Мой ректор военной академии 3 - Тереза Тур

— Вот и славно, — кивнула я. — Наши мужчины в разгоне?

— Да. Они собирают материал для внеочередного выпуска газеты. Решили снова выпустить его во вторник.

— А новости провинций? — поинтересовалась я.

— Обещали, что-нибудь придумать.

— Мам, займись новостями, которые должен Брэндон должен сообщить журналистам. Нам надо показать, что пресс-служба работает. И работает титанически. Кстати, надо штат набрать. Он ему полагается. Следовательно, пускай кого-то в помощь нам откомандировывают. А то у нас и своих дел — невпроворот!

— Хорошо, — кивнула мама. — Только к мужчинам пока лучше не лезть…

— Вот-вот, — перебила ее мрачная и расстроенная Джулиана. Но сразу опомнилась и быстро сказала. — Простите.

— Нам его высочество нахамил, — пояснила я. — Он ранен, мы отправились его проведать. Он и вызверился.

— Девочки, какие же вы глупые, — покачала головой мама. — Мужчины любят, когда они — герои. Самые сильные, самые самные… А бедный принц сейчас. И ранен — следовательно слаб. И от Ричарда с отцом отполучал за свои подвиги. И жизнью других за его жизнь заплачено. А тут вы… и он — бледный и немощный.

— Все равно — это не повод хамить, — не согласилась я.

— Не повод, — не стала спорить мама.

На Джулиану этот разговор подействовал благотворно. Она хотя бы перестала вздыхать, как обиженный еж. И стала рассматривать фотографии без четко выраженного в глазах желания их спалить.

Мы с мамой переглянулись — и присоединились к ней.

Что и говорить — Брэндон хорош! Настоящий принц. Особенно, если сравнивать его с родственниками — подавляющим своей мощью отцом и мрачным, как смерть, Ричардом.

Вот он по-мальчишески задорно улыбается — у меня сложилось ощущение, что именно в этот момент он смотрел на Джулиану, задававшую ему какой-то вопрос.

Вот принц делает выпад шпагой — и на снимке видно, что он и силен, и изящен.

Вот он в группе своих сотоварищей проходит полосу препятствий. Все замызганные, вымотанные, но веселые.

Вот он танцует, читает, спорит. О чем-то задумался, что-то рассказывает, набивая чем-то картонный тубус. Наверное, готовится к запускам фейерверков, до которых сейчас, увы, никому нет дела.

— Он просто злится, считая, что он слабее и отца, и старшего брата, — тихо сказала мама. — Не сердись на него, девочка. Хотя… если у вас отношения…

И мама печально покачала головой.

Джулиана покраснела.

— Я глупа и смешна, — тихо проговорила она.

— Нет, — отрицательно покачала головой мама. — Ты не глупа и не смешна. И принц вполне мог увлечься тобой. Вопрос в том, будешь ли ты счастлива с ним. Позволят ли вам быть счастливыми…

— А давайте-ка отправимся обедать, — предложила я. И разговоров я подобных не люблю — все равно каждый решает все для себя сам. И место для таких бесед было выбрано неудачно. Ну, действительно, где еще беседовать о чувствах к наследному принцу, как не в Императорском дворце. Особенно после того, как Фредерик так внимательно рассматривал не к месту разволновавшуюся Джулиану.

Я распорядилась на счет обеда. Напомнила, что его величество тоже нуждается в пище — и не всегда только в духовной. Велела, если он во дворце, обязательно его покормить. Если его нет — узнать у секретаря, покормят ли мужчин вовремя.

Затем мы отправились втроем к Наташе, решив проконтролировать и процесс питания.

Преодолев сопротивление писательницы, которая капризничала и требовала, чтобы ее оставили наедине с ее вдохновением, мы вытащили ее на обед. Чтобы не заставлять женщину наряжаться и дать ей возможность остаться в уютной пижаме, я распорядилась, чтобы обед подали в ее комнаты.

— А после обеда все идут гулять во дворцовый парк, — велела я.

— Но ответил людоед: «Нет!» — решительно отвечала Наташа. — Сегодня меня никто из удобной формы одежды не вытряхнет. А если попытается, то много-много интересного текста не получит!

Поскольку мне было исключительно любопытно, что наша талантливейшая напридумывала еще, и появился ли в тексте кто-нибудь похожий на императора Фредерика, то я малодушно сказала:

— Ладно.

И добавила решительно:

— Но завтра обязательно. И ужинаешь ты с нами!

Разошлись мы уже около полуночи — если так пойдет дальше, то у нас все будет написано вперед на несколько месяцев. Постановили, что журнал будет выходить по вторникам, а газета «Имперская правда» — по пятницам. А еще срочные номера… Тоже получается по вторникам?

Додумались до слогана для газеты. «Правда — и ничего, кроме правды» — звучало замечательно.

Все. В состоянии зомбика я потащилась в свои покои, радуясь бесконечно тому, что у меня есть Оливия, которая не только помогла мне с утра собраться и одеться, но и озаботилась, чтобы мы пообедали и поужинали. Она же помогла мне раздеться. Потом душ — и я рухнула.

В скором времени я поняла, что плохо устала. Заснуть я не могла. К этому примешивалось мерзкое самочувствие и ледяные конечности, которые, как я ни крутилась под одеялом, согреть не получалось.

И шерстяные носки вместе с волшебным саквояжем, в котором могло появиться все, что ты представишь, остались в нашем с Ричардом городском доме.

Я всхлипнула от острой жалости к себе. И тут раздался родной голос Ричарда. Ворчливый.

— И вот что тебе не спиться?

— Ты пришел, — прошептала я.

— Часа на три-четыре, — теперь в голосе появилась насмешка. — Дай полотенце, я в душ.

Поднялась, дала ему все, что требовалось.

— Я сейчас, — сказал Ричард.

От него веяло усталостью. Каким-то остервенением. Мне показалось даже, что от его одежды пахло кровью.

Вернулся он быстро, расчесывая по пути волосы, чтобы высохли.

— Я очень хотел забросить вчера все дела. Я чувствовал, как ты ворочаешься, думаешь — и не можешь заснуть. По большому счету, — Ричард нежно меня поцеловал, — тебя сейчас не стоило оставлять одну. Но…

— Ничего, — я прижалась к нему.

— Ты дрожишь? Заболела?

— Нет. Никак не могу согреться. И заснуть.

— Иди ко мне, я тебя согрею.

И через мгновение, прижав мои ледяные руки и ноги к себе, добавил:

— Ледышка. Жуткая ледышка.

— Зато ты — горячий, — глаза стали закрываться у меня сами собой.

Я чувствовала, как он улыбается. Потом его руки стали меня поглаживать.

— Только никаких поползновений, — честно предупредила я.

Он тихонько рассмеялся, уткнувшись носом в мою макушку.

— А целоваться можно?

— Спать. Просто спать, — широко зевнула я.

— Слушаюсь, — вроде бы согласился он, но заворочался и спросил. — Ника, мне доложили, что ты просила обезболивающие у Ирвина. Что-то серьезное — и ты решила скрыть это от меня?