Прикосновение варвара (ЛП) - Диксон Руби

Мой одноглазый друг не вернулся. Я не могу сказать, что мне грустно, потому что я думаю о его собственнических жестах по отношению ко мне и его постоянных попытках заставить меня бросить Рокана. Но он действительно спас мою пару, так что я все равно благодарна. Я также хочу оставить ему достаточно фруктов на случай, если он вернется. Рокан сначала не верит мне, когда я говорю, что существо — мэтлакс, как он его называет, — помогло мне. Он не считает их разумными. Может быть, они и не на нашем уровне, но ясно, что йети знал намного больше, чем считает Рокан. Однако я не спорю с этим. Я отчасти надеюсь, что йети больше никогда не появится. Может быть, он вернется домой и найдет милую миссис йети, которая осуществит его пушистые мечты. Я просто не та девушка для него.

На третий день нашего пребывания в пещере с садом голова Рокана перестала болеть, и пришло время возвращаться в Пещеру старейшин. Я немного расстроена — наша пещера здесь такая красивая и теплая, и я люблю фрукты. Но Рокану невыносимо жарко, и все наши вещи все еще в Пещере старейшин. Кроме того, уступы здесь узкие, а это значит, что мне трудно спать рядом с Роканом, не опасаясь, что кто-нибудь из нас скатится с уступа в бассейн далеко внизу.

И мне ясно, что Рокан очень хочет, чтобы мы занялись сексом. И Пещера старейшин кажется лучшим местом для этого, с нашими милыми, чистыми мехами, жарким огнем и большим количеством места, где можно поваляться.

Ладно, признаю, я тоже этого очень хочу. Мы много играли, и за последние несколько дней я исследовала каждый дюйм Рокана своим ртом, потому что он «выздоравливал», но я горю желанием стать его во всех отношениях. Мы вернемся в Пещеру старейшин на день или два, соберем наши вещи, а затем отправимся в Пещеру племени, чтобы встретиться с остальной группой.

По какой-то причине я нервничаю из-за этого.

Если Рокан и чувствует мою нервозность, он никак это не комментирует. Он помогает мне одеться, чтобы снова выйти на снег, качая головой над моими мокрыми косами, которые наверняка обледенеют, или моими мехами, которые, вероятно, сделают то же самое после нескольких дней пребывания во влажной жаре пещеры. Он хмурится, когда обнаруживает, что я нагрузила свой рюкзак свежими фруктами с виноградных лоз, заявляя, что это слишком тяжело для моего «маленького человеческого тела», и взваливает его на себя. Затем он держит мои новые, непрочные снегоступы, пока мы осторожно выбираемся из пещеры обратно в порыв зимнего холода долины снаружи. Поблизости есть стадо существ, похожих на пони, но у нас нет копий, только наши костяные ножи. «Они подождут другого раза», — говорит мне Рокан.

Затем мы спускаемся на дно долины, и я надеваю снегоступы. Рокан закрепляет капюшон моего плаща, суетясь надо мной, а затем хмуро смотрит мне в лицо. «Ты выглядишь несчастной. Что тебя беспокоит, моя пара?»

«Я просто думаю».

«О чем?»

«Будущее? Что будет с нами дальше?» Я так долго думала на один день вперед, что странно остановиться и понять, что у меня нет большого плана на то, что будет дальше.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, затем подает знак: «Мы заберем наше снаряжение в Пещере старейшин, а затем я помещу комплект тебе в живот», — его глаза жарко вспыхивают при этой мысли.

Взгляд, которым он стреляет в меня, заставляет меня поежиться, даже если его слова немного, ну, прямолинейны. Конечно, он сосредоточен на резонансе и на том, чтобы мы соединились вместе. Я признаю, что это тоже занимает мои мысли, и все мои мечты в последнее время были довольно порочными. «Я имею в виду, когда мы придем в твою племенную пещеру, что я скажу им. Я беспокоюсь о том, на что это будет похоже».

«Все будут счастливы, что ты дома и в безопасности, — говорит он мне. — Что касается того, на что это будет похоже, то будет праздник с большим количеством пения и любимым сах-сах моего отца. Мой брат Аехако будет очень громким и неистовым, к удовольствию своей пары. Моя мама будет стараться кормить тебя все время. А я все время буду пытаться утащить тебя в свои меха. — Его хвост обвивается вокруг моей ноги, прижимаясь к моему бедру, как обещание. — Хотя сначала нам придется съехать из пещеры моей матери».

Я хихикаю над этим. «Ты все еще живешь дома с мамой и папой? Сколько тебе лет?»

Он пожимает плечами. «В пещерах не так много места. Охотники, которые не спариваются, живут вместе. Частные пещеры предназначены для семей».

Ой. Я не знаю, что чувствую по этому поводу. Я думаю о том, что проведу следующие несколько лет, живя в глубине чужой пещеры, и у меня в животе скручивается неприятное чувство. «Так куда мы уйдем?»

«Уйдем?»

«У нас будет своя пещера?»

«Да. — Он касается моего плоского живота. — Я заполню это, и мы сделаем новую пещеру, где будем жить вместе со многими комплектами».

Ик. Так много разговоров о том, чтобы наполнить меня. Я была бы потрясена грубостью его слов, если бы меня так не заводила эта мысль.

Он наклоняется и трется своим носом о мой. «Кроме того, мне десять рук. Сколько тебе лет?»

Это заставляет меня брызгать слюной. «Твоих рук или моих рук?»

«Моих рук, конечно, — говорит он мне, высокомерно наклоняя голову. — У моих нужное количество пальцев».

«Тебе сорок? Срань господня, Рокан! Ты стар!»

«Так ли это? — Он выглядит удивленным. — Я думал, мы ровесники».

«Мне двадцать два!»

Его брови хмурятся. «Такая молодая. Как долго живут люди?»

«Я не знаю. Семьдесят или восемьдесят лет?»

Он выглядит встревоженным этим. «Моей матери сто жестоких сезонов. — Он протягивает руку и похлопывает меня по груди. — Тогда тебе повезло, что у тебя есть кхай. Это сохранит твое здоровье гораздо дольше, чем это было бы в твоем человеческом мире. Мой народ доживает до глубокой старости. Вадрен пережил сто шестьдесят два жестоких сезона и по-прежнему ловок на охоте».

Я таращусь на него. Святое дерьмо. Сто шестьдесят два года. Я думаю, что сорок, в конце концов, не такой уж и возраст для его народа. Рокан не выглядит на сорок. Как он сказал, мы почти ровесники. «Сколько лет твоим братьям?»

«Аехако двадцать семь. Он молод, но он хороший охотник. У него есть пара и комплект. Другому моему брату, Сессе, две с половиной руки».

У его столетней мамы есть десятилетний ребенок? Это безумие. Может быть, они достигают зрелости и просто перестают стареть на долгое-долгое время. Кто знает? Я помню Аехако с нашей «спасательной» вечеринки, и он выглядел того же возраста, что и Рокан, не на пятнадцать лет моложе. Думаю, что между двадцатью и, скажем, восьми десятью годами для этих людей нет большой разницы.

Так странно.

«А как насчет языка? — спрашиваю я его, признаваясь в другой части, которая меня беспокоит. — Я не смогу ни с кем поговорить».

Он хмурится. «Ты будешь говорить. Остальные отправятся в Пещеру старейшин и выучат язык рук».

И подвергнуть их мозги лазерной обработке? Я беспокоюсь, что он ошибается на этот счет. «Откуда ты знаешь?»

«Потому что, когда супруга Вэктала и ее спутницы прибыли, они не могли говорить на нашем языке. Мы выучили их язык в Пещере старейшин, а они выучили наш. Как это могло бы быть по-другому?»

В его устах это звучит так просто, но я все равно чувствую себя неловко. Пока мне не поставили кохлеарный имплантат, я всегда чувствовала себя изолированной, а Мэдди переводила для меня, когда кому-то совершенно необходимо было поговорить со мной. Я была ограничена в том, с кем я могла говорить, и это было ужасно. По большей части со мной все было в порядке без моего имплантата, но я беспокоюсь о том, что снова окажусь в изоляции. Но Рокан не стал бы мне лгать.

С другой стороны, мне интересно, понимает ли Рокан, насколько эгоцентричными могут быть некоторые люди? Насколько легко просто поговорить с кем-то? «Я просто не хочу оставаться в стороне, — говорю я ему. — Или быть обузой».