Большой круг - Мэгги Шипстед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Редвуд Файфер, – представил Хьюго. – Я говорил, он также будет продюсировать фильм.
– Страшно приятно с вами познакомиться. – Редвуд вскочил пожать мне руку. – Нехилый ваш поклонник.
В какой-то момент сэр Хьюго начал обхаживать Шивон, и, поскольку его обхаживания – тяжелая артиллерия, та передумала. А помогли ей сведения о том, что в проекте участвует богатый молодой лох.
– Мутные исторические сноски действительно дают хороший контент, – уступила она. – А братья Дей действительно в тренде.
Можно будет интересно раскрутить: семейная история – Редвуд, мать-писательница, бабка-издательница. Точно как сэр Хьюго, она назвала их Файфер Файфер.
– А твоя собственная история… – Шивон осеклась.
– Да?
– Погибшие родители. Чертово совпадение. Не хочу, чтобы прозвучало грубо.
– Это не вполне совпадение. Это причина.
– Причина?
– Того, почему я решилась. Хьюго говорит, судьба.
– В его стиле, – кивнула Шивон.
Полное фиаско во время полета только укрепило мою решимость стать Мэриен. Мне нужно было облегчение, нужно было стать кем-то, кто не боится. Помогло общее между нами, обе мы продукт исчезновения, сиротства, заброшенности, самолетов и дядьев. Мэриен похожа на меня и не похожа. Она загадочна, непознаваема, кроме некоторых обстоятельств, понятых мною на основании собственного опыта.
Я ответила Редвуду Файферу улыбкой, которой улыбаются парням с деньгами. Не явно кокетливой, но в ту сторону.
– Правда? – спросила я его. – Тащитесь от «Архангела»?
– Стопудово.
Я решила, Файфер издевается, но он наклонился в своем вращающемся кресле и серьезно сказал:
– Такие фильмы красиво сделаны и в самом деле романтичны. Меня вообще восхищают культовые штуки. Интересно, почему что-то становится культовым, понимаете?.. Что именно бьет по струнам такого количества людей? Когда такое происходит, задним числом все кивают на интуицию, ведь ясно, заполнили пустоту, но настоящая хитрость распознать пустоту, когда она еще пустота.
– Пустота на миллиард долларов! – воскликнул Хьюго. – Будем надеяться, у нас пустота пропавшей летчицы.
– Ладно, – вступил Тед Лэзерес. – Начинаем?
Если вы кинозвезда, то, скорее всего, псих привлекательной наружности, не расстающийся с портфолио, но люди не видят в вас психа. Они видят сыгранных вами персонажей: того, кто путешествовал во времени, спас цивилизацию, кого избрали красивым, сильным мужчиной в качестве предмета неиссякаемого обожания, кого вызволил из рук террористов отец, Рассел Кроу. Вы приобретаете вес, значение. Как танец тысячи покрывал, только с каждой ролью вы, наоборот, набрасываете очередное покрывало, пряча себя. Но в конечном счете выходит соблазнительнее стриптиза.
– Я готов, если ты тоже, – посмотрел на меня Хьюго, который должен был читать за других персонажей.
– Поехали, – кивнула я.
Я опустила глаза в пол, на серо-синий ковер студии, а когда подняла взгляд, совещательная комната показалась менее материальной, размытой, как будто сам ее остов сменился остовом другой жизни. «Предстань, предстань». Мелькнуло и улетело воспоминание о «Цессне». Я не смотрела на людей за столом, но чувствовала, как мое сияние отражается от их лиц. Я в Антарктиде сидела на корточках в палатке, а вокруг бушевала метель. Мы с Хьюго (Эдди Блумом) говорили о планах по возвращении домой, придумывали блюда, какие будем есть. Я люблю тебя, сказала я ему, хотя на самом деле по-настоящему не любила, не так, как он меня. Но все это уже не имело значения, поскольку мы оба не сомневались в том, что не выживем.
– Нас никто никогда не найдет, – сказал он.
– Мы пропадем не просто так, – ответила я.
Врала, конечно, хоть мне и хотелось, чтобы это оказалось правдой.
Улица Миллионеров
Сиэтл
Май 1931 г.
За два месяца до того, как Мэриен летала с Баркли над Национальным парком Глейшер
В туннеле Джейми прижался к боковине товарного вагона, горячий мрак вдавливал его, дребезжал и вонял серой. Свет фар был далеко, таща за собой поезд, как хвост кометы. Когда тебе покажется, что поезд сбавил скорость, говорили ему бродяги из Спокана, опусти ногу и начни похлопывать по шлаку, чтобы замерить скорость. Лучше всего спрыгивать до вокзала. Легавые там не самые любезные. Загремишь за решетку или отобьют почки, или и то и другое.
На обратном пути в Айдахо, на сортировочной станции Джейми уже как-то разбудила полицейская дубинка, поэтому еще одна встреча была ему не очень интересна.
Он слышал, что в длинных туннелях можно задохнуться, но бродяги считали, обойдется.
Лязг и пыхтение замедлились. Он присел, и большой палец ноги забился о шлак. Еще слишком быстро. Послышался скрежет, по его мнению, тормозов, и он попробовал еще. На этот раз земля словно схватила его за ногу, сковырнув с вагона. Он упал, жестко приземлился и откатился. Рюкзак по крайней мере несколько смягчил падение.
Иди по туннелю, советовали бродяги. В конце концов увидишь выход.
Держась одной рукой за стену, Джейми хромал и спотыкался в темноте, пока пальцы не наткнулись на железную дверь. За ней была лестница. Он пролез в люк, там оказался еще один туннель, наконец Джейми очутился на прохладном воздухе под серым небом в самом большом городе, который когда-либо видел. На великолепных зданиях, как медали на выпяченной груди, красовались консоли и пилястры, карнизы напоминали эполеты. Широкие улицы наводнили автомобили и трамваи. Вывески зазывали в столовые, к портным, кричали про матрасы, кока-колу, сигары, консервированных крабов, про все, что можно продать. Проходивший мимо мужчина в костюме указал себе на висок и сказал:
– У тебя идет кровь, знаешь?
Джейми поплевал на носовой платок и, не останавливаясь, приложил к голове и щеке. И без того грязная тряпица испачкалась сажей и кровью.
Ряды жилых домов, контор, представительских зданий, церквей устремились вверх на холм, но Джейми свернул вниз к берегу. Когда он решил уехать на лето из Миссулы, его неудержимо манил Тихий океан, и наконец вот он – маслянисто-серый, запруженный шумными чайками. У пирса толпились корабли и лодки. На подобии берега, хрустящего от осколков ракушек и заваленного гниющими водорослями, он смочил платок и отер лицо, поморщившись от ужалившей соли. Джейми не хотел становиться свидетелем развития отношений между Мэриен с Баркли Маккуином, устал переживать из-за Уоллеса, объелся его усилиями скрывать свое пьянство, говоря и двигаясь с робким ребяческим высокомерием. Он не мог спастись даже в дружбе с Калебом. Это Мэриен тоже изменила. Ни она, ни Калеб ни разу не намекнули о своих свиданиях, но Джейми о них знал, как знал и то, что они прекратились. Он стал как бы ненужной вершиной их треугольника, правда, с одной точки зрения, играл важную роль: и Мэриен, и Калебу, пытавшимся убедить себя в том, будто они не вместе, требовался амортизатор. Нет, он не считал их женихом и невестой или что они должны таковыми стать. Но необузданность, свойственная им всем с детства, в отношениях Мэриен с Калебом стала бурной, непролазной, колючей и безнадежно запутанной, как кусты ежевики. Они были парой – бывают такие естественные, бесспорные явления, – а раз уж пара сложилась, все вне ее (например, он) неизбежно, непременно становится чужеродным. Они с Мэриен, конечно, тоже пара, но связь близнецов базовая, ей почти можно пренебречь. По крайней мере, так, похоже, считала Мэриен.
Пройдя вверх (а тут, судя по всему, все шло вверх), он часами бродил, останавливал людей в рабочей одежде, спрашивал, знают ли они какой-нибудь пансион, стучался в двери. Наконец нашел что-то дешевое, где согласились его взять – с запекшейся кровью и все такое.
– Вы не знаете, где найти работу? – спросил он у хозяйки, когда она показала ему комнату, больше похожую на кладовку – маленькое окно почти непрозрачное от грязи.
– Много тут не найдешь.
Эти слова оказались недвусмысленно точными. Город кишел людьми, ищущими работу, толпами мрачных мужчин с мрачными историями про утраченные дома и фермы, обычно с семьями, которые нужно кормить. Он рассчитывал, что его возьмут в док или на рыбацкую лодку, и расчет сопровождала хрупкая, едва осознаваемая надежда таким образом разузнать что-то об отце, а может, чудом и столкнуться с ним. Для своего возраста Джейми был высок и силен, однако не так высок и силен, как большинство мужчин, толкущихся на берегу, не в таком отчаянном положении
