Чернокнижник - Александр Смирнов

– Будет тебе квартира, – недовольно проворчал секретарь, – можешь писать заявление.

– На что, на квартиру?

– И на квартиру и в партию.

Владимир Петрович побежал домой, чтобы известить свой «райком» о предстоящей победе.

Такое событие, как приобретение квартиры, обычно проходит не чаще, чем один раз в жизни, поэтому к этому известию семья Владимира Петровича подошла с полной ответственностью. Были извлечены на свет божий все сберегательные книжки и сосчитаны все деньги, которые имеются в доме. Увы, чтобы заплатить первый взнос в кооператив, денег не хватало.

– Можно сервант продать, – посоветовала тёща.

– Твоему серванту уже лет десять на помойке прогулы ставят, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Что ты за него получишь?

– Телевизор можно продать, – посоветовал тесть. – Радуга! Мы его с матерью за семьсот рублей покупали!

При этом тесть подошёл к телевизору и нажал на кнопку. На экране появилась грузная фигура председателя верховного совета РСФСР, который, не стесняясь в выражениях, высказывал своё мнение о президенте СССР.

– Да в наше время за такие слова… – комментировал тесть, – не только он, а вся его семья, все родственники, да что там родственники – знакомые, которые ему хоть раз руку пожимали, давно бы на лесоповале были.

– Это в ваше время, – поправила отца Ольга Петровна, – а у нас сейчас гласность.

– В феврале семнадцатого тоже гласность была. Не припомните, чем это всё закончилось? – пошутил отец.

– Типун тебе на язык! – тут же оборвала его жена. – Я думаю, что сталинского кошмара больше не повторится.

– Сталинского не повторится, – не унимался отец. – Будет кошмар другой, горбачёвский или ельцинский, а может быть и тот и другой вместе взятые.

– Папа, что с тобой сегодня? У нас радость, а ты будто специально хочешь всё испортить.

– Я как раз и хочу сделать так, чтобы ничего не испортилось. Не надо ждать никакого двухтысячного года, надо брать сейчас, пока ещё дают.

– Во-первых, нас никто не поставит на очередь. В нашей семье приходится больше шести метров на человека, а во-вторых, просто не хватает денег. По тем доходам, которые мы имеем сегодня, они будут как раз к двухтысячному году, – возразил Владимир Петрович.

– А вот это ты видел? – Отец вытащил из кармана красненькую книжечку и ткнул ей чуть ли ни в нос зятю. – Я инвалид Великой Отечественной войны! Мне квартира положена не в двухтысячном, а сегодня, сейчас.

– А деньги?

– Продать всё: и телевизор, и холодильник, и всё, всё, всё.

– Если мы продадим всё, как же мы будем жить? – испугалась Ольга Петровна.

– А как мы после войны с твоей матерью жили? Спали на полу, а укрывались одной шинелькой.

– Сейчас же не война?

– Кто знает, кто знает, доченька. Посмотри на этих, – отец показал пальцем на голубой экран телевизора. – Иосиф хоть жестокий был, но умный. А эти?

Все члены семьи посмотрели на экран, где самые главные руководители страны показывали своим подданным, что означает плюрализм по-европейски. Вероятно, это полностью подтолкнуло семью к решительным действиям, потому что, выключив телевизор, все расселись вокруг круглого стола и стали оценивать имущество, которое находилось в доме.

Очень трудно порой оценить некоторые действия, если они измеряются в относительных величинах. Взять, к примеру, действия семьи Владимира Петровича по сбору денег на квартиру; если по-нашему, по-житейски, то два года – это вообще не срок, а если по-государственному? Если по-государственному, так за это время и от государства ничего не осталось. Все союзные законы прекратили своё действие, а российские своего ещё и не начинали. Заявления о приёме в партию и обеспечения Владимира Петровича жилплощадью так и остались только заявлениями. К тому времени парткомы и профкомы ушли в прошлое, так и не рассмотрев заявлений граждан. Завод хоть и оставался государственным, но государственного заказа был лишён полностью. Зарплата рабочим начислялась исправно, но, к сожалению, не выдавалась.

– Ну как? Опять сегодня не дали? – с испугом спрашивала жена.

Муж опускал голову и ничего не отвечал.

– Слава богу, что вообще не уволили, – попыталась успокоить дочку мама. – Наших соседей всех подчистую выгнали.

– А они взяли, и уволились! – недовольно бурчал дед.

– А что ещё можно сделать, папа?

– Надо было в профком обратиться, в партком…

– Костя, да нет уже ни парткомов, ни профкомов, – хотела объяснить мужу жена. Да разве такое объяснишь?

Дед опять начал нервничать, и опять жена прибегла к известному лекарству. Она всунула ему в руки газету, на этот раз свежую. Пожилой человек сразу успокоился и углубился в чтение. Однако ошибка жены тут же дала о себе знать. Стиль современного газетного языка был совершенно непонятен старшему поколению.

– Господи, что они пишут? – начал волноваться дед. – Что такое саммит?

– Это значит – встреча, – объяснил Владимир Петрович.

– Так бы и писали – встреча. Почему пишут саммит?

– Так в Европе принято.

– А в Европе по-русски не говорят, случайно?

– Нет, папа. В Европе по-русски не говорят, – присоединилась к разговору дочь.

– Почему же мы должны говорить, как европейцы?

Владимир Петрович на это только пожал плечами.

– А вот ещё, – вошел в раж дед. – Электорат.

– Электорат – это народ, который голосует на выборах. Это даже я знаю, – похвасталась жена.

– А я не знаю и знать не хочу, – волновался дед. – Почему я читаю газету и ничего в ней не могу понять? Вот хотя бы: либирулиза… Нет, либораби…

Владимир Петрович взял из рук тестя газету и прочёл:

– Либерализация цен.

– Да, вот что это такое? Не то что понять, выговорить невозможно.

– Раньше все цены утверждались государством, а теперь само предприятие продаёт свою продукцию по тем ценам, по каким считает нужным.

– Это что же, если оно захочет продавать хлеб не за четырнадцать копеек, а за сто рублей, государство не будет вмешиваться?

Владимир Николаевич опять пожал плечами. У тестя слегка затряслись руки и он побледнел. Его глаза пробежались по строчкам и он снова с испугом посмотрел на зятя.

– А гиперинфляция что такое?

– Это как раз то, что ты говорил про хлеб.

Газета выпала из рук старого человека. Он, как ребёнок, ищущий защиты у своих родителей, посмотрел на детей и дрожащим голосом спросил:

– А что теперь будет с нашей квартирой? Мы же всё продали!

Тело неожиданно дёрнулось и медленно начало заваливаться на сторону. Владимир Петрович с женой подхватили отца и уложили на старый диван. Через три часа он уже лежал на носилках. Владимир Петрович и санитар подняли носилки и приготовились выносить их.

– Ногами вперёд положено, – сказал санитар.

Тёща тоже долго не задержалась на этом свете и, как положено верной жене, ушла за мужем тем же маршрутом.

Однако с уходом родителей беды в семье бывшего начальника ОТК не закончились. Придя как-то домой, он сел, как обычно, ужинать и узнал, что жена уволена по сокращению штатов.

– Тебе хоть выходное пособие выдали? – спросил муж.

– Нет, только начислили. В кассе денег не было.

– Надо с книжки деньги снять, – посоветовал муж. – Надо же на что-то жить?

– А ты хоть знаешь, сколько у нас там денег?

– Конечно. Двенадцать тысяч.

– Да. У нас там двенадцать тысяч. Хватит на целый стаканчик мороженого.

– Да, но они же должны были компенсировать…

– Может быть, и должны были, но не компенсировали, – печально сказала жена.

Впервые Владимир Петрович почувствовал, где у него находится сердце. В голове зашумело, а в груди появилась тяжесть, будто внутренности были сделаны из булыжников. Однако он взял себя в руки, и тяжесть тут же исчезла.

– Ты кушай, кушай, – сказала жена и подвинула к мужу тарелку.

Владимир Петрович съел всё, что было положено, и даже облизал ложку.

– Неужели так вкусно? – удивилась жена.

– А почему должно быть невкусно? Ты готовишь у меня прекрасно.

– Слава богу, что у нас нет детей! – неожиданно сказала Ольга Сергеевна.

– Не понимаю, а при чём тут дети?

Однако этот вопрос так и остался без ответа.

То депрессивное состояние, которое царило в доме Владимира Петровича после того, как жену уволили с работы, можно было сравнить с затишьем перед бурей. Муж понимал это и никогда не заставлял жену отвечать на вопросы, на которые она отвечать не хотела. Он хорошо помнил, от чего умер его тесть, и не хотел повторения. Однако и он был сделан не из стали, а из костей и мяса. Когда в очередной раз он отодвинул от себя тарелку и услышал ставшую уже традиционной фразу: «хорошо, что у нас детей нет», он не выдержал.

– Оля, ну при чём тут дети?

Жена отвернулась и спрятала от мужа лицо.

– Ты эту фразу повторяешь каждый день.

В ответ донеслось хлюпанье. Муж развернул жену лицом к себе и увидел залитые слезами глаза.