Гвен Винн. Роман реки Уай - Томас Майн Рид

Куда в таком случае?

Одно место привлекает его воображение, почти так же естественно, как родина, – столица мира. Он отправится туда, хотя и не останется навсегда. Использует только как промежуточный пункт для отправки в другую столицу – на этот раз столицу Франции. В этом фокусе и центре веселья и моды, в водовороте развлечений, он сможет забыть свое горе, если не стать счастливым. На это он не надеется; но попытаться стоит, и он попытается.

Приняв такое решение, он берет ручку и собирается написать на ярлыках слово «Лондон». Но как опытный путешественник, который не делает торопливых или необдуманных шагов, он еще некоторое время размышляет.

Как ни странным это покажется – хорошая проблема для психолога, – человек лучше соображает лежа, а еще лучше – с сигарой в зубах. Сигара – могучий помощник в размышлениях. Зная это, капитан Райкрофт закуривает и осматривается. Он в своей спальне, в которой, помимо кровати, есть софа – обычный предмет гостиничной мебели, с подушками, набитыми конским волосом и твердыми, как камень.

И вот он ложится на эти подушки и курит. Не злобно: сейчас он не думает ни о Лондоне, ни о Париже. Пока еще не может. Счастливое прошлое и несчастное настоящее слишком переполняют его душу, чтобы он мог думать о будущем. «Гнев любви» все еще владеет им. Он «губит цвет его жизни», оставляя его «вянуть». Или есть еще шанс на примирение? Можно ли переступить через пропасть, созданную гневными словами? Нет. Нет, без признания в ошибке – а для него это было бы унизительно, в нынешнем состоянии он не может на это пойти и не пойдет.

– Никогда! – восклицает он, доставая сигару изо рта, но вскоре возвращая ее, чтобы продолжать нить размышлений.

То ли под влиянием никотина, то ли по другой причине, но мысли его вскоре успокаиваются, их направление меняется, о чем свидетельствуют слова капитана:

– В конце концов я мог быть к ней несправедлив. Если это так, пусть Господь меня простит, как я надеюсь, Он меня пожалеет. Если это так, я не заслуживаю прощения и больше достоин жалости, чем она.

Как в бурном океане между огромными увенчанными пеной волнами встречаются пространства спокойной воды, так и в мысленной буре бывают передышки. В одну из таких передышек он произносит указанные выше слова; и продолжает размышлять в том же направлении. И положение, хотя и не приобретает couleur de rose (Розовый цвет, фр. – Прим. перев.), все же больше не кажется таким мрачным. Гвен Винн могла быть немного скрытной, она поиграла с ним, и он был бы готов, даже рад согласиться на это; соглашался на унижение, о котором минуту назад не хотел и думать. Так меняются чувства: от слепого гнева к полному прощению; капитан почти готов вскочить и снова распаковать свои вещи.

Но в этот момент он слышит, как часы бьют шесть; до него доносятся из окна голоса. Сплетничают двое слуг, работающие в конюшне: конюх и кучер одноконного экипажа.

– Хорошо провел время в Ллангоррене? – спрашивает первый.

– Еще бы! – отвечает кучер с сильным акцентом и икая. – Никогда не бывало лучше, да поможет мне Господь. Вино текло рекой, и самое лучшее вино. Я полон французским шампанским, вот-вот лопну.

– Хорошая девушка, эта мисс Винн. Правда?

– Конечно. Одна из лучших. Но недолго ей оставаться девушкой . Судя по разговорам слуг, скоро она впряжется в двупарную упряжь.

– А он кто?

– Сын сэра Джорджа Шенстона.

– Хорошая пара для нее, я сказал бы. Более аккуратный парень не заходил во двор. Много раз он давал мне на чай.

Они говорят еще немало подобного, но капитан Райкрофт не слышит; эти двое отошли от окна. Да если бы они и остались, он, вероятно, не стал бы слушать. Ибо опять он слышит все те же слова, последний презрительный ответ: «Да, пусть будет!»

Со всей остротой к нему возвращается прежняя тоска, он вскакивает, торопливо подходит к столу и пишет на клочке пергамента:

Мистер Вивиан Райкрофт,

Пассажир; цель назначения – .Лондон

БЗЖД. ( Сокращенное название Большой Западной железной дороги. – Прим. перв.).

Он не может приклеить ярлычок, пока не просохли чернила; и пока ждет, мысли его снова меняют направление, Он опять думает, не поторопился ли, не обвинил ли Гвен напрасно.

Но тут ему в голову приходит выход, о котором он раньше не думал: он ей напишет. Это будет не раскаяние, не признание вины с его стороны. Он слишком горд для этого и все еще полон сомнений. Только проверочное письмо, чтобы испытать ее и, если возможно, узнать, что она чувствует в таких обстоятельствах. От ее ответа – если он его получит, – зависит, будет ли это письмо последним.

По-прежнему держа ручку в руке, он кладет перед собой лист бумаги. На нем штемпель и название гостиницы, поэтому ему не нужно писать адрес, только дату.

Сделав это, он на какое-то время задумывается – думает, что написать. Большую часть своей взрослой жизни он провел в военном лагере, в палатке, а это место не способствует развитию эпистолярного стиля; он не очень хороший корреспондент и сознает это. Но случай помогает ему собраться с мыслями; и, как солдат, привыкший к немногословию, он пишет быстро и сжато, словно составляет донесение о сражении.

После этого не ждет, пока просохнут чернила, а пользуется промокательной бумагой. Боится, что решимость ему изменит. Сложив листок, он прячет его в конверт, на котором пишет просто:

Мисс Винн,

Ллангоррен Корт.

Потом звонит: гостиничные слуги еще не встали – и приказывает бросить письмо в ящик.

Он знает, что письмо сегодня же будет доставлено, и даже рано утром, а ответ – если таковой будет – он получит завтра утром. Ночь он проведет в гостинице, но не в этой, а в той, которую указал в письме: «Лэнгхем, Лондон».

И вот, пока пеший почтальон медленно идет по холмистой дороге в Ллангоррен, он садится в купе первого класса поезда Большой Западной железной дороги и бысто едет в столицу.

Глава тридцать третья

Спящий дом

Как тишина следует за бурей, так в Ллангоррен Корте на следующее утро после праздника царит спокойствие – до гораздо более позднего часа, чем обычно. Домочадцы, оправдываясь тем, что вчера пришлось поработать, спят дольше обычного Снаружи только садовник со своим помощником заняты обычной работой, и в конюшне один-два конюха кормят лошадей. Более высокопоставленные служащие: кучер и старший конюх – все еще спят; им снятся наполненные на три четверти бутылки с шампанским, полусъеденные фазаны и другие остатки деликатесов.

В доме все так же, как во вдоре: встали только самые младшие кухонные служанки. Слуги высшего класса позволяют себе расслабиться, они еще в постелях, и только в десять утра появляются дворецкий, повар и старший лакей; зевая и неохотно они начинают исполнять свои роли.