Хлеб и воля - Пётр Кропоткин

Мало того: доля земельного собственника и государства постоянно возрастает. Как только, ценою невероятных усилий, изобретательности и предприимчивости, крестьянину удастся получить несколько больший урожай — сейчас же дань которую он платит собственнику, государству и банкам, увеличивается соответственно. Если он удвоит число четвертей, получаемых им с десятины, то сейчас же возрастёт арендная плата, а следовательно — обязательно— и налоги, которые государство будет повышать и дальше, если только крестьянин ухитрится получать ещё лучшую жатву. «Платёжная способность» везде, во всём мире — единственный предел грабежу государства и землевладельца. Повсюду, одним словом, крестьянин работает по 12-ти, по 16-ти часов в день; и повсюду эти три коршуна отнимают у него всё то, что он мог бы сберечь и употребить на дальнейшие улучшения. Повсюду они лишают его именно того, что могло бы послужить для улучшения его хозяйства. В этом и лежит причина застоя в земледелии.

Лишь при случайных, совершенно исключительных условиях — например, если эти три пиявки перессорятся между собою, или же при особенных усилиях изобретательности и особенно напряжённом труде, может удастся крестьянину, на время, незамеченно ими, сделать шаг вперёд. При этом, мы ещё не имели в виду той дани, которую всякий землевладелец платит промышленнику: каждую машину, каждый заступ, каждую бочку химического удобрения ему продают втрое или вчетверо дороже, чем они стоят. Не нужно забывать также и целой тучи посредников, которые берут с продуктов земли львиную долю, — особенно, например, в Англии, где, при продаже земледельческих продуктов, грабёж фермеров железными дорогами и посредниками доходит просто до колоссальных размеров, (сплошь да рядом, английский фермер не получает и трети, а на овощах — и десятой доли того, что платят покупатели). Вот почему в течение всего девятнадцатого века — века прогресса и изобретений — земледелие могло развиваться лишь в очень небольшом числе отдельных местностей, и то — только случайно и временно.

К счастью, кое-где оказывались всегда маленькие оазисы, которые господа коршуны временно оставляли без внимания, и вот на этих-то клочках мы узнаём, что может дать человечеству усиленное хозяйство. Возьмём несколько примеров.

В американских степях (которые, между прочим, дают лишь очень небольшие урожаи, в З½ до 6-ти четвертей с десятины, причём им часто вредят также засухи) пятьсот человек производят, работая всего восемь месяцев в году, всё, что нужно для прокормления в течение года пятидесяти тысяч человек. Результат этот достигается здесь благодаря большой экономии труда. На этих обширных равнинах распахивание, жатва и молотьба бывают организованы на очень больших фермах почти по-военному: нет ни напрасного хождения взад и вперёд, ни напрасной траты времени— всё происходит с правильностью военного парада.

Это — крупное экстенсивное хозяйство, практикующееся там, где землю берут в таком виде, как она вышла из рук природы, не стремясь её улучшить. Когда она даст всё, что может, её оставляют и уходят дальше, искать девственной земли, которую истощают таким же образом. Но уже в настоящую минуту это хищническое хозяйство исчезает и в Америке. Громадные «мамонтовые» фермы в Огайо и в Канадской Манитобе закрыты; земля их разбита на участки, по 200, 100 и даже 50 десятин, и продана фермерам, которые пашут лошадьми, и только складываются обыкновенно вчетвером, чтобы купить в долг жнею-вязалку; молотьба же, паровая, производится предпринимателем, который ездит со своею машиною с фермы на ферму, по очереди, чтобы в одно утро или в один день, обмолотить весь хлеб. Но и при этой обработке, также оказывается, что благодаря разным мелким улучшениям (дренаж, ссыпка хлеба в элеваторы и т. д.) работа десяти человек даёт в Чикаго муку, нужную для годового потребления ста человек.

Рядом с этим растёт всё больше и больше усиленное хозяйство, которому помогают, и всё больше будут помогать, машины: оно стремится главным образом хорошо обработать ограниченное пространство земли, удобрить его, сосредоточить весь труд на нём одном и получить таким образом возможно больший продукт. Этот род хозяйства распространяется с каждым годом во всём мире — в том числе и в восточных и даже западных штатах Америки, — и в то время, как в крупных хозяйствах южной Франции на плодотворных степях американского запада довольствуются средним урожаем от пяти до шести четвертей с десятины, на севере Франции мелкие фермеры получают постоянно от 15-ти до 19-ти и даже до 26-ти четвертей, а иногда и до 28-ти четвертей. То, что нужно для годового, сытого прокормленного одного человека, получается, таким образом, с пространства в одну двенадцатую часть десятины.

И что поразительно, это то, что чем усиленнее хозяйство, тем меньше приходится тратить труда для получения каждой четверти пшеницы. Машина, в таком случае, заменяет человека во многих предварительных работах, а некоторые улучшения, дающие возможность удвоить урожаи в будущем, — например, осушение (дренирование) почвы или очистка её от камней — производятся раз навсегда. Иногда одно то, что земля глубоко распахивается, даёт возможность получать без всякого удобрения, даже при посредственной почве, из году в год прекрасные урожаи. Так делалось в течение двадцати лет в Ротхамстаде в Англии. Того же результата стали достигать недавно, тоже в Англии (в Southend on Sea); при помощи парового разрыхлителя, который работает, подражая работе крота, копающего лапами землю.

Но не станем уходить в область земледельческого романа: остановимся на урожае в 21 четверть с десятины, не требующем никакой исключительной почвы и никаких необыкновенных машин, а только — разумной обработки. Посмотрим, что означает такой урожай.

Те 3.600.000 жителей, которые населяют два департамента, Сены и Сены с Уазой, — т.-е. Париж и окрестности — потребляют в пищу ежегодно около четырёх миллионов четвертей всякого зерна, — главным образом пшеницы. При упомянутом сейчас урожае, чтобы получить это количество, им нужно было бы, следовательно, обработать около 180.000 десятин из тех 555.000 десятин «удобной» земли, которые находятся в их распоряжении.

Несомненно, они не будут обрабатывать их заступом; для этого потребовалось бы слишком много времени (260 дней по пяти часов каждый на десятину). Они предпочтут улучшить почву раз навсегда: осушить то, что требует осушения, сравнять то, что нужно сравнять, очистить землю от камней — хотя бы для этой предварительной работы потребовалось, скажем, пять миллионов пятичасовых дней, т.-е. в среднем 26–27 дней на десятину.

Затем они вспашут землю, или по крайней мере большую её часть паровым плугом, что возьмёт 4 дня на десятину, и посвятят ещё 4 дня на вторую перепашку и боронование. Семян не будут, конечно, брать наугад, а предварительно рассортируют их паровой сортировочной машиной. Семена эти также не станут бросать на ветер, а посеют рядами, как это уже делается везде. И всё это не возьмёт у них даже 25-ти дней, по 5 часов каждый, если только работа будет производиться обдуманно и при надлежащих условиях. Если же в течение трёх или четырёх лет они решатся посвятить хорошему ведению земледельческого хозяйства около 10 миллионов дней, то впоследствии они смогут легко получать урожаи в 25 и 30 четвертей с десятины, отдавая этому делу всего половину упомянутого сейчас времени.

Таким образом, для того, чтоб доставить хлеб всему населению, в 3.600.000 человек, потребовалось бы не больше пятнадцати миллионов рабочих дней. И все эти работы таковы, что заниматься ими сможет всякий, даже если обладает лишь слабыми мускулами, и раньше никогда не работал на земле. Инициатива и общее распределение работ будет принадлежать тем, кто знает, чего требует земля; что же касается самой работы, то нет такого слабого парижанина или такой захирелой парижанки, которые бы не могли выучиться в течение нескольких часов управлять машиною, отгребать солому, или вообще выполнять так или иначе свою долю земледельческого труда.

Если же мы вспомним, что при теперешнем безобразном общественном строе насчитывается, постоянно, в Париже и окрестностях, — даже оставляя в стороне записных бездельников высшего общества, до ста тысяч человек разных ремёсел, сидящих временно без работы, то мы увидим, что одних тех сил, которые теряются попусту при нашей современной общественной организации, было бы достаточно, чтобы произвести, при разумной обработке, всю пищу, необходимую для трёх или четырёх миллионов жителей обоих департаментов. И это, повторяем мы, не сказка. О действительно усиленном хозяйстве, дающем гораздо более поразительные результаты, мы ещё не ведём речь. Мы не упоминали, например, до сих пор об опытах Галлета (в Брайтоне), который, проработав над этим три года, стал получать такой хлеб, что одно зерно даёт куст пшеницы, на котором родится до 600 и до 1000 зёрен, (а иногда и гораздо больше), так что весь хлеб, необходимый для семьи в пять человек, можно было бы вырастить на пространстве в несколько сот квадратных сажень. Мы основываем свои расчёты не на галлетовской обработке хлеба, а только на том, что уже существует у очень многих фермеров, во Франции, в Англии, в Бельгии, во Фландрии, в Ломбардии и т. д., и что можно осуществить во всякое время, при том опыте и знании, которые уже выработаны и проверены, не на саженных участках, а в крупных полевых хозяйствах.