Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Храм Сатаны превращался в его собственный дом. Преисподняя в миниатюре, мелькнуло у меня в голове напоследок. Не хватало только…
Додумать я не успел. Биска заставила меня разжать цепкий, отчаянный хват, позволив выпустить огненное послание Майи.
Жар лизнул нас обоих словно на прощание — не ведая жалости к себе, Биска тащила меня тяжестью собственного тела наземь.
Не знаю как, но мы рухнули вместе. Едва меня коснулась твердь земли, как я тут же перевернулся на живот, закрыл голову руками. Биска сжалась под моим телом, словно обиженный котенок.
Огненный вихрь, как завершение вакханалии, пронесся по залам, обращая память былого в пепел. Нестерпимый жар побежал по всему телу, заставил стиснуть зубы. Словно мальчишка-садист, вооружившийся лупой у муравейника, он спешил высечь из меня вопли агонии, заставить биться в предсмертных конвульсиях.
Биска перетекла в мое тело, став второй кожей. Бесова дочь была на грани, но отчаянно надеялась остаться со мной.
Уберечь меня.
Хотелось ругать ее, сыпать обвинениями — я велел быть ей с Лиллит! Кто бы мог подумать, что корень всех бед кроется в богатом воображении деревенской девчонки?
И в ее истинных, нераскрываемых классом способностях?
Случись что с ней — и моя душа обречена. Весь этот поход, все эти страдания — зря. Биска должна была быть последней линией обороны, но сейчас она была рядом со мной.
Вместо обвинений я был ей попросту по-человечески благодарен…
Казалось, что смерть стоит надо мной мрачной, задумчивой фигурой. Воображение было богато на образы, наградило мою погибель монеткой вместо косы. Подбрасывает: забрать-не забрать? Повезет или нет? Словно иных дел у мрачных жнецов не водилось, он пускался в философские размышления, я же отчаянно терпел.
Когда все закончилось?
Спроси кто об этом, убей не знаю. Стальной характер велел прийти в себя сразу же, едва пожарище стихло. Спину все еще щекотало жаром — уверен, у меня там не осталось и живого места.
Даже с броней из Биски.
Вставать не хотелось больше, чем на работу в субботу, но я гнал себя — незнамо куда и невесть зачем.
Кололо в правом боку, голова походила на чугунный чан — каждый звук отдавался нестерпимой болью.
И лог… будь он проклят, этот ваш лог. Ну дали мне десятый уровень, что ж мне теперь, скакать от радости?
Если и скакать, то точно не сейчас.
В первую очередь я желал отыскать Его.
Внутренний демон был повержен. Вита ловила последние вздохи, отчаянно сопротивляясь неизбежному. Пальцы несчастной впивались в землю, оставляя продольные царапины. Взгляд обсидиановых глаз тускнел — к ней возвращалась привычная слепота.
Моя темная сторона шла за ней следом. Огонь сделал свое дело, тысячу раз подтвердив мудрость, что обитающего в адских пучинах огнем следует жечь в первую очередь.
Потому что огонь очищает от скверны.
Хотелось усмехнуться: еще чуть-чуть — и начну вещать как самый обычный, привычный для моего мира инквизитор.
Он узрел меня ее глазами, натянул на лицо кукловода широкую, издевательскую ухмылку.
Какой бы он тварью ни был, а не уважить его за умение признать поражение было невозможно. Он терял над моей названой сестрицей контроль — и та, словно дорвавшись, слала на мою голову одно проклятие за другим.
Словно камни, они ударялись о выставленный Лиллит заслон, падали наземь, рассыпаясь еще свежей маной.
Я отрицательно покачал головой, прогоняя суету мыслей. Первым порывом было схватиться за меч. Руки плясали на поясе в поисках Алискиного клинка — я и забыл, что он сгинул под завалами. Взглядом поискал Нэю, но оживший солнечный лучик, если верить ясночтению, была почти жива.
Нет, смеялась растущая рядом с нами пропасть отчаяния. Сегодня, малыш, тебе придется это сделать самому.
Голыми руками.
Насмешка демона превратилась в детский плач — он ревел горько и самозабвенно, провожая остатки своей жалкой жизни в каждой слезинке.
Умирать ему не хотелось, он ведь не настоящий демон. Просто отголоски моей собственной злобы, смешавшиеся с демоническими силами.
Ожившая темная суть.
Его пугало безвременье, приводило в ужас небытие. Он мечтал вернуться мне в голову — все это время, что был с Витой. В родной дом.
А когда его отвергли, просто жаждал показать, чего же я лишился.
Я покачал головой, прогоняя из себя всякую жалость к этой твари. Ну уж нет, ему не удастся задурить меня сладкими речами. Он не пытался вернуться — мечтал убить. Расплющить, раздавить, растереть…
Лиллит подошла сзади — она была почти невесома, я не слышал ее шагов. На ней лежала маска нерешительности, она словно до сих пор не верила в то, что случилось. Муня на ее руках ворочался — несчастная кукла носила лишь отголосок жизни. Где-то в плюшево-соломенных потрохах стойко засело желание защищать хозяйку любой ценой.
Я помнил эту любую цену — арсенал Муни приводил в восторг. И тем, сколько отжирал маны за каждое использование, и методами…
Пепельноволосая девчонка хотела помочь, но я мягко отстранил ее прочь, шепнул Биске, чтобы слезала с меня ко всем чертям и увела девчонку прочь.
Она еще ребенок — может быть, тело уже и разменяло второй десяток, но мышление, хрупкость, пластичность психики…
Не заполучить бы потом в подопечные кровавую маньячку.
— Ты дурак, Федя. Ты ничтожество, ты ноль. — Вита шипела, словно змея. Истратив все, что у нее было, сейчас она отдавала саму себя на откуп последнему, что осталось.
Словам.
Выход был недалеко — куда вели эти туннели? Биска утверждала, что в заброшенную и закрытую инквизаториями ветку метро.
Так и представлялось, что как только у меня хватит сил дотащить наши тушки до поверхности и попасться им на глаза, они притащат меня к Егоровне.
Вот уж старуха повеселится на славу. В мысли вклинивалась неприятная, мерзкая догадка — стоит только явиться перед ее очами, как меня объявят без вести пропавшим.
Где-то там, наверху Майка и остальные. Хотелось верить, что они успели, старик жив. Сидят, заваривают чай, ждут меня…
— Ты ничто, — продолжила свою тираду Вита. Я посмотрел ей в глаза, подавил желание отвесить крепкую затрещину — уже ни к чему.
— Я ничто, — кивнул ей в ответ.
— От кого и от чего ты убежал сегодня? От судьбы? От прошлого?
Я не спорил — просто мне думалось, что единственной беглянкой передо мной была лишь она.
Биска не спешила исполнять приказ, Лиллит стояла там же, где и была.
— Давай помогу. — Она, наконец, пересилила саму себя, решившись на поступок.
Я закусил губу — вместе с ней мы работали в унисон. Вспомнилось, как ножницами вспарывали все связующие нити между моей темной сутью и Витой. Как сплетались воедино наши общие струны.
В только что завершившемся бою мы стали единым целым.
Сразу стало понятно, о чем тогда говорил Николаевич. Если собрать около себя целую армию кровнорожденных подопечных, можно низвергать в пекло целые армии.
Мне казалось, что инфантер-генерал и в самом деле мог.
Я моргнул, призывая себе на помощь зрение кукольника — тянуть больше не было смысла.
Мир глазами Виты вновь открылся передо мной. Странно, еще несколько часов назад я дивился, как при слепых глазах она может видеть? Как узнала, кто я таков? А сейчас все лежало как на ладони.
Мои привязанности голубыми потоками утекали куда-то во мрак. Дрожали, словно пламя свечи на ветру, норовили раствориться, и в тот же миг крепли заново. Розовый комок влюбленности — а как бы это назвали вы? — спешил вырисовывать очертания родных, милых лиц. Майка, Алиска, Славя…
Катькино лицо мелькало редко.
С Витой было иначе. Ее жизнь скуксилась до мелочных, крохотных эмоций. Словно злостный агроном, не терпящий на одной грядке с помидорами сорняки, она отсекала от себя любовь, надежду и веру. Зато всеми силами подпитывала огромного, разросшегося до чудовищного, паука ненависти.
Он опутал ее паутиной с ног до головы, управляя не каждым движением, но действием. Словно скоморох с тысячей масок, он представал ей то в обличии радости, то приятных воспоминаний, всякий раз не забывая подлить яда.
Неудивительно, что она жаждала отыграться на других — лишь чужая беспомощность потворствует ненависти…
Кукловод не видит самого себя, еще недавно говорила она мне. Или видит лишь отголоски того, что его окружает. А в других людях полно всякого.
Обрушь несущую
