Рука в перчатке - Рекс Тодхантер Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кремер буркнул, не вынимая изо рта сигары:
– Мне вообще ничего не кажется. Кто бы это ни был, он определенно использовал все имевшиеся возможности. Короче, дело дрянь. Вам придется или повесить это на Ранта, или найти мотивы у кого-то другого. Если убийца все-таки он и вы предъявите присяжным лишь те улики, что у вас есть, то они даже не станут совещаться. Кстати, я вам не говорил? Один из моих людей нашел на Лонг-Бич секретаршу Сторрса. Так вот, она утверждает, что вчера утром не слышала разговора своего шефа с Циммерманом и никто другой не мог этого слышать.
– Да, мне сообщили об этом во время телефонного разговора с вашим отделением, – кивнул Шервуд и, покосившись на Бриссендена, добавил: – Полковник сегодня днем доставил Циммермана в полицейское управление штата и попытался его расколоть. Никаких допросов с пристрастием. Чистая тактика. Но Циммерман только еще больше замкнулся. Упрямый осел, но образованный. Худшая разновидность.
– Нужно было его посадить! – прорычал Бриссенден. – Мерзкий наглец!
– Я не согласен. Можно отложить это и до завтра. А вот если он не захочет отвечать на наши вопросы, вот тогда мы его и посадим. Верно, Эд?
– Конечно. Нам придется. – Генеральный прокурор штата демонстрировал мрачную рассудительность. – Дэн, по-моему, вы действовали вполне осмотрительно. Это вовсе не та публика, за исключением разве что Ранта, на которую можно взять и надавить. Тем не менее мы имеем дело с убийством, и им придется заговорить. И я уверен, что здесь замешана женщина. – Он облизал губы.
– Эти перчатки. – Кремер кивнул на лежавшие на столе перчатки. – Вы сказали, что заставили мужчин их примерить.
– Да. Циммерману они оказались велики, Чисхолму – немного малы, но все-таки налезли. – Шервуд вздохнул. – Да уж, инспектор, как вы сами изволили выразиться, дело дрянь. Я буду вам крайне признателен, если завтра утром вы лично прибудете в Берчхейвен и сориентируетесь прямо на местности. Вот здесь… Взгляните еще раз на диаграмму…
Магуайр из Бриджпорта закрыл глаза.
Тем временем на Берчхейвен опустилась мирная ночная тишина, но мир и покой находились под неусыпной охраной. К одному из массивных гранитных столбов у въезда в поместье был прислонен мотоцикл, возле подъездной дорожки дежурил полицейский, время от времени ходивший взад и вперед, чтобы не уснуть. Около рыбного пруда, в тридцати шагах от рокового кизилового дерева, топтался еще один полицейский. Они с напарником, который сейчас сидел возле теннисного корта и лениво вытряхивал из ботинка гравий, патрулировали территорию. Белден, как обычно, в десять вечера запер все двери в доме, закрыв дверь на главную террасу лишь на защелку, потому что полицейский, в данный момент умиравший от скуки на стуле в прихожей, время от времени выходил на террасу выкурить сигаретку, размять мышцы и вглядеться в ночную тьму. Если бы сидевший в прихожей полицейский прислушался, то при желании сумел бы различить доносившиеся из кабинета едва слышные голоса.
А если точнее, один голос, поскольку говорил в основном Джордж Лео Рант. После ужина, который оказался точной копией обеда, Рант с помощью заслуживающих восхищения тонких уловок выманил миссис Сторрс из комнаты и через боковой холл, куда она отнюдь не собиралась заходить, завлек ее в кабинет. Выбрав в качестве поля боя кабинет, Рант сделал не только ловкий, но и весьма смелый ход, поскольку из всех комнат именно кабинет находился в полном распоряжении мистера Сторрса, и если дух покойного и решил задержаться под этой крышей, то витал именно здесь. Тем самым Рант, казалось, говорил миссис Сторрс: «Давайте останемся там, где ваш муж сможет бросить мне вызов. Я вступал в бой с открытым забралом при жизни вашего мужа и не побоюсь сделать этого и после его смерти».
И вот теперь, в десять вечера, Рант прорвал первую линию обороны: миссис Сторрс слушала его молча, не соглашаясь, но и не протестуя. Сумрак кабинета рассеивал лишь тусклый свет настольной лампы в углу. Миссис Сторрс, сцепив руки на коленях и спрятав глаза за набрякшими веками, понуро сидела на тахте возле радиоприемника. Джордж Лео Рант стоял в картинной позе в десяти футах от нее на восточном ковре, который Пи Эл Сторрс в свое время привез из Персии с личным багажом.
– …Но это вне области интересов для тех, кому не дано постичь, а недопонимание – один из самых распространенных недостатков. Впрочем, Шива и не требует понимания. Ни один древний или современный обряд во имя Шакти невозможно объять человеческим разумом. Три ступени: созерцание, принятие, проникновение. Мы не в состоянии понять то, что обожаем. Три исполнения: дисперсия, проникновение, омоусия. Второго можно достичь лишь посредством первого; третьего – лишь после достижения первого и второго. Три жертвы: я, мое я, я сам. Обрывки идентичности суть лохмотья несовершенства. Целостность предполагает и требует бесконечности. Другого пути к славе нет. Нет иного способа вхождения в вечный цикл, нежели путем распада личности на бесконечное число разрозненных частей, чтобы следовать за бесчисленными лучами, исходящими из трепещущего центра всемирной плоти… – (отступница поерзала на тахте, расцепила руки, опять сцепила их и застыла каменным изваянием), – в непрекращающемся движении. Обряды Шакти требуют духовного разрушения как прелюдии к смирению и великому восстановлению. Они стоят над физическим разрушением и более не требуют жертвоприношений в древних храмах. Я, Джордж Лео Рант, являюсь священнослужителем, верховным жрецом и буддийским монахом, и именно я взываю к вам из вечного цикла, в который вошел…
Полицейский в прихожей мог разобрать доносившийся из кабинета шелестящий шепот, лишь замерев и затаив дыхание.
Тем временем наверху, в своей комнате в конце коридора, Джанет Сторрс, с авторучкой в руке, сидела за письменным столом из южноамериканского кедра перед раскрытым блокнотом. Прежде она пользовалась карандашом, который проще было стирать, однако два года назад сменила карандаш на авторучку, чтобы навечно сохранить свои творения, если паче чаяния они приобретут хоть какую-то ценность. Джанет еще не переоделась в пижаму, но уже сбросила туфли и переобулась в шлепанцы. Она сидела, устремив глаза на трепещущую оконную занавеску, но ничего не видела, так как
