Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? - Эрвин Ставинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Столь продолжительная беседа с Гайдрихом вызвала явное беспокойство и зависть среди коллег. К Вилли подошли его руководители Бест, Мюллер, начальники ряда направлений и тоже еще раз поздравили с наградой.
Веселье было в разгаре. Феннер уже дважды танцевал с Флорентиной, а теперь подхватил подружку Хиппе. И вдруг, когда оркестр заиграл вальс «Дунайские волны», к Флорентине подошел Хайнрих Мюллер. Его любовница Барбара Хенке уже во всю кружилась с кем-то из молодых.
Мюллер учтиво поклонился, и Флорентина, раскрасневшаяся от всеобщего внимания, легко поднялась, протянула партнеру руку, и они прошли в круг. Она не разбиралась в званиях СС, но судя по тому, как все обратили внимание на ее партнера, она догадалась, что это кто-то из начальства.
Мюллер легко вальсировал и Флорентина сказала ему по этому поводу комплимент.
— Мне сказали, что вы подруга нашего Вильгельма Лемана? — спросил он, заглядывая ей в глаза.
— Да и уже много лет.
— Вот как! Никогда бы не подумал, что у нашего скромного Лемана подруга такая красавица!
— Да уж такая! — улыбнулась Флорентина.
— Как вы проводите свой отдых? Увлекаетесь ли вы туризмом?
— Нет, мы увлекаемся плаваньем на лодке под парусом. Вилли, как моряк в прошлом, прекрасно управляет парусом. А вы? — в свою очередь спросила она, изредка бросая быстрые, лукавые взгляды в его прищуренные глаза.
— Я… — он на секунду замешкался, видимо, раздумывая говорить правду или нет. — Раньше много занимался спортом, даже был награжден олимпийским знаком почета первой степени и значком СА за достижения в легкой атлетике. Сейчас не хватает времени. Лишь в отпуск со своим другом хожу в горы, делаем небольшие восхождения…
— О-о! Вы должно быть очень смелый человек! Лазить по скалам — это ужасно! — кокетничала Флорентина.
Ответить Мюллер не успел, потому что музыка смолкла и пары стали возвращаться на свои места. Он учтиво поблагодарил Флорентину и подвел к ее столику.
Она собралась пригубить шампанского, но музыка заиграла вновь и Феннер попытался поймать ее руку.
— Вам не кажется, Артур, что мне надо передохнуть. Я люблю танцевать, но…
— Не упрямьтесь, Флорентина! — подвыпивший Феннер уже потерял весь свой лоск, стал развязным и грубоватым. — К тому же у меня есть разговор, — добавил он.
Музыканты играли танго. Свет в зале слегка притушили. Феннер попытался поплотнее прижать к себе Флорентину, но она отстранилась.
— Ну, не упрямьтесь же Флорентина! — шептал он ей на ухо.
— Это что, тот самый разговор? — холодно спросила она.
— Да нет же…
— Тогда ведите себя пристойно. На нас смотрят! И не забывайте, что я сюда пришла не с вами!
Феннер ослабил свои объятья.
— Ничего, скоро все изменится, — неожиданно сказал он.
— О чем это вы? — не поняла Флорентина.
— О будущем. Фюрер, наш вождь, совершил чудо. Он внушил нам, что немцам представляется великая честь жить в стране, где правит гениальный вождь на зависть всему миру!
«Что это на него нашло» — подумала Флорентина с удивлением посматривая на своего партнера. Но тот, казалось, уже ничего не видел вокруг.
— Немецкий народ устал от нищеты, — продолжал он разглагольствовать, — от неуверенности в завтрашнем дне, от безденежья, от экономических неурядиц. Страх перед будущим пробудил в немцах древние инстинкты, он заставил их сбиться вокруг великого, могущественного вождя, их единственного спасителя. И он оправдал ожидания. Посмотрите, как все изменилось в стране. Но это только начало. Мы пойдем вперед! Для этого нужды бесстрашные, молодые воины, не то, что ваш старый Леман!
— При чем здесь Леман? — насторожилась Флорентина.
— В данном случае он не причем! И что вы только нашли в нем? Не могли выбрать кого-нибудь помоложе?
— И кого я должна была выбрать? Уж не вас ли?
— А почему бы и не меня? — Феннер снова попытался прижать к себе Флорентину.
— Держите себя в руках, господин Феннер, — строго сказала Флорентина отстраняясь и оглядываясь в поисках Вилли.
К счастью, оркестр закончил танец, и Феннер вынужден был проводить Флорентину к ее месту. Он продолжал топтаться возле их стола и не уходил.
— Послушай, Феннер, можно тебя на минутку, — Хиппе встал и слегка покачнулся.
— Хочешь поговорить со мной? — напрямик спросил Феннер.
Пойдем, поговорим!
И он нетвердой походкой двинулся вслед за Хиппе из зала. «Еще подерутся,» — подумала Флорентина.
Рождественский бал еще был в полном разгаре, когда она объявила подошедшему Вилли, что устала и хочет домой. Он не возражал.
Они не торопясь выбрались из зала и сели в дежурную машину. По дороге Флорентина рассказывала о повадках Феннера. Вилли слушал невнимательно, невпопад улыбался, пока Флорентина не заметила, что пора прекращать веселье и действительно отдыхать. Он вновь и вновь перебирал в памяти разговор с Гайдрихом, стараясь не упустить ни малейшей детали. Хотелось поскорее увидеть Ярослава, чтобы обдумать и обсудить все то, что удалось узнать сегодня.
Тов. Алексею. Москва. Совершенно секретно.
На ваш телеграфный запрос относительно углубления рождественской беседы Брайтенбаха на балу в гестапо в сторону того, кто начнет войну, они или мы, и конкретно где, могу сказать следующее: Брайтенбах передал лишь то, что ему было сказано. Он работает над тем, чтобы углубить тему, но в любом случае, ответы не будут исходить от таких авторитетных лиц, как заместитель рейхсфюрера. Они будут лишь относительным продолжением его рождественского общения.
Брайтенбах вышел на работу, но далеко еще не выздоровел. Выглядит и чувствует он себя неважно. Болезнь сказывается на его состоянии и он очень боится помереть. Я тоже боюсь, чтобы он не умер. Делаю все, чтобы он лечился и смотрел за собой.
Все увеличивающиеся строгости на работе также нервируют его и каждый раз он просит нас быть осторожными.
На этом фоне невозможно наладить получение ежедневных сводок гестапо. Сводка приходит одна на отдел, выносить ее опасно и это можно делать лишь изредка. Договорились, что Брайтенбах будет делать из них выписки.
Месячные сводки гестапо также получить невозможно, так как они направляются начальнику отдела по списку и хранятся у него.
Отдельно к этому письму прилагаю список сотрудников гестапо по отделам со всеми изменениями.
Из беседы со своим коллегой, который ссылается на Вурма, Шнеемана, стало известно, что эти люди говорят о неизбежности войны с Польшей, Англией и Францией…
Годовой обзор гестапо Брайтенбах постарается достать. Нужно дождаться отъезда Шеера и тогда, имея ключи, можно будет взять его.
То, что он нервничает, это не значит, что он трусит. Последнее время он прихварывал, обстановка действительно ужасно серьезная и натянутая, так что неудивительно, что он нервничает.
В связи с предстоящим моим отъездом, Брайтенбах переходит на связь с квартирой Клеменс. Туда в конвертах он будет приносить материалы для дальнейшей пересылки Монголом.
Не расценивайте это так, что это может отразиться на его желании работать на нас. Он делает и сделает все, что сможет. Но сейчас он не может много записывать, как он делал это раньше. Стало строже все и все всего боятся. Он простой смертный и побаивается вместе со всеми. Это отрыжка, общей обстановки и она не отразится на качестве его работы.
Добывать документы сейчас сложно, но я уверен, раз он обещал годовой отчет, он его обязательно принесет.
Для вашего сведения сообщаю, что в служебном кабинете Брайтенбах работает не один. Он пробовал под разными предлогами выставить соседа, но пока это не получается.
Бетти.»И еще одно письмо в центр от 21 февраля 1937 года:
«Тов. Алексею, Москва.
Завтра я уезжаю. Клеменс мною проинструктирована. Опыт у нее есть. Она нами использовалась, как фотограф нелегальной резидентуры. Она очень серьезный, осмотрительный, добросовестный человек, а если принять во внимание, что Брайтенбах также аккуратен и осторожен, то можно быть уверенным, что все пойдет хорошо.
Клеменс не будет знать ничего о Брайтенбахе, о содержании его конвертов. Однако существует одно «но»: Брайтенбах может принести документы, которые Клеменс должна будет сфотографировать и сразу вернуть. Конечно Клеменс будет видеть, что она фотографирует. Но я уверен, что она не будет специально интересоваться, так как она к этому приучена, и, потом, у нее просто не будет для этого времени.
Когда Брайтенбах спросил, может ли он туда приносить документы для фотографирования, я сказал «да», так как не хотел показать Брайтенбаху, что мы не вполне доверяем человеку, с которым его связываем, с одной стороны, а с другой — не желал расхолаживать Брайтенбаха по части документов, которыми он нас в последнее время не жалует.
