Паутина и скала - Томас Вулф

Олсоп уверял его, что в блестящих фразах Хантера Гризволда Мак-Коя содержатся не только перлы красноречия и поэзии, но и очень яркая картина самой жизни, что каждый, кому посчаст shy;ливилось прослушать одну из этих бесед в часовне, получил не только сведения об истине и действительности, но и некий вол shy;шебный ключ ко всей тайне жизни и сложной проблеме челове shy;чества, которым может пользоваться во веки веков. Однако Джордж страдальчески сидел в часовне день за днем, неделю за неделей, и, надо сказать грубую, горькую правду, ничего не пони shy;мал. Ища вина жизни в этих гроздьях красноречия, он сжимал их изо всей силы, и они лопались, будто пустые стручки. «Демокра shy;тия и руководство», «образование для достойной жизни», «слу shy;жение», «идеалы» и все прочее ничего не говорили ему. Джордж не мог понять, хоть и отчаянно старался, что такое «достойная жизнь», когда она не связывалась неким весьма интимным, лич shy;ным образом с Хантером Гризволдом Мак-Коем, целомудрием, супружеством, трезвостью и беседами в часовне. И вместе с тем мучительно сознавал, что не хочет никакой иной жизни, кроме «достойной» – однако та «достойная жизнь», которая трудно поддавалась описанию, но пылала в его воображении со всем жа shy;ром, страстью, неудержимостью юности, обладала многим, о чем Хантер Гризволд Мак-Кой никогда не говорил, чего, как Джордж молча, мучительно сознавал, Хантер Гризволд Мак-Кой ни за что бы не одобрил.

Облик, уклад, образ, определение этой «достойной жизни» были все еще мучительно смутны; однако Джордж уже твердо знал, что в ней много соблазнительного. В ней были толстые бифштексы и румяный, рассыпчатый жареный картофель. В ней были, увы, плоть любвеобильных женщин, возбуждающие зага shy;дочные улыбки, восхитительные многообещающие прикоснове shy;ния, тайные, подтверждающие пожатия руки. В ней были громадные тихие комнаты, целая вселенная замечательных книг. Однако были и табачный дым – увы, увы, столь греховные мечты о плотских наслаждениях! – и букет крепкого вина. В ней было очарование поисков Ясона: мысль о Золотом Руне; почти не shy;переносимое видение быстроходных, горделиво воздевающих нос громадных лайнеров, плывущих в субботний полдень по реке величественной чередой, проходящих, обдирая рули, че shy;рез расселину среди обдаваемых брызгами скал к морю. И на shy;конец в ней, как всегда, было чудесное видение большого горо shy;да, красочная атмосфера пылких юношеских мечтаний о славе, богатстве, торжестве, о счастливой жизни среди самых великих мира сего.

А в словах и фразах безупречного человека об этом не было ни слова. Поэтому юноша молча страдал. В довершение всего за два месяца до Перемирия Хантер Гризволд Мак-Кой взял да и умер. Это явилось его апофеозом: Олсоп тут же заявил, что повтори shy;лась история Спасителя и его мученичества на кресте. Правда, никто не знал, какие муки претерпел Хантер Гризволд Мак-Кой, если не считать смертоносного распространения микробов грип shy;па, но вся его жизнь, внутренняя чистота, просвечивавшая сквозь бледное, мученическое лицо во время множества зануд shy;ных бесед в часовне, каким-то образом придавали убедитель shy;ность этим словам. И когда Олсоп сдавленным голосом объявил, что «он отдал жизнь за великое Дело утверждения демократии во всем мире» и что ни один погибший во Франции солдат, сражен shy;ный градом пуль, когда шел в атаку против варварских орд, не принес большей жертвы за это великое Дело, чем Мак-Кой, не раздалось ни единого возражения.

И все же надо сказать неприятную правду: наш юный греш shy;ник втайне испытал ошеломляющее облегчение, узнав, что Хан shy;тер Гризволд Мак-Кой скончался, что больше не будет бесед в ча shy;совне – по крайней мере, вести их будет уже не этот безупреч shy;ный человек. Сознание этой неприятной правды наполнило его столь глубоким ощущением своего падения, своей низости, что подобно многим другим до него, сознававшим себя недостойны shy;ми, покатился по наклонной плоскости. Стал водиться с разгуль shy;ными бездельниками, наводнявшими аптеку колледжа; играть с ними в азартные игры, где ставкой был стакан шипучки. Один ложный шаг влек за собой новый. Вскоре Джордж курил сигаре shy;ты с развязным видом. Стал отдаляться от олсопского кружка; вечерами начал задерживаться допоздна – но не с Олсопом и преданными неофитами, наслаждавшимися по вечерам речами своего наставника. Наоборот, сошелся с компанией гуляк, кото shy;рые до утра крутили фонограф, а по выходным устраивали отвратительные кутежи в Ковингтоне, городке, находящемся в двадца shy;ти милях. Дело быстро кончилось тем, что эти негодники взяли с собой невинного младенца, напоили допьяна, а потом отдали на попечение известной проститутки, прозванной Вокзальная Лил. Эта история не только дошла до колледжа – она прогремела на весь колледж, ее с гоготом пересказывали и обсуждали те самые беспутные повесы, которые с умыслом устроили эту трагедию за shy;губленной невинности, а потом – из такого дрянного они были теста – видимо, сочли, что история падения одного из олсоповских ангелов способна рассмешить богов.

Это едва не стало концом. Однако Олсоп не изгнал его без от shy;срочки, без того, чтобы «дать ему возможность исправиться», по shy;тому что прежде всего был снисходительным – как Брут. Был благородным человеком. И спокойно, сдержанно велел своим ученикам не быть слишком суровыми с их падшим собратом; они даже получили указание не заводить с ним разговоров на эту тему, обходиться с оступившимся товарищем, будто ничего не случилось, словно он по-прежнему один из них; показать ему этими легкими проявлениями любезности, что не считают его парией, что он все так же принадлежит к роду человеческому. Получив такие инструкции и вдохновясь христианским состра shy;данием, они все преисполнились милосердия.

Что же до нашего падшего ангела, надо признать – когда он полностью осознал свою вину и ужаснулся ей, то явился с повин shy;ной головой к пастырю. Они три часа разговаривали с глазу на глаз в комнате Олсопа, к которой благоговейно никто не прибли shy;жался. Наконец Олсоп, протирая запотевшие очки, открыл лиерь, все торжественно вошли и услышали, как Олсоп сказал негромким, но хриплым голосом, с легким смешком:

– Господи Боже! Господи Боже! Жизнь прекрасна!

Приятно было бы поведать, что прощение было окончатель shy;ным, а преображение полным. Увы, этого не произошло. Мень shy;ше чем через месяц получивший отсрочку – пожалуй, лучше сказать «прошенный условно» – опять взялся за старое. Снова начал слоняться возле аптеки, тратить время в обществе других прожигателей жизни, играть на стакан шипучки. И хоть не скатился окончательно, не допустил повторения той первой катаст shy;рофы, поведение его определенно стало подозрительным. Он начал оказывать решительное предпочтение людям, которые толь shy;ко и думали о приятном времяпрепровождении; казалось, ему нравятся их ленивые манеры и протяжные голоса; его видели праздно греющимся под солнцем на крыльце нескольких студен shy;ческих братств. А поскольку Олсоп и все члены его группы не принадлежали ни к одному братству, это сочли очередным при shy;знаком беспутства.

Вдобавок Джордж стал пренебрегать учебой и много, бессис shy;темно читать. Это тоже было плохим признаком. Нельзя сказать, чтобы Олсоп неодобрительно относился к чтению – он много читал сам; но когда стал расспрашивать ученика, что тот читает, желая выяснить, добротная ли это литература, согласуется ли с «более здравым и широким взглядом на вещи» – то есть, получа shy;ет ли он какую-то пользу от чтения, – худшие опасения его под shy;твердились. Джордж стал рыскать по библиотеке колледжа со shy;вершенно самостоятельно и наткнулся на несколько подозри shy;тельных томов, невесть как попавших на эти респектабельные полки. Среди них обращали на себя внимание произведения До shy;стоевского. Положение оказалось не просто настораживающим; когда Олсоп полностью допросил своего прежнего неофита – любопытство, даже если дело касалось падших, было одной из характернейших черт Джерри, – то нашел его, как впоследствии сказал верным, с сожалением описывая положение, «несущим бессмыслицу, словно псих».

Вышло так, что наш искатель приключений наткнулся на од shy;ну из этих книг подобно тому, как человек, идущий ночью по ле shy;су, спотыкается о невидимый камень и падает на него. Джордж ничего не знал о Достоевском: если и слышал о нем, то нечто в высшей степени неопределенное, потому что эта странная, труд shy;нопроизносимая фамилия определенно никогда не произноси shy;лась в стенах Пайн-Рока – по крайней мере, в его присутствии.

Джордж наткнулся на Достоевского случайно, потому что ис shy;кал что-нибудь почитать, и любил большие книги – на него все shy;гда производили впечатление большие, толстые тома; и этот с многообещающим заглавием «Преступление и наказание» при shy;глянулся ему.

Вслед за этим началось весьма странное и сумбурное приклю shy;чение с книгой. Джордж принес ее домой, начал читать, но, одо shy;лев пятьдесят страниц, отложил. Все ему казалось очень странным и сумбурным; даже персонажи вроде бы имели по несколь shy;ку разных имен, и он не всегда мог понять, кто говорит. В довер shy;шение всего, Джордж не мог разобраться, что там происходит. Повествование, вместо того чтобы следовать привычным для не shy;го путем развития интриги, словно бы выбивалось, бурля, из ка shy;кого-то тайного, бездонного подземного источника – говоря словами Кольриджа, «как лава, что в земле родил подземный изрыв». В результате сюжет словно бы сплетался с каким-то мрачным и бурным приливом чувств. Мало того, что Джордж не мог разобраться в течении событий; когда он возвращался назад, чтобы проследить нить повествования, то не всегда был уверен, что проследил ее до подлинного источника. Что до диалогов, все персонажи постоянно выкладывали с поразительной откровен shy;ностью все, что у них на уме и на душе, все, что они думали, чув shy;ствовали, видели во сне или воображали. И даже это прерыва shy;лось в самый напряженный момент вроде бы бессмысленными и несущественными высказываниями. Следить за ходом запутан shy;ных событий было трудно, поэтому, прочтя пятьдесят страниц, Джордж отложил книгу и больше на нее не смотрел.