Предводитель волков. Вампир (сборник) - Александр Дюма

Он увидел, как идет к красавице мельничихе, встречает Ландри, освобождается от соперника, как его преследуют парни и девушки с мельницы, как за ним следуют волки.

Он увидел, как знакомится с госпожой Маглуар, отправляется на охоту ради нее, ест причитающуюся ему долю дичи, прячется за занавесями ее спальни; как его обнаруживает мэтр Маглуар, поднимает на смех сеньор Жан, выпроваживают все трое.

Он увидел себя в дупле, когда волки лежали вокруг дерева, а совы и сычи сидели на ветвях.

Он увидел, как, навострив уши, слушает звуки скрипок и гобоя; как, высунув голову из дупла, провожает взглядом проходящую мимо Анелетту и веселящихся гостей.

Он увидел, как стал добычей яростной ревности и пытался побороть ее с помощью вина; помраченным рассудком узнавал Франсуа, Шампаня, трактирщика; он слышал, как несется конь барона Рауля; ощущал, как его сбили с ног и как он катился в дорожную грязь.

А потом он, Тибо, перестал видеть себя.

Отныне он видел только прекрасного всадника, чью внешность заимствовал.

Он обнимал за талию Лизетту.

Он касался губами руки графини.

Затем он хотел скрыться, но оказался на перекрестке трех дорог.

Каждую из дорог охраняла одна из его жертв: первую – призрак утопленника, это был Маркотт; вторую – умирающий в горячке на госпитальной койке, это был Ландри; третью – раненый с перерезанными сухожилиями, стоящий на одном колене и напрасно пытающийся подняться, это был граф де Мон-Гобер.

Ему казалось, что он рассказывает по порядку все, что видит, и что священник, перед которым он произносит эту странную исповедь, слушая, становится все бледнее, дрожит сильнее того, кто исповедуется; что хоть священник и хочет отпустить ему грехи, но он сам отклоняет прощение, трясет головой и смеется; смеется, и вид его ужасен:

– Никакого прощения! Я проклят! Я проклят! Я проклят!

И во время бреда, галлюцинаций, безумия дух Тибо слышал, как били часы кюре, и считал удары.

Только ему казалось, что эти часы гигантских размеров; что циферблат – не что иное, как голубой свод неба; что цифры, показывающие время, – это язычки пламени; что эти часы называются вечностью и что чудовищный маятник при движении в одну сторону говорит: «Никогда!», в другую: «Всегда!» И так он слышал, как час за часом прошел день. Часы пробили девять вечера.

В половине десятого истекло бы двадцать четыре часа, как он, Тибо, стал Раулем, а Рауль стал Тибо.

При последнем ударе девятого часа башмачник ощутил, что горячка прекращается; он почувствовал, как тело начинает постепенно остывать.

Дрожа, он открыл глаза, узнал кюре, который стоял на коленях у изголовья его кровати и читал канон на исход души, и увидел настоящие часы, показывающие четверть десятого.

Его чувства так обострились, что он видел, как перемещались часовая и даже минутная стрелки, хотя их движение было почти незаметно обычному глазу.

Обе они приближались к роковому часу: к половине десятого!

Несмотря на то что свет не попадал на циферблат, он казался освещенным изнутри.

По мере того как большая стрелка продвигалась к цифре шесть, грудь агонизирующего сжимали все усиливающиеся судороги.

Ступни ног были ледяными, и от ступней к коленям, от колен к бедрам, от бедер к животу медленно, но неуклонно распространялся холод.

По лбу Тибо стекал пот. У него не было сил ни вытереть его, ни даже попросить, чтобы это сделали. Он чувствовал, что пот выступает от тоски и что с минуты на минуту он превратится в пот агонии.

Перед его глазами проплывали причудливые фигуры, в которых не было ничего человеческого.

Свет расслаивался.

Ему казалось, что летучие мыши приподнимают его тело и уносят на своих крыльях в сумерки, которые не были ни жизнью, ни смертью, но отголосками обеих.

Наконец сумерки стали все гуще.

Его глаза закрылись, и он, будто бредущий во тьме слепец, наталкивался плотными перепонками крыльев на что-то неизвестное.

Потом он покатился в бесконечные глубины, в пропасти без дна, куда все-таки долетал звук колокольчика часов.

Колокольчик прозвонил один раз.

Едва этот звук стих, как раненый вскрикнул.

Священник поднялся и подошел к кровати.

Этот крик был последним вздохом, последним выдохом барона Рауля. Было девять часов тридцать минут и одна секунда.

Глава 19

Кто жив и кто умер?

В тот миг, когда трепещущая душа молодого дворянина отлетела, Тибо, словно пробуждаясь от сна с ужасными сновидениями, приподнялся на кровати.

Он был окружен пламенем. Огонь пылал во всех четырех углах его хижины.

Сначала он подумал, что это продолжение кошмарных видений. Но затем так отчетливо услышал крики «Смерть чародею! Смерть колдуну! Смерть оборотню!», что понял: с ним действительно происходит нечто ужасное.

Пламя приблизилось, подобралось к кровати, он ощутил его жар.

Еще несколько минут – и он очутится в сердцевине огромного костра. Минутное колебание – и все пути будут отрезаны, он уже не сможет спастись.

Тибо соскочил с постели, схватил рогатину и бросился к задней двери хижины.

В тот момент, когда его увидели бегущим через пламя и пробирающимся в дыму, крики «Смерть ему! Смерть ему!» возобновились с удвоенной силой.

Раздались три или четыре выстрела. Было очевидно, что эти выстрелы предназначались Тибо.

Он слышал, как свистели пули. Стрелявшие в него люди были в ливреях слуг обер-егермейстера.

Тибо вспомнил об угрозе, брошенной два дня назад бароном де Везом.

Итак, он был вне закона. Его могли выкурить, как лису из норы, в него могли стрелять, как в хищного зверя.

К счастью для Тибо, ни одна пуля в него не угодила.

Пламя полыхающей хижины выхватывало из темноты лишь небольшой круг, и вскоре башмачник был вне этого круга.

Он оказался в темной чаще, и если бы не вопли челяди, которая жгла его дом, то тишина в этот час была бы такой же глубокой, как и темнота.

Тибо присел на корни дерева и уронил голову на руки. Последние двое суток события развивались с такой скоростью, что ему вполне хватало тем для размышления.

Только последние двадцать четыре часа, в которые он прожил чужую жизнь, казались ему сном.

Он не решился бы утверждать, что вся эта история с бароном Раулем, графиней Джейн и сеньором де Мон-Гобером произошла на самом деле.

Он поднял голову, услышав, как на церкви в Уани бьют часы.

Било десять часов.

Десять часов!

В половине десятого он лежал в агонии в облике барона Рауля в спальне кюре из Пюизе.

– Ах, черт возьми! – воскликнул он. – Я должен все разузнать! Отсюда до Пюизе меньше лье, и через полчаса я буду там. Мне хочется удостовериться, что барон Рауль действительно умер.