Приключение великих уравнений - Владимир Карцев

На фоне этих громких успехов достижения Александра Степановича Попова в его усилиях внедрить свои радиоустройства не выглядят столь впечатляющими. Да иначе и быть не могло, если уже на первом ходатайстве Попова о выделении денег на эксперименты морской министр начертал:

"На такую химеру отпускать денег не разрешаю".

(Справедливости ради надо сказать, что и другие правительства относились к этой идее не лучше. Так, знаменитый Эрнест Резерфорд, в молодости занимавшийся беспроволочной сигнализацией, также не смог получить на свои работы ни пенса; это удалось в Англии лишь необыкновенно "пробивному" Маркони).

Хотя впоследствии, по настоянию прогрессивного адмирала Макарова, какие-то крохи и были отпущены (Попов много по своей скромности и не запрашивал), успешно конкурировать с поставившим дело на широкую коммерческую ногу Маркони Попов не мог.

Оборудование для первых русских радиостанций пришлось заказывать в Париже, у Дюкрете, по неимоверно высоким ценам.

Страна, подарившая миру радио, во время русско-японской войны 1904 - 1905 годов настолько плохо оснастила свои корабли радиостанциями, что это явилось еще одной причиной позорного поражения.

И все же, что дает нам основания утверждать, что радио родилось именно в России, что именно на русской земле гением русского человека было построено устройство, способное уверенно принимать сигналы, осмысленную информацию, другими словами - первый радиоприемник?

Чтобы разобраться в этом, стоит мысленным взором догнать некую подводу, с которой направлялся в 1868 году из поселка Турьинский рудник, что на Северном Урале, девятилетний Александр Попов, поповский сын, на учебу в городок Долматов в духовное училище.

Год назад умер великий Фарадей, но жив еще благородный гений Максвелл, работающий над своей теорией электромагнитного поля, посещает гимназию в далекой Германии одиннадцатилетний Герц. Попов еще бесконечно далек от того, что станет общим его делом с этими великими людьми...

Первое знакомство с физикой по книжке французского популяризатора Гано. Первое знакомство - и привязанность на всю жизнь.

Привязанность не взаимная - студент первого курса физико-математического факультета Петербургского университета Попов Александр Степанович блестяще... проваливается на первой же сессии. Для того чтобы прожить, пришлось работать репетитором, держать корректуру, переводить, времени на учебу не оставалось. Это был хороший урок: физика требовала жертв, и прежде всего - времени.

И он отдает все свое время, все свои способности, всего себя физике, в особенности - электротехнике. Не только время и силы. Он отнюдь не цвел в промозглом петербургском климате, не имея возможности приобрести новые ботинки, плохо питаясь и много работая. Головокружения и жестокий ревматизм постоянные его спутники в студенческие годы.

Он посещает заседания электротехнического отдела Русского технического общества, работает "объяснителем" на электротехнической выставке, знакомится с такими корифеями русской электротехники, как Яблочков, Лодыгин, Чиколев и Лачинов; вступает в товарищество "Электротехник", которое громогласно объявляло, что обслуживает желающих в районе Невского проспекта "От Аничкова моста до Большой Морской", причем "вполне обеспечивает потребителям исправное освещение и совершенно исключает возможность погасаний". На первых порах молодому Попову поручали регулировать напряжение динамомашины, служившей для освещения одного из увеселительных садов Петербурга. "Роль" вольтметра исполнял мальчишка, уставившийся на фонари: если свет фонарей становился, по его мнению, более тусклым, чем следовало, он орал Попову страшным голосом: "Поддай!".

А. С. Попов.

Затем - заведование электротехнической станцией на ярмарке в Нижнем Новгороде и кандидатская диссертация на тему "О принципах магнито- и динамоэлектрических машин постоянного тока", где Попов с совершенно необычной стороны анализирует спектр потерь в электрической машине. Диссертация защищена с блеском, и А. С. Попова оставляют в университете "для подготовки к профессорскому званию" - редкое поощрение.

Заметил ли читатель серьезную разницу в начале творческих биографий Фарадея, Максвелла и Герца, с одной стороны, и Попова - с другой? В то время как мера движения вперед первых - это успехи научные, мера движения вперед Александра Степановича Попова - его успехи на поприще техническом.

Идея электромагнетизма, затем идея электромагнитных волн, возникшая у Максвелла и Фарадея, получившая столь блистательное подтверждение в опытах Герца, неминуемо должна была пройти стадию, когда она покроется узором инженерных решений, начнет непосредственное служение человеку.

Идея была рождена и подтверждена; идея должна быть доведена теперь инженером до такой стадии, когда она может быть практически использована.

Ее воплощение, достаточное для доказательства, было еще недостаточным для практики. Идее нужен был ин-женер, изобретатель. Такой, как Попов.

И затем нужен был организатор.

Может быть, не такой, как Маркони, но организато-ром стал именно он.

Гульельмо Маркони родился 25 апреля 1874 года. Его семья - не из бедных. Отец - делец, землевладелец, "счастливчик". Мать - Анни Джеймсон - дочь небезызвестного фабриканта Эндрью Джеймсона - его фамилию можно и сейчас прочесть на бутылках знаменитого шотландского виски.

Гульельмо родился в массивном, богато декорированном "Дворце Марескалаччи" в центре Болоньи, в зимнем доме, принадлежащем его отцу. Старик-садовник, говорят, увидев новорожденного, оказал, более доброжелательно, чем тактично: "Какие у него большие уши!".

Это были годы борьбы итальянских патриотов за объединение страны. Это было время Гарибальди. Объединение страны шло медленно - слишком велика была разница между Капиталистическим промышленным севером и отсталым югом.

Маркони жили на процветающем севере; их вилла Грифон, окруженная ореховыми деревьями и виноградниками, стояла на холме над рекой, эффектно выделяясь на голубом фоне гор. Гульельмо был сосредоточен, скромен и любознателен. Он не учился ни в школе, ни в университете. Их ему заменила домашняя библиотека. Не Фауст и Вертер, но Бенджамин Франклин, Майкл Фарадей и Томас Эдисон стали его любимыми героями. Он ставил опыты по предмету, который называл "мое электричество". Тарелки из дорогих сервизов, служившие в опытах изоляторами, часто бились - за что остальные его аппараты были методично разрушены старым Маркони. Гульельмо становился все более скрытным и, как говорится, "себе на уме". Он никогда не говорил заранее о вещах, которые замышлял, и об экспериментах, которые хотел поставить.

Он сделал вольтовы столбы, повторил опыты Фарадея и выучил код Морзе.

В 1893 году девятнадцатилетний Маркони посетил серию лекций профессора Августо Риги в Болонском университете (там учились когда-то Данте, Петрарка, Коперник, Гальвани). Риги был первым итальянцем, обратившим внимание на опыты Герца и оценившим их важность; Риги построил усовершенствованный разрядник (разряд происходил в вазелиновом масле).

Риги не одобрял экспериментальной спешки, которую затеял Маркони, едва узнав о волнах Герца; он считал, что сначала стоит как следует изучить теорию. А Гульельмо все больше времени проводил в лаборатории, оборудованной для него на мансарде виллы Грифон. Оборудование стоило очень дорого, и старик Джузеппе наконец отказал сыну в "финансировании". Тогда Гульельмо, чтобы купить проволоку, стал продавать свою одежду. Наконец, он сумел заинтересовать отца, конечно, с финансовой точки зрения, своими изобретениями, или точнее, желанием совершить их. В поздних воспоминаниях Маркони писал, что он сразу поставил себе задачу "получить сигналы с другого берега Атлантического океана".

В одной из колоссального числа роскошных, большей частью английских книг, посвященных Маркони, "Маркони - отец радио" можно прочесть, что основным достижением тех лет для Маркони было введение антенн в передатчик и приемник: "Это было главным шагом вперед и первым реальным вкладом в науку радио".

Это ошибка. Если взять первые патенты Маркони (1896 - 1897), то в них нет и следа двух антенн - антенны есть только на приемнике, как было и у Попова.

Кстати, в этой книге упоминается и о том, что Маркони был известен когерер Попова: "До тех пор передатчик и приемник были по существу теми же самыми, что уже использовались Лоджем в Англии и Поповым в России". Если учесть, что когерер Попова никогда не описывался отдельно от схемы его приемника, то приходится признать, что схема Попова была Маркони известна, хотя бы в общих чертах.

Работы Маркони 1895 года нигде не отражены. Нет ни одного письменного источника, кроме поздних воспоминаний Маркони и его друзей, свидетельствующего о том, что он в 1895 году проводил опыты и достиг какого-то ценного результата. Принимая во внимание необыкновенную цепкость Маркони, трудно предположить, что, успешно испытав какие-нибудь устройства, он тут же не запатентовал бы их.