Бойцы Сопротивления - Николай Пронин

Кто знает, сколько еще людей будет ожидать своего часа в этой же камере, кто знает, сколько узников томилось здесь до меня? Мне известно, что в этой же тюрьме сидели Бандьера, Бьянки, Манара Вальмиди — профессор, известный специалист по греческому языку, Банкьери…

Часы медленно тянулись друг за другом. Я напрягал слух, стараясь понять, не прибыли ли снова немцы и нет ли чего нового, что может стать благоприятным для меня. Но не мог услышать ничего особенного. Снова стали появляться те же мысли и опасения, которые мучили меня весь прошлый день, ночью и этим утром. Снова мной овладели тревожные мысли: ведь вполне могло быть, что подобное молчание со стороны означает, что они все еще ничего не знают о моем приговоре, и это предположение могло оказаться тем более верным, что уже прошло довольно много часов, а надзиратель все еще не вернулся и ничего не сказал мне о том, удалось ли ему благополучно передать записку.

Вполне возможно, что он испугался, поэтому решил не делать обещанного и избегает любой встречи со мной. Однако уже вскоре мне довелось убедиться, что подобные мысли были лишь необоснованным пессимизмом: ко мне заглянул столь ожидаемый мной надзиратель. Он оказался поистинг неоценимым помощником, рискуя собственной жизнью, пришел сказать, что передал записку в тот же день и что Цанканаро и Тарикко уже провели разведку в окрестностях тюрьмы.

Надзиратель ушел, а я снова начал прикидывать в уме, как друзья могут меня освободить.

Тюрьма Бальденич была одной из наиболее современных, ее окружали две стены, по которым проходили провода под током высокого напряжения, внутри ее находилось 16 карабинеров и десять надзирателей, внутренний арсенал ее был огромен; кроме того, тюрьма находилась совсем рядом с городом, в котором полно немцев, живших в многочисленных казармах.

По дороге Беллуно-Лонгароне, служившей важной артерией, связывающей Италию с Австрией и Германией, непрерывным потоком шли военные колонны. При первом же выстреле к тюрьме подошли бы любые из проходящих мимо воинских частей.

Немцы особенно свободно чувствовали себя в провинции Беллуно, так как она и провинции Тренто и Больцано были аннексированы от Италии и присоединены как части национальной территории фашистской Германии.

С другой стороны, мне приходилось раздумывать и о том, что при любом исходе операции неизбежно будут применены репрессии к заключенным, в результате чего на месте будут расстреляны все политические заключенные, находящиеся в Бальдениче, поэтому, может быть, гораздо лучше, если я умру один, по крайней мере в этом случае я смогу умереть спокойно, не мучаясь тем, что стал причиной смерти моих товарищей.

Сейчас, забегая вперед, я должен сказать, что за мое освобождение заплатили жизнью Цанканаро и его сын. В тот же вечер, когда меня освободили, нацисты арестовали многих жителей Беллуно. Сын Цанканаро вышел из дома, чтобы предотвратить арест отца, но был схвачен и повешен, а отец был убит, как только переступил порог своего дома.

Между тем я лег на койку и стал думать и думать о том, что меня ожидает. Постепенно усталость взяла свое, и я задремал.

Меня разбудил какой-то шум. Во сне мне казалось, что нацисты уже разгромили все отряды Сопротивления. Горько было сознавать, что придется умирать с такими предчувствиями и сознанием полного бессилия и неспособности сделать хоть что-нибудь для этих совсем еще молодых борцов; приходилось только надеяться, что в будущем жизнь моего народа будет свободной и счастливой…

— Проснись, еда прибыла, — слышу я голос из-за двери. — Поднимайся, поднимайся.

Я нехотя встаю, достаю миску и подаю ее надзирателю.

— Если хочешь, я могу дать тебе двойную порцию. У тех, кого привели сегодня ночью, что-то нет аппетита.

— Ты хочешь сказать, что у них нет зубов?

— Чего тут жевать-то? Но зубов у них действительно осталось мало. И чего люди не сидят по домам?

— Ты бы сказал, как там другие?

— Не могу знать. Так как, дать тебе двойную?

— Если другие ребята здесь и пока еще живы, то дай лучше им, мне что-то не хочется.

— Понимаю, понимаю, для последнего раза еда, конечно, не такая уж замечательная.

— Для последнего?

— Ну, такого я тебе не говорил! Это тебе со сна.

Он уходит, оставив миску, наполненную до половины.

«Последний раз» — ясно, один день уже прошел, и меня уведут сегодня. Хотелось бы знать точнее, когда это может случиться. Сегодня же днем, этим вечером или, может быть, завтра утром? Впрочем, шестью часами раньше или шестью часами позднее, большого значения не имеет.

Возможно, конечно, что есть какая-то вероятность меня освободить при перевозке, и, может быть, друзья так и собираются сделать. Обдумав все это, решаю, что нужно сохранять силы на случай, если придется спасаться от погони. Беру миску и проглатываю ее содержимое. Потом растягиваюсь на койке таким образом, чтобы через квадрат окна можно было видеть кусочек неба, перечеркнутый четырьмя прутьями железа.

Солнце довольно близко к горизонту. Сейчас семь, и с минуты на минуту произойдет смена караула. Мне слышны только голоса итальянцев, судя по всему, немцы для усиления гарнизона сегодня не прибыли. Теперь я совершенно уверен, что это последняя ночь, которую мне придется провести в Бальдениче. Больше всего меня угнетает сознание бессмысленности моей скорой гибели, не во время какой-нибудь операции, и не в борьбе за достижение великой цели.

Конечно, я сделал все, что мог, — на допросах я молчал, чем предотвратил возможные аресты антифашистов. И все-таки такая смерть кажется мне бессмысленной и неприемлемой, если только можно сказать, что смерть бывает приемлемой.

Легкий вечерний ветерок донес до меня бой часов с дальней башни: семь с четвертью.

Все мои мысли были направлены теперь на то, чтобы встретить конец со спокойствием человека, умирающего за свободу других.

Для нас эта истина была одна для всех — это была истина, которая открывалась каждому человеку, попавшему под гнет фашизма. Это была истина, из-за которой со спокойной уверенностью шли на смерть тысячи людей во всей Европе.

Встреча с неизвестными

Глава написана по рассказу Карло Джузеппе Фьюмарой

Спускаюсь с сеновала и вижу, как Мегер и Таллина кормят завтраком очередного связного.

— Что пришел сказать нам?

— В Больцано ди Беллуно ждут Карло, — коротко говорит связной.

Я беру автомат, связной допивает свой «кофе» — кипяток, настоянный на каких-то травах, — и вытирает рот тыльной стороной ладони.

Спускаемся довольно быстро с горы. Эту тропинку я знаю очень хорошо и легко передвигаюсь по ней даже ночью. Часто приходится останавливаться, связной то и дело спотыкается и, охая, присаживается на камень; глядя на него, не могу не улыбнуться, однако обидно терять драгоценные минуты, потому что уже в полдень мы должны идти обратно, чтобы организовать привал для группы, идущей к тюрьме.

Наконец приходим в Больцано ди Беллуно; в одном из домов на окраине города около приходской церкви меня ждут двое уполномоченных.

Здороваемся, называя друг другу свои подпольные клички. Джино и Никки объясняют причины моего нового вызова сюда, в деревню. Мои предположения были совершенно правильными. Начинаем обсуждать возможности освобождения Мило — нашего коменданта дивизии.

У меня создается впечатление, что они оба придерживаются одного плана: довольно большая группа партизан устраивает засаду на шоссе Беллуно — Фельтре, чтобы напасть на машину, в которой Мило, как они предполагают, будут перевозить из Бальденича в Больцано. Я молча слушаю Никки, однако мысленно перебираю все факторы в пользу их плана и против него, отбрасываю одни и подбираю другие, чтобы сделать свои доводы более весомыми.

Когда оба они замолкают, я задаю им встречный вопрос: не будет ли слишком опасно держать вдоль такой оживленной магистрали десять вооруженных человек, да еще в течение нескольких часов или дней, в ожидании предполагаемой машины, в которой должны везти Мило? Фашисты могут пронюхать о засаде и устроить какую-нибудь ловушку, кроме того, не будет ли освобождение одного только Мило обидным для десятков наших товарищей, которые каждый день подвергаются ужасным пыткам в этой же тюрьме? Разве не лучше попытаться освободить всех? Но как? Вот об этом-то я давно думал и кое-что придумал.

Никки нравится моя идея, однако он считает, что, хотя предлагаемый мною план весьма реален для исполнения, пользоваться динамитом при взрыве тюрьмы слишком рискованно. Я предлагаю снова и снова различные варианты своей идеи, но никак мы не можем прийти к полному согласию. Наконец решаем так — освобождение заключенных из тюрьмы Бальденич берет на себя наша группа. В случае нашей неудачи группа Никки попытается освободить Мило по дороге в Больцано.