Ужас приходит в полнолуние - Сергей Белошников

— У тебя все в порядке, Станислава? — спросил он, колдуя над спиртовкой.

— Да все о'кей, дед! Век воли не видать, в натуре семь копеек! — бодро ответила я.

— Интересно, откуда у тебя прорезалось такое невероятное арго, Станислава?

— Откуда, откуда… Оттуда, из милиции, — проворчала я.

— Что-то я не заметил, чтобы Петр Петрович разговаривал на таком языке, — спокойно сказал дед.

— Кто разговаривал? — не поняла я сразу.

— Терехин. Майор, который с тобой беседовал в милиции.

— А-а, этот…

— Кстати, о чем он тебя там расспрашивал? — Дед повернулся и уставился на меня пронзительным взглядом ярко-синих глаз. Дед сейчас мне живо напомнил осатаневшего от подозрений милицейского майора.

Я пожала плечами:

— Как я полагаю — примерно о том же, о чем и тебя вчера днем. Где была, когда вернулась, что видела, не заметила ли чего-нибудь эдакого, подозрительного… Про дядю Игоря расспрашивал… В общем, чего и говорить: ты теперь сам знаешь, как все это малоприятно. К тому же получается, что в настоящий момент половина нашего дивного семейства весьма странно связана с этими убийствами. Тебе не кажется, дед, что рядом с нами стало очень и очень сыровато — одно мокрое дело за другим? Что происходит, дед?

— Мокрое? — Дед сделал вид, что не понял выражения. Это он в порядке профилактики. Дед терпеть не может, когда при нем употребляют современный сленг. А тем более зековско-тюремный. В деде мгновенно просыпается педагог.

— Да ладно тебе! Ты же прекрасно понимаешь, о чем я толкую.

Дед снял джезву со спиртовки и погасил огонь.

— Кофе готов. Может быть, все же выпьешь?

Я заколебалась. Дед улыбнулся:

— В крайнем случае, если боишься потом не заснуть, я, так уж и быть, дам тебе таблетку снотворного. Ты ведь именно за ним ко мне пришла?

Я невольно ухмыльнулась: ничегошеньки от деда не скроешь. Кровь-то у нас одна. И думаем мы подчас совершенно одинаково. Так что ничего сверхъестественного в его проницательности нет.

— За ним, за ним. Ты, как всегда, прав, — сказала я. — Наливай. Но только полчашки.

Дед протянул мне маленькую фарфоровую чашку на блюдечке, до половины наполненную густой, почти черной жидкостью.

— Спасибо, дед.

— Сахар?

— Нет, я буду, как ты.

Дед варит кофе практически без сахара, немыслимой вкусноты и не меньшей крепости. Он научился этому, путешествуя по Марокко. Именно из-за крутизны дедова кофе я и сказала — полчашки. А то знаю я: выпьешь пару чашек такого кофе — и с вытаращенными глазами будешь до утра бегать по стенке. Дед поудобнее расположился в кресле, отхлебнул первый глоток кофе и привычным жестом потянулся за папиросой.

— Значит, как ты весьма образно выразилась, вокруг нас становится сыровато… Понимаешь, Станислава, пока я подозреваю — не более того, — что убийца, возможно, находится где-то рядом. Не исключено, что это кто-то из наших общих знакомых. Конечно, события произошли страшные… И действительно — сначала я, потом ты внезапно становимся чуть ли не единственными свидетелями, которые к тому же последними видели обеих жертв в живых. Отсюда, естественно, и столь повышенное внимание сыщиков к нашим персонам. Это, разумеется, малоприятно. Но, дорогая моя, объяснение рано или поздно будет найдено.

— Ты думаешь, они его поймают? — перебила я.

— Я тебе этого не говорил. Но искренне надеюсь, что так и случится. Опять же — рано или поздно.

— Ну да! Как же, поймают, держи карман шире. Я лично в это не верю ни секунды. А пока что получается, что этот мерзкий майор считает тебя и меня чуть ли не убийцами!

— Это не так, — мягко сказал дед.

— Так, так. Он нам с тобой нервы понапрасну треплет, а количество трупаков в нашем тихом поселке растет не по дням, а по часам! Мне это начинает слегка не нравиться.

— Крепкие у тебя нервы, Станислава, — неодобрительно заметил дед, стряхивая пепел с папиросы. — Ты ведь довольно хорошо знала покойного Игоря Андреевича?

— Ты, между прочим, тоже прекрасно знал дядю Ваню Пахомова — и тоже вполне спокоен, — парировала я.

— Я — мужчина.

— А я женщина. И что из этого следует? Я что, по-твоему, должна сейчас в истерике биться? Рыдать навзрыд? Глупости все это. И скрытая дискриминация по признакам пола. К тому же — как давно выяснила моя мать, а твоя невестка — я вся не в отца, а в тебя. Умная, хладнокровная и циничная. Доминантные гены, третье поколение, все по науке. Привет от Грегора Иоганна Менделя.

— Привет принят, — улыбнулся дед. — Но я повторяю — особого повода для беспокойства пока нет. Да, бывают преступления, совершенные практически в одном месте и одно за другим. В жизни, прости за банальность, случаются еще и не такие невероятные совпадения. Но в этом деле ни мы, ни наша семья не замешаны, ты это знаешь не хуже меня. Так что все образуется, поверь.

— Ты меня просто успокаиваешь, как маленькую, — пробубнила я, отхлебывая кофе. — А мне уже не десять лет.

— Тебе больше, я знаю.

— А мама вообще уже вторые сутки надо мной трясется, как не знаю кто, — продолжала я обиженно. — Словно ни на кого иного, как именно на ее несчастную дочку убийца объявил охоту во всероссийском масштабе. Бред сивой кобылы! Дед, ты-то хоть понимаешь, что не за мной убийца бегает, а за кем-то другим. Я ведь на самом деле просто случайный свидетель.

— Хорошо, хорошо, свидетель, — примиряюще сказал дед. — Я тоже свидетель. Но как бы то ни было, Станислава, я настоятельно прошу тебя: поосторожней. Пока все не прояснится, пожалуйста, больше никаких ночных прогулок и пикников. — Дед устало потер глаза и внезапно добавил: — Дай честное благородное слово, что ты выполнишь мою просьбу.

И замолчал, исподлобья глядя на меня. Я тоже молчала, недовольно уставившись на деда. Меня совсем не устраивала его неожиданная просьба. Дело в том, что так уж у нас с ним повелось с детства: если кто давал «честное благородное», то выполнялось оно неукоснительно, и никакие ссылки на обстоятельства не могли его нарушить. Врать деду мне не хотелось, но и честное благородное слово я ему дать не могла: тогда мне пришлось бы с заходом солнца запираться в четырех стенах. Или завтра же ехать в Москву. Но ни того ни другого мне не хотелось — по особым соображениям.

— Не могу, — в конце концов коротко ответила я.

— По крайней мере ты ответила честно, — вздохнул дед и снова замолчал.

Я уставилась в чашку с кофе. А что я могла сказать?

— Тогда, пожалуйста, ответь мне на другой вопрос.

— Какой? — подняла я голову.

Дед чуть помедлил и сказал:

— Что произошло вчера вечером, когда ты шла с Марьина озера домой?

Святые угодники!

Неужели Антон не сдержал слова и все ему рассказал? Но когда он успел?! Ведь Михайлишин практически все время был рядом со мной — и в доме у родителей, и в милиции. Но тогда кто? Маме и папе я ничегошеньки не говорила. А больше никто про мои ночные страхи и не знал. Значит, дед сам догадался. Ну что ж, немудрено: меня всегда поражала дедова способность к дедуктивному мышлению. Ему бы в сыщики податься, большую карьеру мог сделать.

Я посмотрела на деда. Он терпеливо ждал. И тогда я почти слово в слово повторила фразу, которую не так давно сказала Антону Михайлишину:

— Дед, дай мне слово, что ты не будешь смеяться над тем, что я тебе сейчас расскажу.

И умница дед тут же ответил:

— Честное благородное, не буду.

Мое сбивчивое повествование уложилось в четверть часа. Дед слушал чрезвычайно внимательно, не перебивал, не хмыкал недоверчиво. Только время от времени делал какие-то пометки на чистом листе блокнота. Когда я закончила, он прикурил новую папиросу, долго молчал, а потом произнес нечто не совсем понятное. Но слова его удивили меня и насторожили. И я их запомнила сразу. Вот что он сказал, затягиваясь ароматным дымком:

— Знаешь, Станислава, иногда длинные невидимые нити, словно подземная грибница, соединяют сегодняшнее преступление с далеким, давно и вроде бы навсегда канувшим в Лету прошлым. А когда события прошлого — пусть даже в некоем новом качестве — проявляются через преступление, то они могут помочь найти мотив и, следовательно, — убийцу. Особенно если знать, что и кого ищешь…

— Что ты имеешь в виду?

— Ведь покойные Пахомов и Шаповалов были заядлыми охотниками… — задумчиво произнес он.

— Ну и что? Ты тоже заядлый охотник, — сказала я, недоуменно хмыкнув. — И вообще — у нас в поселке каждый третий мужик — охотник. А дядя Ваня и дядя Игорь даже не были знакомы друг с другом. При чем же здесь охота?

— Но они оба могли быть знакомы с убийцей, — тут же возразил дед. — Не сейчас, так раньше.

Это был мощный аргумент.

— Ты что, знаешь, кто их убил?!

— Не знаю, — откровенно признался дед и тут же поправился: — Пока не знаю.