Билоны - Джаферд Кин

Убедили они и Грифона. Память зверя облачилась только в те одежды, которые преподнес Дьявол, а мысли обратились в сторону, где уже запылала огнем неуемности месть. В Фоша вошло его прошлое, чтобы остаться с ним навсегда. Он отрешился в своем укрытии от окружающего мира. Дьявол позволил ему эту слабость, чтобы ни один из скомпонованных им эпизодов дикой, свободной и непокорной земной жизни Фоша не оставил в нем сомнений в необходимости и, самое главное, справедливости мести человечеству. И тому, кто управлял им из неизвестно каких глубин Вселенной, а может быть, и вовсе из-за ее пределов.

Один этап за другим Дьявол прокрутил в разуме Фоша всю его жизнь. Сначала в деталях, многочисленность которых обеспечила правдивость повествования и видений. Это не было лишним. Грамотно подобранные, логично связанные и выстроенные в последовательную цепь событий, к месту и времени преподнесенные, они прекрасно замаскировали тогой правды ложь Дьявола. Но их оказалось слишком много для разума, которому предстояло сконцентрироваться только на единственной цели — СОБЫТИИ. По этой причине, вслед за подетальными подробностями, Дьявол сбил жизненный путь Грифона в крупные этапы. Он резонно рассудил, что в такой компоновке память зверь-птицы не будет перегружена частностями прошлого, уже сыгравшими свою роль.

Грифон поверил в легенду хозяина. Теперь ее следовало потеснить в его памяти. В ней должно было остаться необходимое количество мест для советов и наставлений властелина антимира. Дьявол посчитал достаточным, чтобы обобщающие этапы драмы всего вида Грифонов и рода Фоша, в частности, остались в памяти льва-орла неиссякаемым источником генерации мести людям. По задуманной им схеме, любому действию зверь-птицы, направленному против человечества, предстояло начинаться и заканчиваться воспроизведением его памятью прошлого, напоминающим, ради чего совершается задуманное и чему посвящается сделанное. Это прошлое превратилось в смысл существования Фоша, к чему, в конечном итоге, приходят все, чьи разум и плоть оказались на Земле в полном одиночестве. Дьявол знал, что делал: живущие прошлым одиночки не страшатся ни настоящего, ни будущего. Их страх остается за входной дверью этого времени.

Отсутствовал страх и у Фоша. Чего бояться, если ты уже прожил то, в чем тебя не стало. Разум зверя работал четко. На него накручивались одна на другую весьма похожие спирали его жизни. О себе он узнал все, что посчитал нужным хозяин, впечатавший ему в память повелевающее: «Хранить вечно!» Фош же, после того, как память пролистала ему всеобъемлющую летопись его жизни на Земле, добавил: «И мстить, тоже — вечно!» Дьявол остался доволен достигнутым результатом. Нужда в пространных повторах истории жизни зверь-птицы становилась невостребованной. Сопроводить посланца антимира до цели он предназначил главным вехам его прошлого. Сила их воздействия на разум Фоша была достаточной, чтобы не дать угаснуть, пылающему в нем огню мести. В сжатом до плотности взрыва виде, вся сага его земного существования свелась Дьяволом к следующему.

Грифон Дьявола — Фош — родился за семь лет до того, как Создатель уничтожил весь вид этого животного. К моменту трагедии он шагнул в возраст, когда, взятые им от родителей, сила и красота достигли вершины. Ему суждено было стать лучшим из лучших среди себе подобных и оставить прекрасное, многочисленное потомство — предмет гордости и достоинства, выбранных им подруг. Лучшим в окружении сородичей он уже стал, а потомство — свидетельство звериной силы и любви слабого пола, стремительно набирало численность.

Его уже признали вожаком своего рода — редчайший случай в виде Грифонов, никогда не сбивающихся в стаи, кланы и прайды. Этот зверь всегда предпочитал вести жизнь одиночки. Однако отвага, проявленная Фошем при защите ареала обитания его рода, подруг и потомства от другого, не менее хитрого и храброго, но более жестокого зверья, заставила сородичей признать его первенство над собой. Они не склоняли при его появлении голов, поджимая хвосты. Такое им не было присуще. Но добрый кусок от добычи всегда был наготове у каждого, чтобы им поделиться с тем, кто, по подсказке их инстинктов, олицетворял высшую доблесть этих необычных животных.

Фош чувствовал исключительность своего положения и, проявляя мудрость, старался им не пользоваться. Большая часть времени у него уходила на охоту в лесистых горах, чем на поиски встреч с другими Грифонами. Таясь в тишине горных пещер и расщелин, он высматривал добычу, врезаясь в нее с орлиным бесстрашием, словно заостренный ветрами огромный камень, сорвавшийся со скалистого уступа. Фош всегда старался брать только свое, даже, когда голод становился сильнее страха за жизнь.

С обожаемых им гор, он отлично видел все владения своего рода. С них ему нетрудно было неожиданным рывком настигнуть и разорвать всякого, кто решится с недобрым умыслом пересечь их границу. Изумрудные заросли ущелий и журчащие родники этих гор хранили его любовь. Сюда он приводил своих подруг. Здесь он первым ласково трепал, еще не тронутые порослью, затылки, появившихся на свет потомков. Благодаря ему, они, только что, сбросив родовую пелену с глаз, начинали вставать на крыло.

Никто не толкал его на захват чужих территорий, хотя сила и ловкость позволяли ему сделать это с легкостью. У него не было соперников ни в открытой схватке, ни в любви. Однако сам он никогда не нападал на тех, кто был с ним одной крови. Не по рождению, а по принадлежности к львам-орлам.

На сильных — чтобы не позорить добытую ими славу перед взрастившим их родом. На слабых — чтобы не обесчестить себя. Отнятая силой у Грифонов других родов возможность славной охоты с обильной добычей, считалась им столь же отвратительной, как и убийство ради захвата чужой земли, воды и самок, всегда покорно следующих за сильнейшим.

Он был одиночка, походивший на людей-отшельников, выбравших в жизни путь добра и служения Богу. К нему тянулся его род, а он уходил от него как можно дальше, приучив сородичей не тревожить его счастливое одиночество без веских причин. Он жил во имя своей свободы, которую его до крайности обостренные инстинкты раз и навсегда определили, как право владеть всем, что добыл, делиться тем, что счел нужным, защищать того, кто необходим, убивать всех, кто напал на него и его род первым. У зверей ведь войны не объявляют. В их мире нападают без затей и беспощадно бьют наповал. Прозевавший первый удар (обычно он бывает наиболее жестким) погибает.

Фош не был рожден для того, чтобы стать чьей-либо добычей. Он не нуждался в защите рода, потому что всегда был готов к внезапному нападению. Никто, из бродившего рядом с ним зверья, не мог застигнуть его врасплох. Никому не удалось окропить свои клыки и лапы кровью, рожденных от него потомков и их матерей.

Это удалось сделать только одной, самой коварной и опасной для всего живого земной твари. Той, которой Создатель дал разум. Человеку.

Грифоны не ожидали, что именно человек станет их палачом. Не могли, жившие в те времена на Земле люди, числом не намного большим, чем сами зверь-птицы, даже собравшись всем миром, истребить в одночасье это могучее, отважное и очень сообразительное животное. Бывали, конечно, случаи, что в отместку за свой скот, всегда остававшийся лакомой добычей для Грифонов, они устраивали напавшему зверю засаду. Угодившего в нее, люди забивали до смерти, восторженно сдирая, затем, с его тела прекрасные шкуру и оперенье для своих диких ритуалов. Такое удавалось человеку нечасто. Царственный лев-орел сражался до последнего вздоха, кося, словно серпом, направо и налево, пришедших забрать его жизнь. Людей на подобной охоте гибло много. Страждущих повторить приключение, исключая мающихся еще не пришедшими славой и почетом, с каждым разом становилось все меньше и меньше.

Фош был свидетелем многих из этих случаев. Несколько раз ему самому пришлось активно помогать сородичам отбиваться от, преследующего их, человека. Но периодические стычки с людьми не вызывали у него, как и других Грифонов, тяжелой и непреодолимой тревоги. Все шло, как принято в мире, где отношения зверей и людей определяются естественностью борьбы за существование. Какого бы уровня развития этот мир ни достиг.

И вдруг из этих отношений выпала борьба. Человек прекратил не только изредка нападать, но даже тревожить Грифонов. Многочисленные жертвоприношения мяса, дичи и другой снеди львам-орлам стали с его стороны частыми и обильными. Дошло до того, что сами люди оказывались на жертвенных камнях, чтобы ублажить чрево зверь-птицы. Грифоны, никогда не нападавшие первыми на человека, жертву не принимали. Однако, отданных им на растерзание, как правило, молодых, сильных и красивых, люди назад не возвращали. Они оставляли свои жертвы тлеть там, где они должны были быть изодраны зверем, вознесенным над собой человеком.