Снайперы - Мария Симонова

Кэт даже не ожидала, что «номер», в который ее приведут, окажется настолько комфортабельным: большой телеэкран перед широкой постелью, застеленной свежайшим бельем, торшеры, эстампы на стенах, чудные безлистые растения в горшках и даже мини-бар, к ее удивлению, оказавшийся далеко не пустым. Жаль только, что окна здесь были непрозрачными — молочно-белое стекло хоть и пропускало свет, однако не позволяло любоваться окрестным пейзажем. Как сразу выяснилось, они к тому же еще не открывались. Зато тут имелся нормальный, даже более чем нормальный, туалет и к нему еще душевая розового мрамора.

Хорошо, что ее конвоиры оказались людьми не настолько твердолобыми, чтобы воспринять распоряжение «находится при ней» буквально, — проверив номер, они вышли за дверь, так что Кэт получила возможность немного расслабиться и наконец заняться собой.

Для начала она приняла душ, наплевав на подозрение, что в номере понатыкано скрытых камер: раз их все равно не заткнешь, пускай все, кому охота, любуются и кусают локти. Вымывшись, Кэт не стала опять влезать в джинсы, а облачилась в свое зеленое платье «для выхода» и завалилась в таком виде на кровать. Спать не хотелось, хотя по московскому времени, продолжающему жить у нее на руке, шел уже четвертый час утра. В голове варилась, перемешиваясь, какая-то жуткая фрагментарная каша из сегодняшних событий, щедро сдобренная солью безумных предположений.

Рука сама собой потянулась к бару и наткнулась на пульт, лежавший сверху. Взяв его, Кэт включила экран. По единственной здешней программе шел балет — не сказать, чтобы Кэт его очень любила, но выключать не стала: отрываться, так по максимуму, может быть, в последний раз гуляем. Потом она открыла бар и вытащила оттуда первую попавшуюся бутылку: "Ха, мартини «Бьян-ка!» Затем, поколебавшись — брать не брать — достала и бокал.

После третьего выпитого бокала ее посетила новая, уже не очень трезвая мысль, спровоцированная, очевидно, худыми балеринами, что ее тут собираются отпаивать и откармливать. На резонный вопрос самой себе «зачем?» в памяти промелькнула заметка о том, что некоторые папуасские племена так поступали с женщинами, чтобы те были вкуснее.

Когда через некоторое время к ней вошли Поплавский и еще один — «Как его там… А, неважно», — она встретила их словами:

— Что, пора на ужин?

— Слушай, да она же пьяная, — произнес второй («Вспомнила — Мальцев!»), остановившись у двери.

— Пойдемте с нами. — С этими словами Поплавский подошел к Кэт и отобрал у нее почти пустую бутылку.

— Не надейтесь! Пить я буду, а есть — нет! — заявила она, в то время как он стащил ее за руку с кровати и повлек из номера — она только и успела, что сунуть ноги в свои белые дорожные туфли. Хорош видок!

Поплавский опасался, что Кэт начнет сопротивляться и еще, чего доброго, кричать. «Ну как тогда прикажешь ее доставлять для официального представления — на руках, что ли, нести, заткнув рот?..» Но Кэт насупилась и замолчала, видимо, размышляя о превратностях своей судьбы.

Наконец они вышли в большой зал — впрочем, представление о его величине было чисто ассоциативным, поскольку в нем находилась колоннада, не позволявшая оценить его истинные размеры. Они двигались среди колонн, как в лесу, пока не наткнулись внезапно на довольно большую компанию.

Здесь находились Дохнов и встречавший их старик со своими двумя спутниками, а напротив них чуть поодаль стояли два человека, которых Кэт тут видела впервые. И не сказать, чтобы они ей очень понравились — блондин и брюнет, в остальном почти одинаковые, среднего сложения, одеты в серые костюмы полувоенного покроя. И лица — то ли отрешенные, то ли, наоборот, чересчур целеустремленные. Эта пара притягивала внимание и, несмотря на хмель, вызвала в ее душе непонятную тревогу.

Знакомая Кэт компания пребывала в заметном даже на первый взгляд напряжении — при ее появлении все слегка оживились. Пара напротив оставалась невозмутимой, словно стражи, которым не следует реагировать на то, что происходит у них под носом. Еще больше они напоминали неподкупных судей.

— Итак, — обратился к этим двоим старик, словно продолжая начатый разговор, — вы не отрицаете, что над вами стоит император и что у него имеется дочь.

— Да, все это так! Ведь мы с вами только что об этом говорили! — ответил блондин певучим, очень приятным для слуха голосом с легким, едва уловимым акцентом, поразив Кэт несоответствием эмоциональной окраски сказанного со своим по-прежнему невозмутимым внешним видом. — Как и о том, — продолжал блондин, и в его словах послышалась глубочайшая скорбь, — что некоторое время назад она пропала.

Старик как-то странно поглядел на Кэт и сказал:

— Как вы считаете, она могла попасть на нашу территорию?

После этих слов возникла небольшая пауза — блондин с брюнетом, повернув головы, некоторое время молча смотрели друг на друга.

Кэт отчего-то стало ужасно смешно — должно быть, от играющего в голове мартини. Или от мысли, что это именно ее хотят выдать за дочь какого-то императора? Нет, просто у нее, кажется, начинался пьяный бред: ей показалось, что эти двое смеются — прямо-таки ухохатываются, хотя никто из них даже не улыбнулся. Наконец блондин сказал:

— Дочь нашего императора и наследница престола находится у вас, и мы не можем этого отрицать.

Кэт уже распирало от желания прыснуть.

Дохнов что-то шепнул старику, тот сделал несколько шагов вперед и протянул им лист бумаги:

— Взгляните. Здесь изображение девушки. Может быть, это она?

Они одновременно взяли листок и вместе на него поглядели.

Тут Кэт не выдержала и залилась смехом — звонким, заразительным, пошедшим гулять в колоннаде переливчатым эхом.

Дохнов с Петром Максимычем и остальными уставились на нее страшными глазами и молча смотрели, как она смеется, а Поплавский, державший ее за локоть, сжал его так, что у нее чуть не хрустнул сустав. Смех на ее губах превратился в сдавленный крик боли. Кэт согнулась, но ее сзади дернули, заставив стоять прямо.

Эта странная пара — блондин с брюнетом тоже глядели на нее, словно только сейчас впервые заметили. Кэт это почему-то не понравилось даже больше, чем издевательство над ее рукой.

— Нет, это не она, — сказал блондин, отдавая старику бумагу. И указал пальцем на Кэт, словно Вий, которому открыли веки:

— Вот она!

От этого заявления Кэт ощутила легкий шок и одновременно почувствовала, как хватка на ее плечах ослабевает. Вся компания опять смотрела на нее. Под колоннами воцарилась мертвая тишина и висела некоторое время, пока ее не нарушил Петр Максимович:

— Тогда нам остается только вернуть ее вам, так сказать, в семейное лоно, — произнес он, окидывая Кэт каким-то очень сочувственным взглядом. И обратился к ней со словами: — Ну что ж, дитя мое… Иди.