Знак Ворона - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алиска тогда уже все вполне соображала. Как на ее психику подействовало хождение мамочки в комнату к чужому дяде… И соответственно — чужого дяди в мамочкину, когда папочка был на работе?
Подействовало! И полностью потом выразилось в ее “однолюбстве”. Кстати, природная скрытность и любопытство Алиски развились именно оттуда. Ей приходилось скрытничать, потому что таиться приходилось и матери. Мать нервничала, а маленькая дочка боялась ее нервозности — боялась получить ремнем по попе за излишнее любопытство… Мама, сжигаемая желанием улечься с соседом Николаем Германовичем, должна была прежде всего нейтрализовать Алиску. “Если не ляжешь сейчас спать — я тебя накажу!” — кричала похотливая домохозяйка. “А зачем ложиться спать днем?” — не могла взять в толк черноглазенькая Алиска.
Много вопросиков возникало в ее кудрявой головке… Но ответов не было. И более того, мать давала понять, что спрашивать ни о чем нельзя — за каждый вопрос ей будет ремнем… Это было невыносимо. Жизнь превращалась в кошмар. Нервная мать… Вопросы, на которые нет ответов… Страх. Страх наказания за все… За неосторожный вопрос, за неосторожный взгляд… И Алиска нашла выход. Она стала врать. Она стала притворяться.
А как только чуть-чуть созрела, удовлетворила свое любопытство, залезши Николаю Германовичу в штаны.
Ведь в этом была главная тайна: из-за чего мама бросила папу?
Харитонов часто говорил о бабской мимикрии. Они, де, легче приспосабливаются — легче выезжают… Наверное, дело здесь в том, что у баб другая функциональная задача. Заставить себя спать с доминиканцем или португальцем ради тех благ, которыми при этом можно попользоваться, — это то же самое, что и съездить на хату к мальчикам “послушать музыку”… Только “на хату к мальчикам” — временная, дискретная акция, а “отъезд” на так называемое ПМЖ — акция действия непрерывного, перманентного… Долгоиграющая акция… Но суть — одна и та же. На хату — там угостят коньяком. Поесть шашлыка дадут, ну, придется за это взять в рот пару-другую членов… А если хавка и выпивка окажутся хорошими, так оно того и стоит!
А с отъездом на ПМЖ? То же самое. Только вот вечеринку можно прервать. И потом снова стать хорошей девочкой. Но это вопрос того — какая у кого мера ценностей. Если блага в виде ежедневной фирменной еды и коньяка стоят того, чтобы каждую ночь брать в рот черный… значит, такова внутренняя установка.
Алиска растрогала Ваньку описанием страданий родителей ее португальца, в доме которых они ныне проживали. Суть драмы была в том, что те надрывались, строили копили, покупали, а теперь состарились и болели.
Вот незадача! И по их западному обычаю — дети должны были за проживание в родительском доме родителям деньги платить, как квартиросъемщики платят. Вот, лажа!
Алискина маман всегда полагала, что недополучила в жизни по своей красоте и талантам.
Таланты ее причем носили какой-то мифический характер:
“Маман хорошо рисовала”… Но рисунков этих никто никогда не видал!
“Маман прекрасно во всем разбиралась и, работая чертежницей, порой заменяла иных инженеров”… Но, поговорив с этой дамою полчаса, Ваньке хотелось сунуть голову под струю холодной воды, чтобы не сойти с ума от непроходимой глупости.
“Маман — многодетная мать: она воспитала троих детей”… Это точно! Первая из них — неисправимая Алиска. Вторая — глупая и ленивая толстуха Варвара… И третье чадо — сынок Петруша, который с благословения маман в свои двадцать четыре превратился в профессионального косца — пряточника от армии… И на работу не шел — боялся, что военкомы достанут. И учиться не шел — тоже чего-то там боялся… Так все сидит на кухне — пиво пьет да курит… Маман любит рассказывать, какие мужчины за нею ухаживали. Особенно упоминается какой-то архитектор из Риги. Томно закатываются глаза, тонкой струйкой выпускается дым из ноздрей… Архитектор из Риги!.. Теперь, наверное, маман томно закатывает глаза, когда говорит знакомым, что ее старшая дочь живет в Португалии.
А он-то ей писал!
How dare IOf simple words on dutyTry glorifyYour lovely name and beautyЕще не соткана та ткань стихов,Достойных стройной статиИ дивных блеска глаз, сонету десять строфНа то едва ли хватит…
Ах! И Иван наливал себе еще один стакан…
В той самой Португалии, на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля соотечественники Алискиного Хосе Жу-Жу, по их национальному обычаю, украли Ванькины вещи.
Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им? Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по радио “Свобода” передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности почившего в бозе писателя, ну и читали при этом некоторые письма, где, в частности, Довлатов писал своему другу-издателю: “Посылаю новую вещь — вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами…”
Ваньке тоже хотелось… Руки так и чесались, ну так и чесались…
Он нашел еще такую свою безделицу, что как-то написал для Алиски, чтоб позабавить ее. Написал про себя, каким он себя представлял…
The living beast inside meIts my cat.You’d find it lovelyHe is a friendly pet!Me and my catThe same desire both we haveTo lick ones hair,Bite ones neckAnd bend it downWhen being roundTouch with the tips ones pretty backTo scratch about masters legAnd after allTo fall asleep on roomy kneesBe tender stroked and slightly teased.
Нашел и еще одно, что написал ей в первый месяц их знакомства:
CONFESSION Мир этот дан мне в ощущеньях.Глаза, чтоб восхищаться красотой твоей,А руки, чтобы знать ничтожество свое —Пока тебя в них нет.А мой язык, зачем он?Что в нем толку?Петь без умолкуО красоте твоей?… Но нет!Чтобы прижавшись близко-близко,Наутро прошептать “Алиска”,Когда в окне забрезжит свет.Ведь в ощущеньях мир мне дан,Чтоб восхищаться красотой твоей…
Ванька так и не состыковался с нею во времени. Разница в возрасте — не просто разница в возрасте. Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска — бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось… С детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: “Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит”… Интересно, в некоторых женщинах это прослеживал он явственно. Но теперь… Но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит: “Люблю” и ходит по квартире в чем родила мать… туда-сюда ходит… и говорит “люблю”. Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: “Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли”… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью… Он оценил. Он по достоинству оценил это окно без штор. С его луною в полнеба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он помнил не сколько саму — мягкую, послушную и желанную Алиску — сколько ее окно.
На шестую или на седьмую неделю великого Ванькиного пьянства снова приехали ребята от Левы Брюшного. Били бейсбольными битами. Как и обещали.
Ванька попал в дежурную больницу. На отделение травматологии.
Но чувство юмора не изменило, хоть и больно было смеяться, каждое сотрясение организма электрическим током отзывалось в четырех сломанных ребрах.
Ванька не мог удержаться от смеха, когда вспоминал эпизод из гайдаевской “Бриллиантовой руки”, где Лелик говорил: “Не беспокойся, Козлодоев, я буду бить аккуратно, но сильно…”
Эх! До чего же аккуратно бьют ребята Левы Брюшного…
Вот кабы наши бандиты еще умели бы так же аккуратно писать стихи и изобретать компьютеры! Цены бы не было русскому народу!
Нюта — Асуров
Париж
1997
Константин Сергеевич Асуров не долго пялил свое глупое лицо в бокал глупого немецкого пива… Ему все же удалось выйти из оцепенения и взять-таки себя в руки. И более того, может, впервые за много лет ему удалось трезво и адекватно оценить происходящее, а вернее — оценить свое место в создавшейся ситуации.
Итак, козыри вдруг перешли из его рук в руки противника… Или, правильнее сказать, пока еще не противника, но партнера. И Нюточка в одночасье выросла из ведомого звена в ведущее, предлагая ему — Косте Асурову — сыграть на совершенно иных условиях.
