Разбег - Валентин Рыбин

Чары-ага оказался дома, только что вернулся из Вайрам-Али. Как ни странно, на этот раз доволен поездкой, настроение у него прекрасное. Сердара дома не было — в рейсе: улетел в Гаурдак. Зина в здравпункте. Забежала на перерыв, наспех пообедала. Нина с пониманием притронулась к ее животу.

— Зинуля… Ну, ладно, ладно — молчу.

Зина смущенно посмотрела на мужчин, сказала тихонько:

— Шестой месяц.

— Молодчина, Зинуля. А мы пришли к вам, чтобы на месяц пристроить Сереженьку. Я еду в Небит-Даг, Иргизов — на свою Нису. В июле оба вернемся. Не трудно тебе будет?

— Да ну что ты! — улыбнулась Зина. — Я же не одна. Бике-эдже, если понадобится, присмотрит, да и сестры Сердара — Ширин и Гульчехра часто к нам приходят. В общем, не волнуйся, все будет в порядке.

Чары-ага тем временем на тахте под карагачом упоенно рассказывал Иргизову о своем новом знакомом, механике хлопкоочистительного завода Галуеве.

— Очень интересный человек. Простой — рубаха, штаны, больше ничего нет. Жена, спрашиваю есть. Оказывается, нет. Мать, отец есть? Оказывается, тоже нет. Как попал в Туркмению, спрашиваю. Говорит, с Волги в голодовку сбежал, попал в детдом — теперь вырос. Значит, говорю ему, у тебя совсем никого нет? Он говорит — есть. Джины, говорит, у меня есть… Хай, интересный человек! Какие такие джины, спрашиваю. Свои, говорит. Раньше на заводе были английские джины марки «Платт», теперь он изобрел свой джин. В два раза быстрее английского «Платта» работает! Интересный человек Алешка Галуев…

— Чары-ага, — прервал его рассказ Иргизов. — То, что он свой джин изобрел, это хорошо. И что действует машина вдвое проворнее — тоже хороша. Но ты ведь все время возмущаешься, что хлопок грязный с заводов идет. Ты мне скажи — этот новый Алешкин джин хорошо очищает?

Чары-ага засопел, ибо попал Иргизов в самую цель. Засопел, но не ругать же опять джинщиков и, тем более, нового знакомого, который механиком трудится на заводе.

— Ваня, я тебе вот что скажу, — начал рассудительно Чары-ага. — В настоящий момент нам важно иметь уверенность, что скоро хлопок пойдет чище, чем в аптеке. А такая уверенность у меня появилась. Я думаю так… Если Алешка изобрел свой джин, то неужели он не найдет способ, чтобы этот джин очищал хлопок на все сто процентов!

— Найдет, не сразу мир строился, — поддержал старого друга Иргизов.

Вечером Иргизов пошел проводить жену на станцию. С Сережей Нина попрощалась дома: сын, как пришел из школы, сразу сел за уроки. Да и привык он к частым отъездам матери — весть об отъезде принял довольно равнодушно, только попросил, как всегда, сияя глазами:

— Чего-нибудь привезешь?

— Ну а как же! — обняла она его и поцеловала в щеку. — Разве я могу вернуться к тебе с пустыми руками!

Сережа проводил ее со двора.

Иргизов взял жену под руку — и так они шли, беседуя о том, о сем. Неожиданно встретились с Чепурными. Он — в пограничной форме, майор, и она — тоже в форме. Иргизов знал, что Лилия Аркадьевна следователь по борьбе с детской преступностью, но в милицейской форме увидел ее впервые. В ней она выглядела немножко полнее и строже. Нина поздоровалась первой, подав обоим руку. Затем — Иргизов, пожимая пальчики Лилии Аркадьевне, вопросительно заглянул ей в глаза. Она улыбнулась:

— Вася, я кажется тебе говорила о нем?

— Не помню, Лиля. По-моему, ничего не говорила. Во всяком случае, встреча с ним — для меня полная неожиданность. Давно возвратился?

— Ну, Чепурной! — Иргизов рассмеялся. — Я уже два года хожу по Ашхабаду.

— А к нам почему не зашел ни разу? А еще старый друг.

— С Лилией Аркадьевной мы как-то виделись, — сказал запросто Иргизов.

— Виделись? — удивился Чепурной. — Ну, женка, а ты до сих пор — ни слова.

— О боже, — недовольно сказала Лилия Аркадьевна. — Ну встретились на тротуаре, поздоровались — и дальше.

Нина Михайловна деликатно предложила:

— Заходите к нам как-нибудь. Будем рады. Правда, мы редко бываем вместе. То я в отъезде, то Иргизов. Вот и сегодня отправляюсь в Небит-Даг. А Иргизов через три дня на раскопки.

— Как-нибудь заглянем, — пообещала Лилия Аркадьевна. — Васыль мой тоже все время в горах. — Она бросила насмешливый взгляд на Иргизова, и Нина перехватила его.

— Ну так, приходите, — сказала несколько суше и сжала губы. — Пошли, Иргизов, до отхода поезда полчаса осталось. — Она взяла его под руку и ускорила шаг. — А все-таки, она к тебе все еще питает особые чувства. У нее такая многозначительность во взгляде что мороз по коже.

— Глупости, Михаловна.

— Между прочим, как только заходит разговор о ней, ты всегда называешь меня этим бабистым — «Михаловна». Все время произносишь с подтекстом. Михаловна, мол, жена, хозяйка — и ничего возвышенного.

— Нина, не глупи, и не повышай голос — на нас обращают внимание прохожие.

— А что я особенного сказала? — обиделась Нина. — Ты все время затыкаешь мне рот, не даешь высказаться. Пожалуй, я доберусь до вокзала одна, отпусти мою руку.

— Не глупи, и не дергайся, — предупредил Иргизов.

— А я говорю, отпусти!

Иргизов, зная ее характер, замолчал, но руку не высвободил. На вокзале, перед тем как войти в вагон, где уже разместились артисты театра, она решительно попросила его:

— Слушай, Иргизов, наберись мужества — скажи: ты встретишься с ней, пока я буду в Небит-Даге?

— Ты сумасшедшая. — Иргизов засмеялся и, обняв, поцеловал жену.

— Еще раз, — попросила она. И прильнув к нему, счастливо засмеялась: — Ну, вот теперь я спокойна.

Утром, высадившись на небольшом перроне небитдагского вокзала, артисты двинулись к горам — к гостинице и рабочему клубу. Администратор театра с реквизиторами уже два дня находился здесь — встретил своих актеров. Разместившись в трехместном номере, вместе с гримершей и зав. костюмерной, Нина тотчас отправилась на поиски Юры Каюмова.

Контору она нашла тут же, чуть ли не рядом с гостиницей, но сам он — на Вышке. Пожилая бухгалтерша посоветовала справиться насчет товарища Каюмова у лаборантки Руслановой. Нина так и поступила — отыскала лабораторию и Таню Русланову, симпатичную сероглазую девушку в белой шелковой кофточке и кремовой юбке.

— Мне посоветовали обратиться к вам, — сказала она, с интересом разглядывая ее. — Вероятно. Юрий Каюмов — ваш начальник?

— Не совсем. — Таня улыбнулась. — Он — мой хороший друг.

— О-оо! — восхитилась Нина. — У него, оказывается, хороший вкус. Вы очаровательны, Таня. Не стесняйтесь меня, — тут же попросила она, видя, что ее собеседница засмущалась. — Я актриса Ручьева. Мы только что приехали.

— Как?! — теперь уже удивилась Таня. — Та самая Ручьева, которая в Ашхабаде…

— Та самая. А Юрочку я знаю давно, с самого его детства. Мой муж и его отец давно дружат. Словом, мне надо его повидать.

— Он будет вечером. Сейчас он на Вышке. Я постараюсь сообщить ему по телефону о вас. Вы где остановились? В гостинице? Боже — в этом тошнотворном курятнике! Нина Михайловна, пойдемте ко мне. Я недавно получила квартиру — две комнаты. У меня вам понравится.

— Это далеко?

— Совсем рядом с гостиницей.

— Прекрасно, Танечка!

Новый дом был одноэтажным, окна — во двор и на тротуар. Комнаты Тани с выходом во двор. За окнами кучки наметенного песка и консервные банки возле мусорного ящика. Ни деревца пока что, ни кустика, — вид явно не респектабельный. Но в комнатах у Тани чисто и уютно. В передней стол со стульями и диван, на стене две картины и часы с кукушкой. Во второй комнате кровать, над ней рога архара, рядом с кроватью — трюмо и столик с настольной лампой. В углу этажерка с книгами.

— Располагайтесь, Нина Михайловна, — сказала Таня. — Лучше всего, конечно, в спальне — там вам никто не будет мешать. Вот шлепанцы, вот халат. Вот второй ключ от квартиры, если захотите прогуляться.

— Спасибо, Танечка.

— Тогда я пошла в лабораторию, вечером встретимся.

Нина Михайловна отдохнула, погладила помявшееся платье, привела себя в порядок. Зашла в гостиницу, — благо, она через дорогу, — сообщила режиссеру о своем местонахождении. Васильев, седеющий трагик, с рыжими кустистыми бровями и вставленными зубами, недовольно поморщился:

— Пойдемте посмотрим рабочий клуб. Хоть и говорили мне, что все у них тут есть — и гримерная, и костюмерная, но это сказки. Обыкновенный клубишко, с комнатушкой для реквизита и афиш, а сцена — двум тараканам не развернуться.

Клуб, однако, оказался не столь уж маленьким. Все, как говорится, при нем — фойе, комнаты для работы кружков. Зрительный зал, может быть, маловат, акустика не из лучших. Но, в общем-то, ничего, случалось выступать и в более утлых помещениях. Васильев напомнил Нине Михайловне, что вечером необходимо собраться всем и провести репетицию «Женихов», но оказалось — вечером в клубе собрание нефтяников. Репетицию перенесли на утро завтрашнего дня, и Нина, расставшись с режиссером, отправилась побродить по городу. Улицы показались ей размашистыми и пустынными. И хозяйничали на них не люди и машины, а кочующие песчаные островки. При дуновении ветра песчинки поднимались в воздух и, искрясь на солнце, перекочевывали на новое место. Нине показалось, что вряд ли когда-нибудь обживут эти полудикие улицы люди: уж слишком мало их в Небит-Даге. И она была удивлена, когда вечером увидела на магистральной улице сотни рабочих парией, приехавших с Вышки. Они запрудили оба тротуара и асфальтовую дорогу. Они шли со стороны вокзала, с прибывшего поезда. До их появления Нина не могла отыскать ни магазинов, ни столовой. Но едва выплеснулись с перрона в город толпы рабочих, как сразу стало все видно: вон столовая… пивная… ресторан, лимонадный киоск… И сама по себе отступила мысль о полудикости этих мест. Стало ясно, что Небит-Даг в недалеком будущем, наверняка, станет Меккой туркменских нефтяников. Три часа назад, осматривая Танины комнаты, Нина, хоть и хвалила молодую хозяйку за уют, но про себя думала: «Непонятно — зачем ей комфорт? Неужели она собирается жить здесь годы! Да здесь с тоски умереть можно!» Но сейчас и эта мысль Нины была опровергнута. Конечно же, есть полный смысл людям селиться здесь навсегда.