Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Льоса

— Осторожно, Тони, — сказал он, когда машина зацепила что-то крылом, получив, видимо, вмятину. Ни Антонио, ни Амадито не заметили этого, оба по-прежнему сидели, высунувшись в окошко вместе с оружием в ожидании, когда Имберт нагонит автомобиль Трухильо. До него оставалось менее двадцати метров, ветер сек и душил, и Сальвадор не отрывал глаз от раздвижной занавески на заднем стекле. Видно, придется стрелять вслепую, прошить свинцом все заднее сиденье. Он молил Бога, чтобы рядом с Козлом не оказалась какая-нибудь несчастная, которую он вез в свой Дом Каобы.

Неожиданно, как будто вдруг поняв, что их преследуют, или просто из спортивного азарта не дать себя обогнать «Шевроле Бель Эр» увеличил разрыв на несколько метров.

— Давай скорее, — приказал Антонио де-ла-Маса. — Скорее, коньо!

В несколько секунд «Шевроле Бискейн» сократил разрыв и продолжал приближаться. А где же остальные? Почему не появляются Педро Ливио и Уаскар Техеда? Они стояли всего в двух километрах от них, в олдсмобиле, тоже принадлежавшем Антонио де-ла-Масе, и уже должны были появиться на пути автомобиля Трухильо. Может, Имберт забыл трижды включить и погасить фары? Не видно было и Фифи Пасторисы в стареньком «Меркьюри» Сальвадора, стоявшем в двух километрах впереди олдсмобиля. Они наверняка прошли уже два, три, четыре и даже больше километров. Где же все?

— Ты забыл подать сигнал, Тони, — прокричал Турок. — Мы оставили позади Педро Ливио и Фифи.

До автомобиля Трухильо было уже не более восьми метров, и Тони посигналил огнями и клаксоном, прося дать дорогу.

— Прижмись к нему совсем, — почти в истерике взмолился Антонио де-ла-Маса.

Тони Имберт выжал скорость, и через несколько секунд они поравнялись с «Шевроле Бель Эр». Шторка на боковом стекле тоже была задернута, так что Сальвадор не увидел Трухильо, но ясно различил грубую, мощную голову знаменитого Сакариаса де-ла-Круса, и в тот же момент его барабанные перепонки чуть не лопнули от грохота одновременно стрелявших Антонио и лейтенанта. Машины находились так близко друг от друга, что осколки разлетевшегося заднего стекла попали и к ним в машину и Сальвадор почувствовал на лице мелкие уколы. Как в привидевшемся сне, он заметил, что Сакариас странно дернул головой — Сальвадор выстрелил поверх плеча Амадито.

Все произошло в короткие секунды, и ват уже — от визга шин мурашки пробежали по коже — автомобиль Трухильо резко тормозит позади них. Обернувшись, Сальвадор видит сквозь заднее стекло, как «Шевроле Бель Эр» выписывает зигзаги и, кажется, сейчас перевернется, но останавливается. И не пытается развернуться, уйти от погони.

— Стой, стой! — рычал Антонио де-ла-Маса. — Поворачивай, коньо!

Тони свое дело знал. Он резко тормознул, почти одновременно с изрешеченным автомобилем Трухильо, от резкого толчка машина чуть было не перевернулась, нога соскочила с тормозной педали, но в тот же миг он снова дал по тормозам, и «Бискейн» остановился. Не теряя ни секунды, он развернулся — на шоссе других машин не было — и помчался прямо на автомобиль Трухильо, который нелепо застыл в какой-нибудь сотне метров, словно поджидая их, и мигал фарами. Когда они прошли половину этого расстояния, фары погасли, но Турок все равно видел автомобиль: он стоял, где и прежде, освещенный дальним светом их машины.

— Наклоните голову, пригнитесь, — сказал Амадито. -В нас стреляют.

Слева брызнуло осколками стекло. Сальвадор почувствовал булавочные уколы на лице и шее, резкое торможение бросило его вперед. «Бискейн» завизжал тормозами, пошел юзом, накренился и замер. Имберт погасил фары. Вce потонуло в темноте. Сальвадор слышал выстрелы со всех сторон. В какой момент он, Амадито, Тони и Антонио выскочили на дорогу? Все четверо выбрались из машины и, укрываясь за крыльями и открытыми дверцами, стреляли в том направлении, где стоял, должен был стоять автомобиль Трухильо. А кто стрелял в них? Разве с Козлом был кто-то еще кроме шофера? Потому что, без сомнения, в них стреляли, свистели пули, звонко пробивая металлическую поверхность «Бискейна», и вот уже один из его друзей ранен.

— Турок, Амадито, прикройте нас, — приказал Антонио де-ла-Маса. — Тони, пошли добивать его.

И почти в тот же момент — глаза уже начали различать в слабом голубоватом свете контуры и силуэты — увидел: две фигуры, пригибаясь, бегут к автомобилю Трухильо.

— Не стреляй, Турок, — сказал Амадито; опустившись на одно колено, он целился из винтовки. — Можем задеть наших. Следи внимательно. Как бы не упустить его.

Пять, восемь, десять секунд стояла полная тишина. Как в призрачном сне, Сальвадор видел: мимо справа по шоссе промчались на полной скорости в сторону Сьюдад-Трухильо две легковые машины. И мгновение спустя раздались выстрелы винтовки и револьвера. Прошло еще несколько секунд, и ночь наполнилась рыком Антонио де-ла-Масы:

— Мертв, мать его!

Сальвадор с Амадито побежали. И через несколько секунд Сальвадор уже тянул шею, заглядывая через плечи Тони Имберта и Антонио, которые — один щелкая зажигалкой, а другой чиркая спичками — разглядывали лежащее на асфальте, в луже крови, тело в костюме оливкового цвета, развороченное лицо. Тварь была мертва. Не было времени возносить благодарности небу, он слышал топот бегущих ног и, совершенно точно, выстрелы там, за автомобилем Трухильо. Не размышляя, он поднял револьвер и выстрелил в полной уверенности, что там -calies, адъютанты пришли на помощь Хозяину, и в тот же

миг услыхал, как совсем близко застонал Педро Ливио Седеньо, настигнутый его пулей. Словно земля разверзлась под ногами и со дна пропасти поднимался, хохоча над ним, сам Дьявол.

XIII

— Ты на самом деле не хочешь еще немножко арепы [Кукурузная лепешка(исп.).]? — ласково уговаривает тетушка Аделина. — Ну-ка, взбодрись. Девочкой ты всегда просила у меня арепы, когда приходила сюда. А теперь не нравится?

— Да нет, тетя, нравится, — сопротивляется Урания. — Но я никогда в жизни столько не ела и теперь всю ночь не засну.

— Ну, ладно, пускай лежит тут, может, посидишь немного, и захочется еще, — сдается тетушка Аделина.

Уверенный тон, ясная голова, а внешне наоборот, -полная развалина: ссохшаяся, почти лысая — меж белых прядей проглядывают проплешины, — лицо в тысяче морщинок, искусственная челюсть пляшет во рту, когда она ест или разговаривает. Кусочек женщины — она совсем потерялась в качалке, куда ее усадили, спустив сверху на руках, Лусинда, Манолита, Марианита и прислуга-гаитянка. Тетушка непременно хотела ужинать в столовой вместе с дочерью своего брата Агустина, так неожиданно появившейся после столь долгого отсутствия. Старше она отца или моложе? Урания не помнит. Говорит она энергично, а в глубоко запавших глазах поблескивает ум. «Ни за что бы ее не узнала», — думает Урания. Да и Лусинду — тоже, не говоря уж о Манолите, которую видела последний раз, когда той было одиннадцать или двенадцать лет, а теперь это преждевременно состарившаяся матрона с морщинистым лицом и шеей и небрежно выкрашенными волосами в черный с синим отливом цвет, довольно вычурный. Марианите, ее дочери, наверное, лет двадцать: худенькая, очень бледная, волосы стрижены почти наголо, глаза грустные. Она не сводит глаз с Урании, как завороженная. Чего наслушалась о ней племянница?

— Просто не верится, что это — ты, что ты — здесь. — Тетушка Аделина вонзается в нее взглядом. — Никак не думала, что еще увижу тебя.

— Но, видишь, тетя, я тут. И я так рада.

— Я тоже — очень, деточка. А уж как рад, должно быть, Агустин. Брат вбил себе в голову, что никогда больше тебя не увидит.

— Не знаю, тетя, рад ли он. — Урания настораживается, предчувствуя упреки, нескромные расспросы. — Я провела с ним целый день, но ни разу не заметила, что бы он меня узнал.

Обе двоюродные сестры возражают в один голос:

— Что ты, Урания, конечно, узнал, — уверяет Лусинда.

— Он не может разговаривать, поэтому ты не заметила, — вторит Манолита. — Но все понимает, голова у него совершенно ясная.

— Он, как и прежде, — Мозговитый, — смеется тетушка Аделина.

— Мы это знаем, потому как видим его каждый день, — припечатывает Лусинда. — Он тебя узнал и счастлив, что ты приехала.

— Хорошо бы, сестрица.

В затянувшемся молчании сидящие за столом обмениваются взглядами; старый стол в узенькой столовой, застекленный сервант, Урания смутно припоминает его, на выцветших зеленых стенах — картинки на религиозные темы. И здесь Урании все кажется не таким, как прежде. В ее памяти дом тети Аделины и дяди Анибала, куда она приходила играть с Манолитой и Лусиндой, остался огромным, светлым, элегантным и просторным, а это — тесное жилище, заставленное убогой мебелью.

— Перелом бедра навсегда разлучил нас с Агустином. — Она потрясает крошечным кулачком, пальцы искривлены артрозом. — Прежде я часами сиживала с ним. Мы вели долгие беседы. Мне не надо было, чтобы он говорил, я понимала его без слов. Бедный брат! Я бы взяла его к себе. Но куда — в эту мышеловку?