Наука страсти - Джулиана Грей

— С… с герцогиней? — все так же беспомощно пискнула она.

— С герцогиней Эшленд. Впрочем, возможно, она больше не пользуется этим именем. Будьте добры, проводите меня к хозяйке дома.

— Я… я не… я… — Она сглотнула, очевидно, мечась между пугающей внешностью Эшленда и обязанностью защитить хозяйку от непрошеных визитеров. — Могу я узнать ваше имя, сэр? — спросила, наконец, она, вцепившись в дверной косяк.

— Разумеется. Я — ее супруг, герцог Эшленд.

— Я… о!

— Можно мне войти?

— Сэр, я…

Эшленд переступил через порог, вынудив горничную отступить на несколько шагов.

— Я подожду в гостиной, если вы меня туда проводите.

— Да, сэр. Ваша светлость. Конечно. — Она заспешила вперед и впустила его в переднюю комнату — заставленную мебелью гостиную с кучей фотографий, салфеточек и больших кадок с пальмами. Даже не взглянув на фотографии, Эшленд подошел к окну и уставился на окутанную коричневым туманом улицу. По мостовой неторопливо катился фургон доставки, влекомый темной старой лошадью. Та апатично поводила ушами вперед-назад. Над головой Эшленда послышались шаги, доносились приглушенные голоса. Голос Изабель?

Легкая поступь на лестнице. Эшленд повернулся к двери.

— Ваша светлость, — застенчиво произнесла горничная, открывая дверь.

Громко шурша голубым и желтым шелком, в комнату вошла дама. Волосы темные, сильно стянуты назад и падают на плечи каскадом невозможно черных кудряшек. Турнюр такой высокий и гордый, что Эшленд невольно испугался, как бы она не потеряла равновесие. Она протянула вперед руки:

— Эшленд!

Он узнал ее не сразу. А затем с недоверием выдохнул:

— Элис?

Свояченица сделала к нему еще один неверный шажок.

— Мой дорогой брат! Вам следовало предупредить меня.

Эшленд подошел к ней, потому что так предписывала вежливость. Взяв одну из ее протянутых к нему рук, он чмокнул воздух над ней и подвел Элис к креслу.

— Моя дорогая Элис, — произнес он, неловко встав у камина. — Как поживаете?

— Я велела приготовить чай. Вы любите чай?

— Боюсь, у меня не так много времени. Я пришел, чтобы справиться об Изабель. Думал, что она здесь, во всяком случае, так мне сообщил мой поверенный. — Эшленд понимал, что все это звучит скованно и безжизненно. Подняв руку, он облокотился локтем на каминную полку, пристроив его на крошечном свободном пятачке среди хлама.

— О! Что ж, прошу прощения за ошибку. — Элис разглядывала свои руки, сжатые на обтянутых шелком коленях. — Ее здесь нет.

— Нет в настоящее время, или она здесь вообще не живет?

— Не живет. — Это было сказано шепотом.

Эшленд некоторое время помолчал.

— Я не совсем понимаю. Согласно моему поверенному, ее квартальное содержание поступает по этому адресу. Тысяча фунтов в год. Довольно неплохая сумма. Надеюсь, тут нет какой-нибудь печальной ошибки. — Он взял первый попавшийся под руку предмет, миниатюрную златовласую пастушку, и повертел ее в пальцах. — Она все еще жива, не так ли, Элис?

— О да! О, конечно! Я… я на прошлой неделе получила от нее письмо. Я…

В дверь постучали, и вошла горничная, изнемогая под тяжестью подноса: горшочки и чашки, и сливочник, пирожные и булочки без числа. Поставив поднос на круглый столик рядом с диваном, она кое-что поправила и выпрямилась:

— Этого достаточно, мэм?

— Да, Полли. Спасибо.

Дверь за горничной закрылась. Элис энергично склонилась над подносом.

— Сливки и сахар, ваша светлость?

Эшленду было плевать.

— Да.

Она захлопотала над чаем. В свете лампы ее волосы золотисто блестели. Эшленд, не двигаясь, наблюдал за ней — за торопливыми нервными движениями рук, за чаем, перелившимся через край чашки (о боже, я такая неловкая!), за куском кекса, осторожно положенным ему на тарелку.

— Вот, держите, ваша светлость. Разве это не самое подходящее для такого ужасного январского утра?

— Да. — Он поставил тарелку на каминную полку, поднес к губам тонкий, как бумага, фарфор. — Расскажите мне про Изабель. Как у нее дела, хорошо?

— О да, просто очень хорошо.

— Полагаю, вы пересылаете ей деньги каждый квартал, как только они поступают? — Он подбородком указал на заставленную вещами комнату. — Все деньги?

Она спряталась за своей чашкой.

— Ну… нет, не все.

— Большую часть?

— Как сказать…

— Элис, — произнес Эшленд, решительно поставив чашку на блюдце, — думаю, лучше всего, если вы точно объясните мне, куда ежемесячно деваются деньги и почему.

— О боже. — Элис тоже поставила чашку с блюдцем на столик и заломила руки. — Не знаю, хотела бы Изабель…

— Да я гроша ломаного не дам за ее желания, Элис, если вы простите мне такое выражение. Я хочу знать только одно: где именно находится моя жена и что вы делаете с ее денежным содержанием?

Элис вскочила на ноги.

— О, ваша светлость. Пожалуйста, не сердитесь. Я только… видите ли, Изабель просила меня, потому что сама она о девочке заботиться не может из-за ее теперешней… теперешней компании…

— О девочке, — повторил Эшленд, чувствуя, как немеют конечности. — О какой девочке?

— Ее дочери, ваша светлость.

Из особенно захламленного угла комнаты послышалось свирепое чириканье. Элис снова вскочила на ноги.

— Ах, глупая птица. Ну, конечно, он видит угощение к чаю. Никогда не мог устоять перед лимонным тортом. — Она взяла тарелку и ринулась к птичьей клетке.

Эшленд смотрел, как она кормит птичку, сквозь шум в ушах слушал, как щебечут Элис и попугай. Звуки доносились словно издалека. В дальнем конце комнаты стоял поднос со спиртным. Эшленд поставил чашку с блюдцем на чайный столик и пошел к подносу. С горлышек наполненных до краев графинов свисали дорогие выгравированные этикетки. Эшленд выбрал бренди.

— Понятно. — Он одним глотком осушил бокал бренди, налитый только до половины (все-таки самодисциплина — великая вещь), и с хрустальным звоном поставил его на поднос. Бренди обжег горло и приятно потек в желудок. — Дочь. И где она сейчас?

— Ну как же, наверху, со своей гувернанткой, конечно. Я наняла для нее гувернантку-француженку. Все только самое лучшее. — Элис гордо засияла. — На следующий год она отправится к леди Маргарет.

— Сколько ей лет?

— Скоро тринадцать, ваша светлость, и она очень славная и красивая девочка.

Скоро тринадцать.

— Могу я ее увидеть?

— Я… — Элис потеребила кружевной рукав. Лоб под ровным, как по линеечке, пробором собрался множеством морщин. — Полагаю, вреда от этого не будет.

Она подошла к чайному столику и позвонила в колокольчик.