Полдень, XXII век (Возвращение) - Аркадий Стругацкий

— Глядите, — хрипло сказал Белов. — Глядите, вот он! Да глядите же!

Сначала светящаяся мгла за иллюминатором была неподвижной. Затем какие-то тени зашевелились в ней. Мелькнуло что-то длинное и гибкое, и через секунду они увидели кальмара. Вернее, они увидели широкое бледное тело, два пристальных глаза в нижней его части, а под глазами, словно чудовищные усы, два пучка толстых шевелящихся рук. Все это в одно мгновение надвинулось на иллюминатор и заслонило свет прожектора. Субмарину сильно качнуло, что-то противно, как ножом по стеклу, заскрежетало по обшивке.

— Вот так, — сказал Кондратьев. — Насладились?

— Какой огромный! — с благоговением произнес Белов. — Акико-сан, вы заметили, какой он огромный?

— Оо-ика, — сказала Акико.

Белов сказал:

— Никогда не встречал упоминания о таких крупных экземплярах. Я оцениваю его межглазное расстояние в два с лишним метра. Как ты думаешь, Кондратьев?

— Около того.

— А вы, Акико-сан?

— Полтора-два метра, — ответила Акико-сан, помолчав.

— Что в обычных пропорциях дает… — Белов пошептал, загибая пальцы. — Дает длину туловища по меньшей мере метров тридцать, а вес…

— Слушайте, — нетерпеливо перебил Кондратьев. — Вы насмотрелись?

Белов сказал:

— Нет-нет, подожди. Надо как-то оторваться от него и сфотографировать целиком.

Субмарину снова качнуло, и снова послышался отвратительный скрип роговых челюстей о металл.

— Это тебе не кит, голубчик, — злорадно пробормотал Кондратьев и сказал: — Добровольно он от нас теперь не отстанет и будет ползать по субмарине часа два, не меньше. Я сейчас стряхну его, и он попадет под струю кипятка из турбин. Тогда мы быстро развернемся, сфотографируем и расстреляем его. Хорошо?

Субмарина раскачивалась все сильнее. Видимо, кальмар рассвирепел и пытался согнуть ее пополам. На несколько секунд в иллюминаторе показалась одна из его рук — лиловая кишка толщиной в телеграфный столб, усаженная жадно шевелящимися присосками. Черные крючья, торчащие из присосков, лязгнули по спектролиту.

— Красавец, — проворковал Белов. — Слушай, Кондратьев, а нельзя ли вместе с ним подняться на поверхность?

Кондратьев запрокинул лицо и, прищурившись, поглядел на Белова снизу вверх.

— На поверхность? — проговорил он. — Пожалуй. Сейчас он не отцепится от нас. Сколько, ты говоришь, он может весить?

— Тонн семьдесят, — сказал Белов неуверенно.

Кондратьев свистнул и снова повернулся к пульту.

— Но это — на воздухе, — поспешно добавил Белов. — А в воде…

— Все равно не меньше десятка тонн, — сказал Кондратьев. — Мы не вытянем. Готовьтесь, будем переворачиваться.

Акико поспешно опустилась на корточки, не спуская глаз с иллюминатора. Она очень боялась пропустить что-нибудь интересное. «Если бы не стажеры, — подумал Кондратьев, — я бы давно уже прикончил этого гада и принялся бы искать его родственников». Он не сомневался, что где-то на дне впадины скрываются дети, внуки и правнуки чудовища — потенциальные, а может быть, и уже действующие пираты на трассах мирных миграций китов.

Субмарина вернулась в горизонтальное положение.

— Духота, — проворчал Белов.

— Держитесь крепче, — сказал Кондратьев. — Готовы? Вперед!

Он до отказа повернул рукоятку скорости. Полный ход, тридцать узлов. Пронзительно взвыли турбины. Позади что-то стукнуло, донесся неясный вопль. «Бедный Белов», — подумал Кондратьев. Он сбросил скорость и завертел штурвальчик рулевого управления. Субмарина описала полукруг и вернулась к кальмару.

— Теперь смотрите, — сказал Кондратьев.

Кальмар висел в двадцати метрах перед носом субмарины, бледный, странно плоский, с обвисшими скрюченными щупальцами и обвисшим туловищем. Он был похож на паука, которого прижгли спичкой. Глаза его были задумчиво скошены вниз и вбок, словно он размышлял над чем-то. Кондратьев никогда прежде не видел живого кальмара так близко и разглядывал его с любопытством и отвращением. Это был действительно необычайно крупный экземпляр. Может быть, один из самых крупных в мире. Но в эту минуту ничто в нем не позволяло предположить могучего и страшного хищника. Кондратьеву почему-то вспомнились кучи размякших китовых внутренностей в огромных отмочечных чанах на китобойном комбинате в Петропавловске.

Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что-то бормотала в диктофон (кажется, по-японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.

— Вы еще не скоро? — осведомился Кондратьев.

— Очень, — ответил Белов сипло и невпопад.

Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно-лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.

— Ну? — спросил Кондратьев нетерпеливо.

— Ладно, — недовольно сказал Белов. — Можешь.

— Слезай с меня, — сказал Кондратьев.

Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По-видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.

— Близко слишком, — пробормотал он. — Ну ничего. Выстрел!

Субмарина вздрогнула.

— Выстрел!

Субмарина вздрогнула еще раз. Кальмар медленно раскрывал лапы, когда под его глазами одна за другой взорвались две пироксилиновые торпеды. Две мутные вспышки и два громовых раската: бомбррр, бомбррр. Кальмара затянуло черным облаком, а затем субмарину бросило на хвост, она опрокинулась на левый борт и принялась танцевать на месте.

Когда волнение прекратилось, прожектора осветили буро-серую колышущуюся массу, из которой в пучину вываливались, крутясь, бесформенные дымящиеся лохмотья. Некоторые еще извивались и дергались в лучах света, отбрасывая в желто-зеленую толщу пыльные тени, и исчезали во мраке. А на экране локатора уже появились один за другим четыре, пять, семь сигналов, нетерпеливых, выжидающих.

— Акулы, — сказал Кондратьев. — Тут как тут.

— Акулы — мерзость, — хрипло сказал Белов. — Вот кальмара жалко… Такой экземпляр! Варвар ты, Кондратьев… А вдруг он разумный?

Кондратьев промолчал и включил свет. Акико сидела, прислонившись к стене, склонив голову на плечо. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт. Лоб, щеки, шея, голые руки и ноги лоснились от пота. Диктофон лежал под ногами. Кондратьев подобрал его. Акико открыла глаза и смущенно улыбнулась.