Олимп - Дэн Симмонс

— Ты сдашься, маг. Что ты такое? Лишь намек на тень пустого призрака ноосферы, воплощение бездушного, бесцентрового пульса никчемной информации, бессвязный лепет расы, давно уже обветшавшей и впавшей в слабоумие; кибернетически сшитый газ, выпущенный чьим-то задом на ветер. Падешь, и не надейся. Да еще потянешь за собой биологическую шлюху Ариэль.

Старец поднимает посох, желая ударить чудовище, но тут же опускает и опирается на него, точно вдруг лишился последних сил.

— Она по-прежнему добрая и верная служанка Земли. Ариэль никогда не покорится ни тебе, ни гадкому исчадию ада, ни синеглазой карге.

— Зато послужит нам своею смертью.

— Она и есть Земля, негодяй, — возмущенно выдыхает Просперо. — Моя любимая обрела полное сознание от ноосферы, которая тесно вплелась в биосферу планеты. Готов ли ты уничтожить целый мир, чтобы упиться гневом и тщеславием?

— О да.

Розоватый мозг бросается вперед и, схватив мага пятью руками, подносит его к двум парам серых глазок.

— Отвечай, где Сикоракса?

— Гниет.

— Цирцея мертва? Дочь и наложница Сетебоса не может погибнуть.

— Говорю же, она гниет.

— Где? Как?

— Старость и злоба согнули ее в дугу, а я превратил в рыбу, которая и сейчас еще портится с головы.

Издав отвратительный хлюпающий звук, существо отрывает старику ноги и швыряет их в море. Потом отделяет руки, которые отправляет в глубокую пасть, разверзшуюся меж извилин и складок. А под конец разрывает магу живот и всасывает его кишки, словно длинную макаронину.

— Развлекаешься? — интересуется голова Просперо, но серые обрубки-пальцы разламывают ее, как орех, и пихают в ротовое отверстие.

Серебристые щупальца на берегу начинают мерцать, параболические отростки вспыхивают, и старец будто ни в чем не бывало появляется чуть поодаль на пляже.

— Какой же ты зануда, Сетебос. Вечно голодный, вечно злой… Самому-то не наскучило?

— Я все равно найду твое истинное воплощение, Просперо. Можешь поверить. Хоть на Земле, хоть на орбите, хоть в морской пучине — отыщу ту органическую массу, что когда-то была тобой, медленно разжую и съем. Даже не сомневайся.

— Надоел, — отмахивается маг. Вид у него печальный и утомленный. — Какая бы судьба ни ожидала здесь, на Марсе, моих зеков или твоих божков из глины, что бы ни приключилось с любезными моему сердцу людьми в Илионе, я верю в нашу скорую встречу. На этот раз — на Земле. Война между нами затянулась, настала пора положить ей конец, к лучшему или к худшему.

— Точно.

Выплюнув кровавые останки, многорукое существо разворачивается на ходячих ладонях, проворно бежит к морю и скрывается под водой, выплеснув напоследок алый фонтанчик из отверстия между верхними складками.

Просперо вздыхает, затем, подав знак войниксам, приближается к одному из маленьких зеленых человечков и обнимает его.

— Возлюбленные, как я хотел бы поговорить с вами, узнать, о чем вы думаете. Но стариковское сердце не выдержит, если сегодня умрет еще кто-нибудь из вашего рода. В лучшие времена я непременно вернусь, а пока, умоляю, corragio![20] Мужайтесь, друзья! Сorragio!

Войниксы выступают на первый план, отключают проектор и, как только маг растворяется в воздухе, принимаются бережно сворачивать серебряные щупальца. После чего погружают аппарат в паровую одноколку с красной обивкой и поднимаются по ступенькам в салон. Лесенка складывается в обратном порядке. Мотор громко кашляет.

Пыхтя и переваливаясь, плюясь песком, громоздкий экипаж описывает круг по берегу — зеки молча расступаются — и неуклюже вкатывается в Брано-Дыру, где в то же мгновение исчезает.

Проходит пара секунд. Разрыв пространственно-временного континуума съеживается, снова задергивается межмировым покровом, переливающимся чистыми цветами одиннадцатимерной энергии, мерцает и пропадает из виду.

Какое-то время на берегу необычайно тихо. Лишь сонные волны с плеском накатывают на красный песок. Очнувшись от оцепенения, МЗЧ расходятся по фелюгам и баржам и вскоре поднимают паруса. Зекам предстоит вырубить из камня и воздвигнуть еще множество голов.

21

Уже пришпорив коня и замахнувшись копьем Афины для гибельного удара, Пентесилея сообразила, что сделала две грубые ошибки, которые могут решить ее судьбу.

Прежде всего — в это трудно поверить, но богиня не уточнила, какая из пяток мужеубийцы уязвима, а царица не догадалась поинтересоваться. Амазонке почему-то представлялось, что смертный Пелей вытащил сына-младенца из Небесного пламени за правую ногу. Однако Афина не уточняла: пятка, мол, и все.

А ведь Пентесилее и без того было сложно придумать, как угодить герою в подобное место, пусть даже и зачарованным копьем богини. Ахиллеса нипочем не обратить в бегство, это яснее ясного. Но амазонка заранее велела боевым подругам как можно яростнее атаковать ахейцев за спиной героя. Настоящий военачальник поневоле обернется посмотреть, кто из его людей убит, а кто ранен. Вот тут царица и нанесет роковой удар. Правда, чтобы стратегия сработала, Пентесилее самой придется держаться в тени, позволив сестрам по оружию вырваться вперед. Ей, привыкшей повелевать и главенствовать, особенно в убийствах! И хотя амазонки знали: так нужно, иначе быстроногого не прикончить, царица покраснела до ушей, когда прочие всадницы налетели на мужчин, опередив ее на целых несколько мгновений.

И тут она осознала вторую ошибку. Ветер дул вовсе не в сторону Ахиллеса. Исполнение замысла частично зависело и от чудесных духов Афродиты, но для этого мускулистому идиоту нужно было почуять их. Если только ветер не переменится — или царица не сократит расстояние до тех пор, пока не окажется буквально над белобрысым ахейцем, — волшебный аромат не подействует.

«Начхать, — подумала Пентесилея, глядя, как подруги мечут копья и выпускают оперенные стрелы. — Пусть Судьбы вершат свою волю, а прочее оставим Аиду! Арес, отец! Будь со мной и защити меня сегодня!»

Она почти ожидала, что покровитель войны появится рядом, а может, и вместе с Афиной и Афродитой, ведь именно их желание царица спешила исполнить. Однако ни бог, ни богини не собирались показываться в последние секунды перед тем, как огромные скакуны налетели на стремительно воздетые пики, брошенные копья застучали по быстро поднятым щитам и неудержимые амазонки столкнулись с недвижными аргивянами.