Только ты - Наталия Костина

Лиля избегала называть Игоря «папой», как это делала ее дочь. Несмотря на то, что он сделал ей предложение. И они даже собирались на днях сходить и подать заявление. Однако она не то чтобы боялась спугнуть то хорошее, что происходило в ее жизни, но… словом, она и сама не смогла бы однозначно определить, чего опасалась. Наверное, она вела себя так потому, что была чрезвычайно выдержанным человеком, избегающим скоропалительных решений и неправильных выводов…

– Так что, его теперь в больницу заберут? Как бабушку?

– Кирка, ну что ты такое говоришь…

– Нет уж! Кирюш, не переживай, я им не дамся! Никаких больниц! Меня и так сегодня уже… лечили-лечили! Лиль, не подкладывай мне больше этих пирогов… я и так уже щеки отъел на твоих харчах… их уже даже сзади видно!

– Ты же целый день голодный бегал, наверное… – Она легко провела пальцами по его лицу, чуть задержавшись на губах, и Кирюха также не осталась в стороне – с визгом бросилась ему на шею, так что он покачнулся и, охнув, едва не свалился с табурета.

– Да что ж это такое! Быстро марш спать! – рассердилась Лиля.

– Мне еще сказку обещали читать… – насупилась дочь. Слезы были редким явлением в этом семействе, но гримасничать Кирюха умела и любила.

– Так, давай будем слушать маму… пошли вместе, я тебя уложу и почитаю…

Непочтительная девчонка обернулась и показала матери язык, за что немедленно получила шлепок пониже спины. Не больный, но вполне воспитательный.

– …ты сам уже спишь…

Игоря тихонько потрясли за плечо, и он тут же вскинулся: оказывается, та, кого он даже мысленно называет своей родной дочерью, уже давно посапывает в своей кроватке, а он, уронив книжку, прикорнул в кресле рядом.

– Черт его знает, кто эти сказки пишет… Кот-баюн, наверное… засыпаешь просто на раз! «Волшебные сказки» – это неправильно. Нужно было написать «Снотворные», – прокомментировал он, поднимая с полу оброненную книжечку. – Ну, я быстренько в душ…

– Давай. А я пока постелю.

В ванной он снял повязку, принял душ, а потом так долго прилаживал бинт на место, что Лиля забеспокоилась.

– Игорь, с тобой все в порядке? – громким шепотом осведомилась она через дверь.

– Все… черт, не могу завязать! Ничего не вижу сзади! Хоть опять разматывай!

– Открой, я тебе помогу.

Не задумываясь о последствиях, он щелкнул замком, и любимая женщина тут же оценила его перевязку:

– Господи, чего ты себе намотал! Просто чалма какая-то… Дай сюда… я тебя перевяжу как надо. Когда я еще работала журналистом и ездила по всяким горячим точкам, мы проходили курсы первой помощи. Сейчас проверим, кто из нас лучший доктор Айболит… Ты рану не намочил? Может, перекисью надо обработать?

– Лиль, ничего не надо… и перематывать тоже… ты концы просто завяжи, и все.

– Да оно сползет тут же! Вот, смотри! – Она слегка дернула за повязку, и та действительно слетела, повергнув добровольную сестру милосердия в шок. – Игорь… что это?! Тебе что, брови зеленкой заливали? Почему они такого цвета?!

Машкин русый, смешавшись с ядовито-оранжевым, дал неописуемый сине-зеленый, местами отливавший в фиолетовый и в малахит. Ничего не оставалось, как открыть любимой горькую правду:

– Это Камышева… короче, сам виноват, – тут же выгородил он давнишнюю подругу. – Они там всем отделом брови красили, а меня просто как черт принес… не вовремя. Ну, она и говорит: вид у тебя неприличный… давай и твои подкрасим чуток.

– Так это чем они тебя? – изумилась Лиля. – Что это за краска такая?!

– Сначала в коричневый… кошмар просто, что получилось… Генсек Брежнев в лучшие годы, помесь с бенгальским тигром, и все! Я чуть не рухнул, когда увидел! Потом травили гадостью какой-то вонючей… «Блондоран», что ли… чуть не слезло вообще все вместе с мордой! Ты их еще не видела, когда они оранжевые были! – заявил Лысенко. – Зеленые – и то лучше!

Лиля хрюкнула, потом захохотала и, цепляясь за стенку в пароксизме смеха, буквально сползла на пол.

– Они еще и оранжевые были… оранжевые! Господи! Ора-а-анжевые!!! Ой, я просто умру сейчас… А зеленые теперь почему?!

– Ну… Машка их потом, после оранжевого, в русый красила… смешалось так, говорит…

– Русы-ы-ый… ой… я не могу больше… ру-у-усый… как у русалки… хвост… точно!! Ой, не смотри на меня… я сейчас помру просто… ой, отвернись!.. бандитская пуля… повязка… Как ты теперь вообще на работу ходить будешь? – отсмеявшись, спросила она.

– Сбрею их к чертовой матери! И буду ходить перевязанный, пока новые не отрастут.

– Бедный мой… ну, ты сбривать погоди, может, придумаем чего… А почему ж эта твоя Машка сказала, что у тебя вид неприличный?

– Говорит, выгорел, брови как седые…

– Ой… не могу… опять накатило… Отвернись… у меня уже живот болит и слезы льются… Как она тебя отделала! Я ей это еще припомню… И красное какое все вокруг… – Лиля внезапно успокоилась и достала с полки какую-то банку. – Иди, садись на кухне, я тебя хотя бы заживляющим бальзамом помажу.

– А хуже не будет? – подозрительно осведомился он.

– Хуже уже точно не будет… действительно, что теперь с этим делать? – Она осторожно, нежными пальцами накладывала мазь на воспаленную кожу. – Тут нужен какой-то хороший специалист по макияжу, наверное…

– Слушай, как это я забыл! Наташка ж Антипенко! У нее салон по этому самому делу! И она с Катериной нашей дружит! Надо было сразу Катьке позвонить, узнать у нее Наташкин телефон… и не давать Камышевой вообще дальше надо мной измываться! А я, дурак, даже мобильник отключил! Боялся в таком виде выйти. Хорошо, Машка мне хоть голову замотала, когда все ее девки по домам разошлись. И так целый день у нее в подсобке просидел! А если они меня в понедельник увидят такого… перевязанного?

– Ну, до понедельника мы точно что-нибудь придумаем… Ну, завязывать, я думаю, это теперь необязательно?

– Нет, давай все-таки забинтуем. Вдруг Кирюха меня такого узрит и испугается?

– Кирюха крокодила видела и не испугалась!

– Ну, или ты проснешься среди ночи, а я такой!

– Даже если ты ветрянкой заболеешь и весь будешь зеленый, я все равно… кроме того, я не просыпаюсь.

– Знаю я, как ты не просыпаешься! Встаешь среди ночи и кофе хлещешь!

– Это когда работа срочная.

– Лиль, я тебя люблю… – Он потянулся к ней, и она тут же отозвалась: закрыла глаза, а он, целуя ее, тихонько спросил:

– Не знаешь, почему когда люди целуются, они глаза закрывают?

– А это чтобы зеленых бровей не видеть!

Теперь уже смеялся он: у любимой женщины, кроме целой кучи обнаруженных им ранее достоинств, оказалось еще и потрясающее чувство юмора, которое не изменило ей даже сегодня, когда мерилом их отношений оказались злополучные коричневые, затем оранжевые, а теперь фиолетово-зеленые брови…

– Катюш, ты ко мне сегодня приехать не хочешь?

Она пила чай в полном одиночестве на своей прибранной наконец кухне и смотрела в окно. За окном не было ничего примечательного: с деревьев облетали листья, и откуда-то снизу, где невидимая дворничиха орудовала метлой, доносилось монотонное шарканье:

– Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…

Правда, небо снова ярко синело – на улице потеплело, распогодилось и началось уже третье за эту осень бабье лето.

– Антошка шашлыки обещал…

После недавнего веселого похода «за тряпочками», как называла это Наталья, Катя снова впала в глухую ипохондрию, хотя делала все возможное, чтобы вытащить себя из депрессии – хотя бы и насильно. Начала составлять план работ на каждый день и требовать от себя же неукоснительного выполнения. Привела в порядок всю квартиру и даже сделала то, чего терпеть не могла: отдраила холодильник, плиту, вытяжку и даже чайник! Устроила теплый душ для алоэ – на балконе тому уже было холодно, и теперь он топорщился всеми колючками здесь, в кухне: толстый, лоснящийся, обзаведшийся за лето густой детской порослью. И даже окна она вымыла до зеркального блеска, а еще выстирала и нагладила шторы…

– Наташ, подождать можешь? А то у меня мобильник звонит…

– Так ты поговори, подумай и перезвони мне. Только теперь на мобильник. Хорошо? Я сейчас в город, на рынок, а потом заеду и заберу тебя.

– Хорошо! – Катя быстро нажала на кнопочку и сказала в другую трубку: – Привет!

Куда бы она не передвигалась по квартире, оба телефона теперь неотлучно находились при ней. Она стала держать средства связи при себе, когда обнаружила, что Тим звонил ей целых четыре раза! А она не слышала, потому что мобильник оставался в сумке, в коридоре. Из коридора в ее комнату из-за толстых стен вообще плохо слышно, а тут еще соседи целый вечер сверлили и колотили – наверное, затеяли ремонт. Возможно, она и сама не захотела бы с ним разговаривать, но… вдруг это что-то очень срочное? Все может быть… Она все-таки работает в органах – и может помочь, если что. Вдруг их дачу обокрали или еще что похуже, не дай бог… Ей вдруг мучительно захотелось тут же перезвонить ему, справиться: все ли у них в порядке? Как Отар Шалвович? Как Лидия Андреевна? Как он сам, в конце концов… У нее даже дыхание перехватило – так захотелось услышать в трубке его всегдашнее: «Катя? Ты где?» Она так давно его не видела… и даже стала забывать, как звучит его голос… или она просто стала бояться, что станет забывать, как звучит его голос?!