Далекий след императора - Юрий Торубаров

   — Уж так и конец? — Бердибек поднялся. — А если это... дружба!

   — Какая дружба между властелином и подданным? — голос был гневен.

Лицо покраснело и на нём даже появились капельки нога. Такого Зарухожа Бердибек боялся. Показывать себя слабым ему не хотелось.

   — Ты прав, князь! — царевич хотел потрепать его по плечу.

Но князь не дал ему это сделать и сказал:

   — Слушай, царевич, твоя нерешительность ведёт к гибели нашего ханства. Темники недовольны ханом. Они могут и к тебе так отнестись. Кто тебя поддержит? Если ты боишься, скажи. Мы найдём другого.

Это уже была угроза. Царевич растерялся. Он уже хотел было направиться к отцу, но решительный вид князя его остановил.

   — Если ты это совершишь, то ни тебе, ни хану долго жить не придётся. Подумай. Если хочешь быть правителем, будь им.

Он повернулся и пошёл, даже не спросив разрешения. Это мог сделать только человек, уверенный в своих силах, Бердибек не знал что делать. Он всё же решил идти к отцу.

Встреча русского князя с татарским ханом носила уважительно-дружеский характер. Симеон давно понял и ввёл для себя одно правило: «Хорошо повелевает тот, кто умеет повиноваться». Такое поведение умиляло хана, и Симеон решал довольно сложные вопросы. Одним из которых был вопрос об уменьшении дани. Симеона тоже можно было назвать Калитой.

И всё же, всё же. Идя от хана, он ловил тяжёлые, недовольные, порой угрожающие взгляды ханских вельмож. Раньше он такого не замечал. И князь впервые решил прибегнуть к помощи Ходыря, Он был племянником одного мурзы. В одной из битв покалечил правую руку и стал никому не нужным человеком. Калита когда-то помог ему подняться на ноги и сделал его влиятельным человеком в Орде. Он оказался очень толковым поверенным человеком и часто информировал своего спасителя по разным вопросам, которые поднимались в Орде и касались московского княжества.

Вот этого Хадыря после встречи с ханом позвал к себе Симеон. Они долго разговаривали и тот поведал ему, что ряд татарских мурз недовольны Чанибеком за его дружбу с русскими.

   — Кто особенно? — спросил князь.

Тот помялся, потом назвал:

   — Зарухожа.

Дав ему несколько золотых монет, Симеон отпустил его со словами, что он заработает больше, если предупредит о готовящихся заговорах. Хадырь низко поклонился, приложив руку к сердцу.

Через несколько дней князь, возвращаясь под вечер к себе, заметил у ограды чей-то силуэт. Положив руку на рукоять меча, он ускорил шаг, ругнув себя, что не берёт с собой стражу.

   — Князе! — послышался голос.

Симеон понял, что это Хадырь. В груди ёкнуло: с дурной вестью, не иначе.

Да, весть действительно была страшной. Сын готовит заговор против отца!

   — Не может быть! — он схватил татарина и подтянул к себе.

   — Мозит, мозит, князе!

Хорошо отблагодарив его, князь отпустил татарина. «Что же делать? — мозг засверлил страшный вопрос. — Сказать? А вдруг Хадырь ошибся?». Тяжело укладывалось в голове такое сообщение: «Чтобы он поднял руку на своего отца! Какое он пережил горе, когда его отца не стало! Что же ему делать?» — с этой мыслью он и заснул. Когда проснулся, а проснулся впервые среди ночи, этот вопрос тотчас всплыл и не дал ему заснуть до утра. И всё же он решил предупредить хана, не говоря конкретно о людях. А для этого он решил рассказать ему одну историю, но что-то в ней изменить. Догадливый хан может понять, но обвинить его в чём-то никто не сможет. А иначе случись что, как тогда к нему, а через него и к Руси отнесётся Бердибек, с которым они когда-то подружились? Надо зайти к нему. А что это даст? Вдруг то, что поведал Хадырь, окажется правдой? Заговор сорвётся, а Чанибек будет знать, что я был у Бердибека. Не привяжет ли он меня к событиям? Нет, лучше я пошлю Бердибеку хороший подарок и обещание, что его навещу. Я думаю, это укротит его нрав. И он не двинет свои полчища на их землю.

Горько, конечно, признавать, но с другой стороны, чем сильнее будет у них борьба за власть, тем слабее они будут. Эта мысль обрадовала. Она освобождала его от необходимости быть порядочным, покорным. Ведь он как-никак подданный, а значит, зависимый, угнетённый. И до каких пор?

Решение было принято. Он посетил заутреню. После окончания её долго о чём-то беседовал с батюшкой. При расставании заверил, что договор он выполнит. И вот он у хана. Пришёл проститься. Настало время вручения подарков и расставания.

И вдруг в этот момент загудел церковный колокол. Чанибек не был христианином и, естественно, в церковь не ходил, а отсюда — не знал её порядков. Но хорошо запомнил, что колокола просто так не звонят. Он не мог понять причину этого звона. Тут могло быть одно: что-то случилось!

Чанибек схватил князя за руку. Глаза его смотрели тревожно, а круглое лицо вытянулось.

   — Что это? — испуганно промолвил он.

   — Сегодня поминальный день, когда князя Бориса, святого мученика, убил его сын Святополк.

Тут князь немного приврал. Святополк был братом, а не сыном. Но говорить это не входило в намерение князя, было небезопасно привести такую аналогию. Ведь сам Чанибек убил своего брата.

Услышав это, хан расслабился и уже спокойно, как бы шутя, спросил:

   — А у тебя сын большой?

   — Нет, — охотно ответил князь, — совсем малец, не как твой!

Хан метнул на него быстрый взгляд, но Симеон остался спокойным, как человек, только что пошутивший. И хан, похоже, успокоился.

Хорошо известно, что любое живое существо, как бы оно ни устало, при виде родных мест оживает. То же случилось и с гребцами на княжеской ладье. Кто-то из них, оглянувшись, изрёк:

   — Братцы, скоро будем дома!

Этого было достаточно, чтобы силы удвоились, даже утроились.

Но чем ближе они подплывали к родимой сторонке, тем тревожнее становилось на душе. Первым догадался седовласый гребец:

   — Никак гарь, — не то спросил, не то сказал он.

Все задёргали носами.

   — Точно! Гарь!

   — Лес, наверное, полыхает, — подал мысль седовласый гребец.

   — Лес-то лес, а не Москва ль горит? — начали гадать гребцы.

   — Князю надоть сказать, — подал кто-то мысль.

   — Князь! Князь! — раздалось сразу несколько голосов.

Услышав, что его зовут, Симеон вышел из нижнего яруса[41].

   — Чего зовёте? — потягиваясь и позёвывая, спросил князь.

   — Князь, гарью пахнет! — закричало несколько голосов.

Он потянул носом.

   — Точно! Ну и что? — будучи не в состоянии дать оценку, спросил он.

   — Дык, Моск...

Не успели назвать город, как князь, похоже, понял ситуацию:

   — К берегу, давай к берегу! — заорал он. — Акинфыч! — позвал князь воеводу. — Да ты где?

   — Тута, князь, тута! — из яруса показалась голова воеводы.

В этот момент нос лодии упёрся в берег, произошёл толчок. Князь успел схватиться за мачту и удержался на ногах, а воевода упал к его ногам. Вскочив, он было заорал на гребцов:

   — Зенками смотрите, да я вас...

   — Не ори, — осадил князь, — я приказал. Давай на берег и добудь мне срочно коня.

Да, Москва полыхала. Откуда это началось, одному Богу известно. Кто говорил, что из Кремля, а те, наоборот, на посад пальцем показывали. Но как бы ни было, горело и там и здесь. В нескольких местах тревожно худели колокола, сливаясь в единый тревожный, пугающий звук.

Было раннее утро. Набат поднял на ноги многих, в том числе и князя Андрея Пожарского.

   — Что случилось? — был его первый вопрос, когда он, схватив меч, рванулся на крылец.

Перед его очами возникла страшная картина. Внутри кремля словно кто-то развёл огромный костёр. Языки пламени высоко поднимались над крепостными стенами, сбегая, как по лестнице, вниз. И за стенами полыхало. Андрей скатился кубарем с крыльца и выскочил за ворота. И, как тут не вспомнить Плещея, давнего хозяина хором? Как удачно он выбрал место... Меж двух речушек. Кусты горели на противоположных берегах, но пламя от них не в силах было перепрыгнуть реку. Поняв, что они в безопасности, он заорал на людей, бегавших по двору:

   — Воды и коня.

Князь заставил облить себя с ног до головы водой и, вскочив на лошадь, погнал бедное животное сквозь бушующее пламя, прямо на Кремль.

Видя скачущего человека, мужики и бабы, цепочкой стоявшие у речки и передававшие друг другу ведра с водой, заорали:

   — Ты куды, полоумный!

Но Андрей не обращал на крики никакого внимания, рвался сквозь пламя вперёд.

В воротах было какое-то столпотворение: кто рвался наружу, кто спешил вовнутрь. Разбираться, упрашивать было некогда. Конской грудью пробил дорогу. И вот княжеские хоромы. Ворота настежь. Полный двор мечущейся дворни. Такое впечатление, что они в растерянное ги, не знают что делать. Крылец и стены начали пылать. Андрей спрыгнул у крыльца и, расталкивая толпу, ринулся внутрь хором. Проход задымлён. Видно плохо. Натянув на нос мокрую тряпицу, он бросился по переходу, поочерёдно открывая двери, крича: