Темная лощина - Джон Коннолли

...Или Гарри не повезло стать свидетелем того, что не предназначалось для его глаз. Возможно, убийца не шел за ним, а, наоборот, двигался ему навстречу. В таком случае первым из мест, куда попадал убийца становилась Темная Лощина.

Но все это были лишь предположения. Мне следовало привести свои мысли в порядок. На страницу блокнота я занес все события, происшедшие с той ночи, когда Билли Перде полоснул меня ножом по щеке. Там, где наметились связи, я провел пунктирные линии между именами. Большинство пунктиров сходилось к имени Билли. С ним так или иначе было связано почти все, кроме исчезновения Эллен Коул и смерти Гарри Чута.

А в центре листа осталось белое пространство — пустое, чистое, словно только что выпавший снег. Имена и названия располагались по периметру вокруг него, как планеты вокруг солнца. Во мне проснулся прежний охотничий инстинкт: возникло желание вычленить некую общую модель происшествий, которую я еще не до конца понимал, найти какое-то всеобъемлющее объяснение, которое могло привести меня к осознанию истины. Когда я еще служил полицейским в Нью-Йорке и расследовал гибель незнакомых мне людей, с коими у меня не было прямых связей, а значит, отсутствовали и другие обязательства перед ними, кроме тех, что есть у полицейского — выяснить обстоятельства происшедшего и обеспечить наказание виновных, — я двигался по основным направлениям расследования так, как они у меня выстраивались. Если версии вели в никуда или опирались на ошибочные предположения, я просто пожимал плечами и возвращался к исходной точке, чтобы приняться распутывать другую нить. И спокойно относился к ошибкам в надежде, что вскоре найду правильное решение.

Меня лишили подобной роскоши — роскоши непричастности, — когда погибли Сьюзен и Дженнифер. Сейчас для меня обрели значимость все потерявшиеся и погибшие. Но Эллен Коул значила для меня особенно много. Если беда случилась с ней, я терял право на ошибку. Не было времени совершать ошибки и отталкиваться от них, чтобы в конечном счете прийти к верному выводу. Я также не мог забыть Риту Фэррис и ее сына; при мысли о ней я инстинктивно оглядывался через плечо на черный прямоугольник окна, вспоминая тяжесть на моем плече — прикосновение знакомой руки жены.

Слишком многое с тех пор случилось, слишком многое вращалось вокруг белой пустоты в центре листа. В чистом пространстве я поставил знак вопроса, аккуратно обвел его пунктирной линией и продолжил ее до низа страницы.

И потом вписал имя: «Калеб Кайл».

Мне следовало пойти поесть с друзьями. Надо было все-таки найти Эйнджела и Луиса — отправиться в бар, где бы я смотрел, как они едят, пьют, флиртуют друг с другом понарошку. Я мог бы даже пропустить стаканчик-другой. Мимо меня проходили бы женщины, покачиваясь после выпитого. Возможно, одна из них улыбнулась бы мне, а я ответил бы тем же и почувствовал бы то воодушевление, которое накатывает, когда красивая женщина смотрит на мужчину. Если же выпить еще и еще, то потом можно все забыть, утонуть в забвении.

Приближалась годовщина. Я предчувствовал ее приход. Она была подобна огромной туче на горизонте, которая неумолимо росла, чтобы накрыть меня, окатить воспоминаниями, болью и ощущением потери. Я хотел нормальной жизни, но она никак не давалась мне.

Зачем я заходил в офис к Рейчел? Просто желал быть рядом с ней. Несмотря на то, что мои чувства к Рейчел рождали одновременно ощущение вины и тоски в душе, как будто я каким-то образом предавал память о Сьюзен.

Со всеми этими мыслями после того, что произошло за последние несколько дней, после умственного напряжения от копания в причинах убийств, включая случившиеся в отдаленном и в недавнем прошлом, мне не стоило оставаться одному.

Уставший и такой голодный, что здоровый аппетит уже обратился в ощущение тупой гнетущей тошноты, я разделся и принял душ. После чего залез в постель, натянул на голову простыню и пытался понять, долго ли мне мучиться, прежде чем удастся заснуть. Оказалось, достаточно долго, чтобы сама эта мысль исчезла.

Меня разбудил какой-то шум и слабый неприятный запах, который я не сразу распознал. Это был душок гниющих овощей, листьев, мульчи, застоявшейся воды. Я оторвал голову от подушки, потер глаза, сморщил нос, когда запах стал сильнее. Часы показывали 12:33 пополуночи, и я проверил на всякий случай, вдруг будильник каким-то образом включился ночью сам собой. Но радио молчало. Я обвел взглядом комнату и обратил внимание на полоску света из-под двери ванной какого-то странного зеленоватого цвета; света не должно было быть.

Из ванной раздавалось пение.

Два тихих, приятных голоса, переплетаясь и временами сливаясь, выводили одну и ту же фразу, повторяющуюся, как детская считалка. Через закрытую дверь слов было не разобрать.

Просачивавшийся из-под двери зеленоватый свет покрывал рябью дешевый ковер на полу. Я откинул одеяло, сел, поставил босые ступни на пол, не почувствовав ни холода, ни даже озноба, и направился к ванной. Запах усилился. Я ощущал, как он прилипает к моей коже, к волосам, как будто я купался в его источнике. Пение становилось все громче, слова звучали отчетливее. Высокие девичьи голоса повторяли и повторяли неизменные три слога:

— Ка-леб Кайл, Ка-леб Кайл...

Я подошел к двери ванной почти вплотную, и полоска света из щели под дверью вытянулась еще дальше. До меня словно доносилась негромкая капель:

— ...Калеб Кайл, Калеб Кайл...

Я немного постоял вне освещенной зоны. Затем осторожно поставил одну босую ногу на зеленоватую полоску.

Как только моя нога коснулась пола, пение мгновенно прекратилось, но свет остался и медленно, неотвязно окутывал мои голые пальцы. Я потянулся рукой к дверной ручке, осторожно повернул ее. Распахнул дверь и шагнул на кафель.

Ванная комната была пуста — только белые плиты кафеля вокруг. Аккуратная стопка полотенец, раковина с брусочком мыла, все еще в обертке, стаканчики, запечатанные бумажной полоской, цветастая занавеска над ванной почти полностью задернута...

Свет шел из-за занавески — густо-зеленое зарево, которое отсвечивало лишь остатками изначальной мощности, как будто ему пришлось преодолеть многие слои, прежде чем проявить свое сияние. В тишине комнаты, нарушаемой изредка капанием воды из крана за занавеской, казалось, кто-то или что-то с трудом сдерживает дыхание. Вдруг я услышал тихий смешок, приглушенный ладонью, ему вторил еще один. Вода за занавеской закапала чаще.

Я вытянул руку, схватился за край занавески и попытался ее отдернуть. Ощущалось некоторое сопротивление, но я продолжал тянуть, пока не распахнул до конца.

Ванная была полна листьев по самые краны: зеленых, желтых, красных, коричневых, золотистых и янтарных. Я видел осенний наряд осины и березы, кедра и вишни, клена и липы, бука и лиственницы — все перемешанное и частью превратившееся в гниющую массу.

Под листьями шевелились фигуры, на поверхность прорывались пузырьки воздуха. Внезапно характер движения изменился: что-то белое стало подниматься к поверхности — медленно, долго, как будто ванна была намного глубже, чем казалась. Перед тем, как показаться наружу, белая масса разделилась на два силуэта... Они стояли, держась за руки. Волосы ниспадали и развевались, открытые рты зияли чернотой, вместо глаз — пустые глазницы.

Потом из листьев выскочила голова куклы — и я снова увидел серую кожу детской руки и рукав запачканной блузки.

Я отпустил занавеску и отшатнулся. Но мокрый кафель заскользил под ногами. Падая, я краем глаза уловил, как тени метнулись за занавеской. Отчаянно замахал руками, растопырив пальцы, чтобы хоть за что-то зацепиться... И снова проснулся.

Все простыни сбились в кучу в конце кровати, матрас наполовину сполз на пол, и в нем образовалась окровавленная дыра — в том месте, где я рвал его ногтями.

В дверь номера ожесточенно стучали. Слышался голос Луиса:

— Берд! Берд! Ты в порядке?

Я слез с кровати. Меня тряс безудержный озноб. Попытался снять дверную цепочку с двери, но пальцы неистово дрожали. Когда наконец-то дверь открылась, передо мной оказался Луис в серых подштаниках, белой футболке и с пистолетом в руках.

— Берд? — повторил он. В его взгляде мелькнули и озабоченность и даже нечто вроде нежности. — Что происходит? В чем дело?

У меня в горле булькали кофе и желчь.

— Я видел их, — с трудом выдавил я из себя. — Видел их всех.

Глава 18

Я сидел на краю постели, обхватив ладонями опущенную голову, и ждал, пока Луис принесет пару чашек кофе снизу, из вестибюля, где всегда работала кофеварка. Когда он проходил мимо своей комнаты, до меня донеслось несколько слов, которыми Луис обменялся с Эйнджелом. Но вернулся он один. Захлопнул дверь, отгораживаясь от холодного ночного воздуха, додал мне одну чашку, и я поблагодарил его, прежде чем сделать глоток. Снаружи доносился вой пурги. Луис ничего не говорил, но я почувствовал, что он над чем-то напряженно размышляет.