Мысли быстрого реагирования - Сергей Кара-Мурза

Вот, оказывается, для какого момента Ленин нам завещал: «Учиться, учиться и учиться!» Только учебники нам придется писать самим.

11.07.2013

Судьба РАН будет объявлена осенью, есть время поразмышлять. Из всего, что мы слышали сейчас и что всплыло из памяти, напрашиваются такие предчувствия.

Завершается цивилизационный цикл России, солнце клонится к закату. Но большие цивилизации не исчезают, а впадают в тяжелый сон и забытье. Сколько продлится ночь и каким будет рассвет — зависит от того, что мы успеем раскопать и понять до заката, что будем шептать на ухо спящему.

Что подвело к такой мысли? В целом — весь поток сознания интеллигенции и вехи событий последних тридцати лет. А в последнее время — катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС и общее нежелание в нее вникнуть; реформа образования и абсолютное нежелание Правительства услышать вопли родителей и учителей; падение «Протона-М», точнее, не сама эта тяжелая неудача, а репортажи об окроплении ракеты на старте святой водой. И все эти вехи, наконец, связало прохождение в Госдуме законопроекта о реформировании РАН. Не сам проект переделки РАН, а весь политический спектакль, который по этому поводу был поставлен.

Даже если Академию пощадят и операцию спустят на тормозах, символический ритуал уже совершен — власть позволила над ней поизмываться.

Да это уже и не та РАН, которую мы принимали за уменьшенную АН СССР. Та и не могла долго прожить в нынешней системе, надо же это признать.

«Хозяева дискурса» и не скрывали, что речь идет вообще не о науке, а о сносе мешающей им ветхой постройки. Снос долго откладывали, деликатно дожидаясь смерти дряхлых обитателей, а теперь там почти никого не осталось, и их переместят в удобное заведение («клуб ученых»). А о науке уже в 1992 г. было сказано, что она будет в России другой — маленькой и чужой, без Вернадских и Курчатовых.

Внятных возражений против смены «генотипа» со стороны научного сообщества, на мой взгляд, не было ни тогда, ни сегодня. Возможно, СМИ их и не транслировали, но, думаю, не в этом дело.

Главная причина в том, что наша научная элита в большинстве своем вступила в 1980-1990-е гг. в альянс с радикально антигосударственной группировкой Горбачева — Ельцина.

По этому коридору все и покатилось. Но в том «общественном договоре» было определенно и четко записано, что «имперская» научная система СССР будет демонтирована до основания, как армия и колхозы. Очень немногие академики тогда пытались протестовать. Академия наук как институт не выступила даже против доктрины деиндустриализации, механизмом которой была приватизация промышленности, — а ведь она означала моментальную ликвидацию почти всей отраслевой науки. Нельзя же было не понять, что без этой системы и фундаментальная наука не выживет — голова профессора Доуэля жила и мыслила без тела только в фантастическом романе.

Многие академики страдали, но не были готовы выступить, да им и не дали бы трибуны. Мой учитель, замечательный химик и человек, сказал мне в 1992 г., что теперь уважает мой выбор — я ушел из лаборатории в 1968-м и занялся методологией, и он тогда был обижен моим уходом. А теперь сказал, что, глядя на разгром науки, которой он посвятил жизнь и которой гордился (было чем), он жалеет, что не погиб на фронте, как его товарищи. Они этого разгрома не видят.

Но дело не в академиках, прильнувших к Горбачеву, — те же настроения были «внизу», в НИИ. Я приходил в родную лабораторию и говорил друзьям: «Как вы можете поддерживать эту политику, вы же совершаете социальное самоубийство. Наука нужна была только державному государству, теперь ее будут сносить».

А мне отвечали: «Ее и надо снести, советская наука нам не нужна, даже если мы без нее с голоду умрем».

И это — дети рабочих и крестьян, ставшие учеными и с энтузиазмом работавшие в прекрасной лаборатории. Что же теперь они могут возразить Ливанову с Дворковичем?

Вот что нам и еще паре поколений придется обдумывать до рассвета. Ведь на имперский и советский энтузиазм, на котором держалась Академия наук, надеяться уже нельзя. Аристократизм научной идеократии задавлен пошлостью рынка, харизма знания обернулась «человеческим капиталом». Нужны новые мотивы и социальные формы, но совершенно иные, чем те, что впаривают нам Минобрнауки и «Роснано».

Простых понятий и логики во всем этом нет. Беда, что энергичные и креативные легко лепят свои штампы — одни из истмата, другие — из либерализма, третьи — из преданий о Святой Руси. Мало кто хочет признать, что перед нами сложное явление, и знание, необходимое для его понимания, надо собирать по крупицам, без грантов и премий.

Но сколько-то готовых к этой работе есть.

22.07.2013

Послушав и почитав доклады умных людей, историков и социологов, можно сделать такой комментарий, опираясь на их тексты.

Прежде всего, не был уточнен предмет разговора. Часто подменяют смысл слова «история» и говорят о разных вещах. История как реальность прошлого, как предмет науки или как предмет школьного образования — разные вещи. Они настолько разные, что лежат в плоскостях, которые пересекаются, но практически не соприкасаются. Споры академиков-историков и политиков из наших национальных республик напоминают разговоры глухих — каждый о своем. Федеральные политики пытаются их примирить, но как это сделать, если они говорят о разных вещах?

История как наука дает нам лишь модели прошлого, отбирая из реальности ничтожную выборку фактов. Это не истинное знание о прошлом, а именно модели — инструмент познания, чтобы конструировать систему координат для настоящего и будущего. Хороший историк дает крупицу достоверного знания, но она не раскрывает истину. Из прошлого можно создать множество моделей, несовместимых между собой, причем опираясь на факты. Опираясь на эту науку, единого учебника нельзя составить в принципе.

А какова политика центра в лице Минобрнауки? Вот 2001-й год, Министерство образования ставит гриф на учебник «Отечественная история XX века»; в конце раздела — контрольный вопрос: «Согласны ли Вы, что в России создано полицейское государство?» — школьник должен обдумать эту мысль Явлинского. Это педагогический абсурд, в конце 2003 г. гриф сняли, а первый замминистра объяснил: «Для девяностых годов такой учебник был нормален». Как это понять: тогда вся страна была сумасшедшим домом?

Тут ни при чем демократия. История как наука ищет знание, исходя из ограничений своих моделей прошлого. А история в образовании исходит из ограничений восприятия школьника. И сообщать ему даже достоверное знание, разрушающее его образ мира, граничит с преступлением. Ибо знание — сила, а воздействовать на ребенка силой надо осторожно.

Государство должно охранять школу, чтобы она вырастила гражданина, любящего свою страну, как мать. Вырастет, узнает о ней горькую правду — и справится с ней, как только осознает свою ответственность. А кем вырастет подросток, которому в школе ушибут голову «правдой ГУЛАГа»? Он вырастет мстителем — неважно кому и за что.

Спросите первоклассника: «Кто такой Сталин?» Ответит: «Это был наш командир в войне с фашистами». Остальные детали в его маленьком образе мира отброшены. А в четвертом классе его подвергают «десталинизации», такой грубой, что образ мира раскалывается. Учитель, как и врач, не имеет права «срывать маски» и «показывать изнанку». В школе нет места плюрализму без берегов, это особое пространство. Надо было прежде всего определиться в этом вопросе, а не смешивать научное знание с «семейным преданием».

Пока что Россия для детей и подростков — «общество риска», взрослые контужены культурной травмой Великой капиталистической революции. В такое время коллективное представление о прошлом — едва ли не главная спасительная связь. А в школе учитель истории — главный врач для раненной детской души. От него ждут, чтобы он связал цепь времен, хоть временными связями. Тут — вызов для преподавателя истории. Перед ним сложнейшая задача — ликвидировать разрыв непрерывности в истории государства. Это трудно, ведь новую власть в основном представляют люди, которые крушили прежнее государство и уничтожали его образ. Теперь они должны «поступиться принципами», бросить эту жертву на алтарь примирения. Задача большевиков была легче — работу по свержению монархии совершили в феврале либералы, но своего государства не создали.

А в среде историков надо, наконец, договориться о моратории на ведение холодной гражданской войны — хотя бы на некоторых направлениях. Дайте населению передышку! Тут требуются политические решения государства. Ведь не зря принималась доктрина информационной безопасности…