. Дочь Марии, Татьяна, была девушкой беспутной. Она четырежды была замужем, так и не получила никакого образования, родила дочь Ирину, а в девяностых годах, в эпоху кризисов и безработицы, когда Татьяну покинули красота, молодость и последний муж, она начала попивать. Опускалась все ниже и ниже, переложив воспитание и содержание своей единственной дочери на плечи матери, и в конце концов спилась к сорока годам, а в сорок пять умерла, отравившись паленой водкой.

Таким образом, единственной претенденткой на миллионы Крюгера оказалась Ирма Шульман, в девичестве Ирина Воробьева, ныне проживающая в Москве на Рублевке. Элла оценила иронию судьбы, убедившись, что Ирма живет в соседнем особняке с ее старым другом и любовником Сергеем Сомовым. Сергей за эти годы тоже успешно продвинулся в жизни, не отставая от подруги. Он имел собственный банк, крупную коммерческую фирму, недвижимость по всему миру и небольшое производство в Штатах. Постоянно проживал в Москве, но его семья, точнее дети, большую часть времени проводила в Америке, живя там с его родителями. Жена Сомова и мать его детей предпочитала российскую столицу, проводя с детьми времени не больше, чем требовал от нее муж.

Понаблюдав несколько дней за Ирмой Шульман, собрав о ней и ее муже максимум сведений, Элла разыграла тонкую, точную партию, в результате которой Игорь Шульман буквально штурмовал их с Гансом, набиваясь в друзья, втягивая в свой круг общения. И наконец пригласил провести несколько недель на его яхте, обещая обеспечить им первоклассный дайвинг. Игорь расширял свой бизнес, открывая филиал в Германии, и остро нуждался в полезных связях и знакомствах. Благодаря Сергею он познакомился с семьей влиятельных представителей немецкой финансовой элиты, к тому же мадам Крюгер была русской, успешно адаптировавшейся в Германии, а Ганс говорил по-руссски. Шульман был на седьмом небе, а Элла приступила к разработке следующего этапа операции, как всегда основательно, вдумчиво, неторопливо и эффективно. Они провели на яхте уже неделю, когда «Sole mar» бросила якорь на Моту Тупуа, через три дня у Эллы был готов план. Простой, безупречный, великолепный. Он вполне себя оправдал, даже вмешательство гиперактивной, не в меру любопытной дурочки Ползуновой был Элле только на руку. Ползунова путалась у жандармов под ногами, отвлекала их от дела своими «гениальными» версиями, поражая общественность нечеловеческой проницательностью. Как и рассчитывала Элла, мотивы для убийства были практически у всех, кроме них с Гансом и Сомова. Нельзя сказать, что она специально постаралась вывести друга из-под удара, просто так случилось. И в принципе Элла была за него рада. Но потом случилась эта глупая оплошность со шлепанцем, которая нарушила весь ход событий. Ползунова ни с того ни с сего опознала ее ногу. Буквально накануне Элла, проведя заранее подготовленный и выверенный маневр, добилась их с Гансом отплытия с острова. Каково же было ее разочарование, когда инспектор явился на яхту за двадцать минут до отплытия катера и сообщил им о выдвинутых обвинениях. Разочарование было так велико, что случилось невероятное. Элла вышла из себя. Такого с ней не случалось ни разу с трехлетнего возраста. Она часто шла на риск в бизнесе и жизни, на риск, всегда точно рассчитанный и сведенный до минимума, и всегда побеждала. Вероятно, долгие годы побед и успехов избаловали ее, ослабив волю и выдержку. Потому что дальше все пошло еще хуже. Она словно сорвалась: этот бессмысленный прыжок на лошади, перевернутая лодка с Ползуновым. Хорошо, она сообразила надеть рубашку Шульмана, и то это была скорее случайность. Рубашка просто валялась на диване без присмотра, и Элла ее прихватила, не особенно задумываясь, какую выгоду сможет извлечь из нее позже. В Элле прямо-таки бушевал гнев. Бесконтрольный, сметающий все доводы рассудка. Как будто он копился долгие годы, сжимаясь внутри, словно пружина, и наконец вырвался на свободу, сметая все на своем пути, как природное бедствие, как психологический катаклизм. Ни рассудок, ни логика, ни здравый смысл, так долго руководившие Эллой, не могли обуздать его, загнать зверя назад в клетку. Все темные стороны ее натуры вдруг выплеснулись наружу уродливым, безобразным образом.