Львиное Око - Лейла Вертенбейкер

— Неужели, милая? А вот я ни разу не видела, как вы танцуете. До таких вещей я не охотница.

Я увел Герши прочь.

— Это все из-за тебя, — сказала она мне в гримерной.

— Послушай, ты выступаешь в труппе, — заявил я. — Пусть себе горланят. Тебе же это не в диковинку. Будь умницей.

Она понимала, что я прав. Но крах был неизбежен.

Несмотря на простуду, мадам Тисье попыталась исполнить «Песнь колокольчиков» и «Каста Дива». Она вывела руладу, словно пробежавшись по лестнице, в которой отсутствует несколько ступенек, и закончила, сорвавшись на целую ноту. Скрипач сыграл несколько «вещиц» собственного сочинения, но не нашел поддержки у земляков. Когда Герши вновь поднялась на сцену, родственники и друзья скрипача и престарелые почитатели мадам Тисье, шурша вечерними туалетами, забрали программы и вышли из зала. Не успела Мата Хари появиться в центре сцены, как на галерке завопили: «Раздевайся!»

Снова стало холодно, и тело Герши покрылось гусиной кожей. К концу номера она стала спешить, что было ее роковой ошибкой. Вместо волшебного зрелища жрицы, постепенно уступающей зову любви, все увидели обыкновенную женщину с озябшими ногами, раздевающуюся в холодной комнате в ожидании не языческого божества, а собственного мужа. Оркестр же, напротив, играл в замедленном темпе. Картина получилась унылая и смешная.

Вины ее в этом не было. Бедняжка Герши! Никогда еще она не держалась так великолепно. Ей приходилось преодолевать сопротивление еще более враждебной публики, и музыкальное сопровождение, случалось, было много хуже.

Пообещав двойную плату, я нанял автомобиль и повез ее ночью в Париж. Всю дорогу мы молчали. Лишь однажды я попытался утешить ее, заявив, что если бы зрители состояли целиком из снобов или шпаны, то она бы победила. Но сочетание тех и других оказалось убийственным. После того как я привел ее в номер, она, ни слова не говоря, подставила мне щеку для прощального поцелуя. На следующий день портье отеля «Крийон» протянул мне записку: «Милый Луи, уезжай. Я больше не хочу тебя видеть. Мата Хари».

«Ну, уж это слишком», — подумал я сердито и поехал домой, подгоняя извозчика. Хотелось остаться одному. Пообедав в одиночестве, я уселся в свое любимое кресло и, прихлебывая коньяк, впервые серьезно подумал о том, чтобы окончательно порвать с Герши.

Разумеется, сделать это мне было не под силу. Слишком многое нас с нею объединяло. Надо пересмотреть наши планы, только и всего. Надо отказаться от танца жрицы и исполнять лишь те номера, которые получались или получатся у нее лучше, чем у кого бы то ни было: изображать с помощью пантомимы любовь и страстное желание.

Но для этого понадобится время. При всей ее покладистости Герши горда, и услужливая память ее отринет все, кроме триумфов. Некоторое время она будет избегать меня, свидетеля ее позора. Я выжду, устрою себе дополнительный отпуск, а затем вернусь к ней. Верный папа Луи. Но я устал.

Я знал, что Герши не пошлет за мною, но убеждал себя, что она должна это сделать. Дни шли, но я все медлил пойти проведать ее. В конце концов я снял со своей лысой головы шляпу в вестибюле отеля «Крийон», готовый к примирению. Но ее в гостинице не было. Когда же я нашел ее снова, она жила в волшебном мире.

Я увидел ее в переднике. На Мата Хари был передник.

Меня встретили как желанного гостя. Для милого старого папы Луи нашлось местечко у камина ее волшебного мира.

Любой французский ребенок мог бы сказать ей, чем все это кончится. Ни один француз не позволил бы ей думать иначе. Треугольники — всегда треугольники, а когда они состоят из людей, то обладают особыми геометрическими свойствами.

В тот вечер, когда Герши оставила мне записку, в которой сообщала, что не желает меня видеть, она ушла с Мишелем. Раньше он всегда шел навстречу ее желаниям, но на этот раз был занят, поскольку жена снова должна была рожать. Куда бы они ни направлялись, Мишель исчезал, чтобы позвонить. Телефонный аппарат был установлен у него в квартире. «Для учеников, — объяснил Мишель. — Удобная штука. Иначе я был бы привязан к жене словно младенец пуповиной к матери».

И когда Мишель в очередной раз покинул ее, чтобы позвонить, на нее уставился совсем юный, вдрызг пьяный англичанин. Он глядел на нее так пристально, что Герши не выдержала:

— Eh bien[81], мальчуган, скажи что-нибудь.

— Таких грустных глаз, как у вас, я еще никогда не видел, — произнес он по-французски. — Я сочиняю стихотворение о вашем разбитом сердце, мадам.

— Так вы поэт, молодой человек? — обрадованно произнесла она.

— А как вы догадались?

Это был не Бобби-мой-мальчик, а его племянник, Джефри Босток, который влюбился в Мата Хари с первого взгляда. Дядюшку Роберта послали выручать юного Джефри из беды. Ведь Джефри, объяснил мне впоследствии Бобби, находился в таком опасном возрасте. Какие же глупцы эти англичане. Ведь Герши не причинила бы Джефри никакого вреда, а сделала бы много доброго. И не племянник, а его дядя находился в опасном возрасте.

Дядюшка Роберт Босток узнал о существовании Мата Хари. Подобно отцу Армана в «Камилле», он решил откупиться от нее.

— В чем же вы меня обвиняете? — высокомерно спросила Герши. — В том, что я соблазнила вашего племянника или хочу выйти за него замуж? Или в чем-то еще?

— Вы светская женщина, — начал было дядюшка Роберт, но потом запнулся. Вид у него был довольно глупый. — Послушайте, разве я не прав? Хочу сказать, вы одеваетесь как светская дама и все такое, но на нее не похожи. Этакая милашка.

Роберт Джефри Мортимер Лей Босток был одним из самых крупных мужчин, каких я встречал на своем веку. Он был не только необычно высок, но еще и громоздок. Он был не толст, а широк в кости. Ходил так, словно боялся удариться головой о косяк, и, как бы стесняясь своего роста, нагибал голову. Вперед или назад. В опасении, что мебель не выдержит его тяжести, он редко садился. На широком рыхлом лице Бобби сверкали маленькие карие глазки, волосы были густые и растрепанные. Все его развлекало или так казалось со стороны, и он постоянно произносил! «хо» или «хо-хо», хотя шуток не понимал.

Бостоки были владельцами обувных фабрик. Фабрики эти находились на севере Англии, и члены семейства жили поблизости друг от друга в собственных домах. Насколько я понял, родственники Роберта были людьми нормального роста. Они никогда не «высовывались», хотя двух представителей нескольких последних поколений Бостоков возвели в рыцарское достоинство, но семейство было раздосадовано единственным посторонним унаследованным штаммом, влившимся в их алую кровь. В каждом поколении появлялся поэт.

— В моем поколении таким поэтом был я, — сказал Бобби, моргая и похохатывая. — Поэтому меня отправили учиться на юридический факультет. Из обувщиков поэты, как правило, не получаются. Поэтому мы их используем по-другому. Не всем же быть обувщиками. Но у юного Джефри особая проблема. Он унаследовал не только поэтический штамм, но и штамм обувщика. Ясное дело, из него получится превосходный фабрикант, но ему надо преодолеть в себе поэтическое начало. Вот я и приехал за ним, чтобы сплавить его на годик.

«Сплавить на годик». Таким необычным способом Бостоки разрешали возникавшие у них проблемы. Так сказать, Wanderjahr[82] за рубеж для поэтов. Чтобы выбить дурь из головы. Как правило, это помогало.

— Дедушка переусердствовал и застрял в Лондоне, где женился на певичке из хора. Вот так. Вот как бывает. — И Бобби поднял свою ножищу. — Но все, знаете ли, обошлось. Певичка эта нас полюбила, а мы ее. Была такая шустрая, как сверчок, дожила до девяноста лет. Так что вот так. А моя жена из местных, но иногда мне кажется, мы ей не очень-то по нраву.

— Может быть, вам повезет с танцовщицами, — лукаво заметила Герши. — Когда вы на ней женились?

— На моей жене? После своего возвращения из годичного путешествия. Но, знаете, я все время помнил про нее. Так и видел перед собой. Ни на минуту не забывал. Она меня тоже, — вздохнул Бобби. — Все свои стихотворения я ей посвящал.

— А что если Джефри меня не забудет?

— Забудет, это точно, — заверил ее дядя Роберт.

— Не забудет, если я этого не захочу, — с легкой угрозой проговорила Герши.

У него был такой встревоженный вид, что она откровенно заявила:

— Послушайте, Monsieur l'Oncle[83]. Я прекрасно понимаю, что ваш племянник еще младенец. Я вдова Маргарита Мак-Леод. Он очаровательный мальчик и пишет очень славные стихи, но, если хотите, я оставлю его в покое. И вас тоже.

— Ну, зачем такие крайности? — с облегчением проговорил дядя Роберт. — Вы милая дама, мадам, простите, если я подумал о вас не так, как следовало. Почему бы мне не пригласить вас с этим юным мошенником отобедать? Показать ему, в конце концов, что я не такой уж сухарь.

После того как Герши стала обращаться с Джефри как с маленьким мальчиком, он быстро стушевался. Но с дядей Робертом этого не произошло. Он отправил юного племянника в Италию, но сам туда не поехал («Получил нагоняй. Без меня обойдется»). Он сам попался на удочку, проглотив и крючок, и леску, и баядеру, и леди Мак-Леод.