Год людоеда. Игры олигархов - Пётр Кожевников

Когда Игоря Семеновича спрашивали, чем ему так приглянулся «сталинский» дом на углу Кронверкского проспекта и Кронверкской набережной, бизнесмен привычно подкашливал и объяснял: «Во-первых, дедушка Сталин строил жилье для людей, а тем более последний этаж, — по нашим головам никто не скачет; во-вторых, центр, все рядом: две минуты до Каменноостровского, одна — до Невского; в-третьих, вид из окна: Нева, Петропавловка, Эрмитаж, это воодушевляет; в-четвертых, и это для меня, как вам ни покажется странно, главное, голоса моих соседей — животных. Представляете, четыре часа ночи, а для кого-то уже и утра, город присмирел: машин мало, людей — буквально единицы, и вдруг, среди этой неожиданной для Питера тишины, — рык льва или стон бегемота! Это, наверное, трудно понять, но можно почувствовать, причем надо только правильно услышать то, о чем я сказал, — голоса животных!»

Четырехкомнатную квартиру по соседству с зоопарком Кумиров приобрел через подвластное ему агентство недвижимости «Хижина дяди Тома». Коттедж на Поклонной горе и квартира вблизи Сытного рынка составляли отнюдь не всю недвижимость, которой Игорь Семенович обзавелся за годы приватизации. Впрочем, он не имел обычая афишировать свои владения перед знакомыми, а тем более неизвестными ему людьми. Эту черту Кумирова одни принимали за скромность, а другие — за осторожность.

Из близких Игоря в квартире на Петроградской жила в основном его жена. Старший сын предпочитал резиденцию на Суздальских озерах, а младший, ну что младший? — ему не повезло, как вполне сочувственно выражался все тот же Мстислав Самонравов.

В ближайшие планы Кумирова входило получить, правильнее говоря, купить все разрешения на строительство мансарды и «вырасти еще на один этажик». Тогда он сможет расположить в квартире и зимний сад, и океанариум, о котором уже давно всерьез мечтает.

Игорь оглянулся на дверь, взял в руки пульт и произвел на нем пухлыми пальцами несколько манипуляций. На пульте мигнула красная лампочка, застыла на некоторое время зеленая, погасла, и помещение наполнилось женскими рыданиями. Кумиров нехотя встал, расправил массивные округлые плечи, зевнул и нажал на пульте очередную позицию.

— Клера, лапушка, не принимай все так близко к сердцу, — произнес Игорь и подошел к установленному на старинном высоком бюро компьютеру.

Он вывел систему из периода ожидания, экран монитора стал насыщаться голубоватым светом, и на нем возникли стихотворные строфы:

Дверь, кафель, кабинет, стена,И я все так же у окна,И снова жду, как годы вспять, —Все повторяется опять.Дорога, дождь, асфальт, река, —Я за решеткой, у окна,Трамвай, прохожий, семафор, —Кошусь на темный коридор.Свобода, знал ли я тебяЗа неприступностью окна?Как ты одна теперь нужна!Как я хочу, хочу тебя!

Каким же мусором заполнен его разрушенный мозг? Хотя бы эти еженощные бдения на «спидовском» отделении?! И он ведь прекрасно сознает, что обречен хранить унылые воспоминания о своих страхах и сомнениях, о бесконечном кофе и судорожном рифмовании нежданно вторгающихся в разум строк до своего смертного часа, — ему от этого никуда и никогда не деться!

Интересно, что за свойство проявляется в его сознании, когда оно пытается вдруг отказаться от всего того, что было в жизни Кумирова греховного (смертно греховного!), и представить его вполне достойным райской жизни? Возможно, это является результатом воздействия на его мозг ядов, которыми насыщен его отравленный СПИДом организм. Нет, дорогой товарищ, гореть тебе в геенне огненной за все те преступления против человечества и жизни на земле,' которые ты уже исполнил или только замышляешь в своей порочной головенке!

— Клеронька, я иду, иду! — сообщил Игорь в микрофон, вмонтированный в пульт управления его насыщенной электроникой квартиры, и направился в кухню. — Кофе, кофе и еще раз кофе! Оказывается, я уже почти трезвый! — Он нагнул голову и тоном доносчика добавил: — Еще одно уникальное свойство нашего больного — практически не пьянеет!

Как ты думаешь, Игорек, что нас ждет после смерти? — встретила его вопросом Клеопатра, сидящая за большим круглым столом, на котором уже дымилась старинная кубинская кофеварка. — Ты за эти годы столько друзей на гот свет проводил, наверняка ведь приходилось об этом задумываться?

— Знаешь, Клера, я действительно столько раз об этом думал, что теперь, кажется, уже ничего не думаю. — Кумиров внимательно посмотрел в глаза своей жене, вокруг которых чернели круги от размытой и растертой руками туши. — Не ты ли мне сегодня, девица, приснилась? Кстати, я только сейчас подумал, что сама смерть ведь ни в чем не виновата, — куда же нам всем в итоге деваться? На самом деле то, что люди мрут, великое для всех нас благо. Куда бы мы все делись в таком количестве? Собственно, факт расставания со своей физической оболочкой может нести разные эмоции, но он — неизбежен, а все по-настоящему серьезное начинается только после этого успешно преодоленного этапа. И смерть, я повторяю, тут как бы и ни при чем: ведь не она, наверное, решает, кому из нас куда отправиться, да?

— Ну а если там, куда люди уходят, есть, как говорит верующий народ, вечное блаженство или вечные муки, ты, по собственному размышлению, что заслужил? — Клеопатра наполнила кофе две изящные австрийские чашки. — Хочешь поесть или что-нибудь выпить?

— А ты чего, стала уже с утра пораньше причащаться, или это только обо мне такая трогательная забота? У тебя что-нибудь не так? — Игорь оглядел стол, отметив наличие обычных утренних закусок: сыр, колбаса, «двухцветная» икра, сухофрукты, соки, мед, конфеты… — Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую. — Кумирова подкатила к себе сервировочный столик с напитками и стала сочинять коктейль. — У меня все как раз именно так, как и должно быть, говоря твоими словами. Я вот сижу тут, болтаю эту микстуру и в который раз думаю, до чего же легко вашего брата мужика отравить! Мужики баб, наверное, душат, а бабы мужиков травят… Они же готовят им еду, а мужики накидываются, как с голодного острова.

— Откуда такая серьезная тема? Ты что, решила попробовать роль безутешной вдовы? — Кумиров взял чашку, поднес ее к носу и втянул бодрящий запах. — Сейчас я оживу!

— А почему безутешной? Ты меня что, без наследства оставил? — Женщина несколько безразлично мазала красной икрой ломоть «варшавской» булочки. — Ты же вроде сочинял какое-то завещание? Неужели я за двадцать лет ничего не заслужила?

— Как знать. Все еще можно изменить. Яд-то какой, сиюминутный? Или я еще потрепыхаюсь? У меня сегодня встреча с моим штатным мокрушником. Не хотелось бы его огорчать — наверняка он мечтает о том, что меня ему тоже когда-нибудь закажут. — Игорь отпил горячего кофе, глубоко вдохнул, а его глаза увлажнились. — Я решил кое от кого избавиться. Ты со мной поедешь?

— А я тебе там нужна? По-моему, ты уже давно обходишься без меня. — Клеопатра закончила составление коктейля и вопросительно посмотрела на мужа. — Ну что, решишься?

— Клера, детка, я тебе миллион раз объяснял: мужское — это мужское, а женское — это женское, и не надо это путать! Это просто опасно, понимаешь?! И глупо! — Мужчина взял свой бокал и примирительно посмотрел на жену: — Ладно, не дуйся! Давай за наше дальнейшее взаимопонимание. Это ведь, по большому счету, главное, не так ли?

— Ты мне можешь честно ответить на один вопрос? — Кумирова встретилась с темными глазами своего мужа. — Если не можешь, не отвечай, ладно?

— Попробую. — Кумиров поводил бокалом перед своим носом, расширил ноздри и склонился над сидевшей в глубоком кресле женой. — А что тебя, лапушка, интересует?

— Ты сам когда-нибудь убивал? — Женщина отвела глаза и сосредоточила свое внимание на желтоватом напитке. — Ты понимаешь, что я имею в виду не тушканчиков и даже не лосей.

— Давай я тебе на это отвечу несколько позже, хорошо? — Игорь Семенович протянул руку к жене, и их бокалы соприкоснулись, издав короткий высокий звон. — А сейчас давай действительно выпьем. Я повторяю: за наше взаимопонимание. Тост принят?

— А как его не принять? — улыбнулась Клеопатра и поднесла бокал к крупным, слегка капризным губам.

Глава 27. Группа быстрого реагирования

Ребята его часто просят: «Ерема, расскажи, как это было!» Или уже во время повествования: «А что этот-то, прохиндей, как он базарит? Ну изобрази, если тебе не напряжно!» И он рассказывает и изображает. Вначале, конечно, кокетничает, хотя подобные заявки каждый раз ему определенно льстят. Особенно Еремею нравится, как в финале его приколов мужики ржут, будто мерины, да так, что даже не могут остановиться. Прямо до обоссачки!

Раньше его удивляло то, что бойцы сами не только не умеют передразнить чью-нибудь речь или манеры, но даже никогда толком не могут запомнить, что творилось в офисе, а что — на объекте или в каком-нибудь кабаке. Позже Уздечкин понял, что они (а скорее, он) иначе устроены и воспринимают мир несколько проще.