Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников

После блестящего выступления Ги к приятелям возвратился аппетит, и в предвкушении завтрашнего триумфального освобождения они заказали в любимой таверне роскошный ужин.

– Вы настоящий мастер своего дела, – уважительно говорил Жак, отдавая должное жареной рыбе в апельсиновом соусе. – Видел я суды в самом Лионе, наблюдал, как легисты защиту ведут, но такое!..

– Да говорить не о чем, – отмахнулся от него адвокат наполовину обглоданной гусиной ногой. – Это просто чепуха, а не процесс. Вот, помнится, пару лет назад в Тивериаде тамошний виконт попробовал отсудить у мастера Грига несколько доходных домов, которые тот построил по заказу местного раиса, – тогда пришлось повозиться. Виконт подкупил палату горожан, и те напрочь отказывались принять нашу жалобу к рассмотрению. А здесь, в Тире, не законники, а сущие школяры. Привыкли к тому, что адвокаты, совершенно не знающие законов, просто упражняются в красноречии. Барон вообще там, в своем Бейруте, царь и бог – как он сказал, так и будет.

– Да, кстати, о бароне, уважаемый мэтр, – с трудом оторвавшись от засахаренных смокв, сказал Робер. – Я не понял, что это вы говорили о письме какой-то фрейлины?

– Да в Заморье ни для кого не секрет, – улыбнулся в ответ Ги, – что христианнейший бейрутский нобиль под видом фрейлин своей драгоценной супруги содержит, подобно султану, собственный гарем. Зная похотливую сущность жонглерского племени, я решил навести справки, и сегодня утром, всего за денье, одна из служанок прибывшей на суд вместе с мужем баронессы выболтала мне, что лично передавала любовное признание, написанное этому сладкоголосому воришке одной из наложниц.

– Ловко! – восхитился Робер. – Истину говорил покойный граф Гуго де Ретель: «Перо в ловкой руке законника часто разит сильнее, чем рыцарский меч».

– Но завтра с утра они будут говорить о колдовстве, мэтр Ги, – заметил Жак, – а это ведь очень опасное обвинение.

– Пустое, – ответил юрист, – о колдовстве и ереси вспоминают обычно тогда, когда человека нужно во что бы то ни стало отправить в темницу либо на плаху, а доказательств для этого не хватает. Но с этим мы тоже справимся. Во-первых, вы крестоносцы, принявшие обет. Как известно, таковые находятся под защитой церкви, и только церковь может их обвинять в этом преступлении. Во-вторых, ваша хозяйка Хафиза – никакая не еретичка, а маронитка. Духовные отцы этой раскольнической общины еще до падения Иерусалима были приняты со своей общиной в лоно Римской церкви. Марониты очень богаты, многочисленны и имеют огромное влияние в здешних местах. Поэтому ни легат, ни тем паче архиепископ, получив это дело в свою юрисдикцию, ни за что не рискнут назвать эту женщину колдуньей и еретичкой. Кроме того, о каком колдовстве вообще идет речь? Ладанка при вас, сир рыцарь? Вот и отлично. Найдутся два свидетеля, готовые подтвердить, что это именно ее Хафиза надела вам на шею? Вот и славно. Как мог не победить в поединке рыцарь, носящий с собой щепку от Честного Креста?

– Точно так же, как потерпели поражение при Хаттине войска христиан, которые, как известно, несли с собой весь Честной Крест целиком, – не удержался и съязвил в ответ Робер.

– Не сбивайте меня с настроя, сир, – недовольно поморщился адвокат. – Вот если бы я выступал на стороне обвинения, то тогда, конечно, припомнил бы Хаттин в этой связи.

После того как все принесенное было съедено и выпито, Ги распрощался со своими клиентами и отбыл отдыхать и готовиться к завтрашнему дню. Робер, выпивший между делом два кувшина вина, заснул, положив голову на стол, так что его пришлось долго расталкивать и убеждать, чтобы он перебрался на кровать. После прогнившей соломы королевского подземелья душистый клевер, которым был набит матрас, показался Жаку ароматом райских кущей. Заснул он, еще не успев положить голову на подушку.

Разбудил их посланный из таверны слуга. По приказу хозяина он поинтересовался, будут ли господа заказывать завтрак. Жак ограничился стаканом холодной воды – он волновался перед началом суда, зато Робер без малейших усилий уплел жареного каплуна, закусил его целой миской оливок и выпил кувшин вина, правда, наполовину разведенного водой.

Они успели завершить завтрак, одеться и привести себя в порядок, когда в коридоре послышался топот стражников. Сегодня их конвоировали не менее десятка человек. К удивлению Жака, это были не тевтонцы и не городские копейщики. Примерно половина сержантов, окруживших их со всех сторон, носили гербы императорских солдат, остальные – эмблемы наемников бейрутского барона.

– Похоже, дружище, – кося глазом на конвой, пробормотал Робер, – мы с тобой первые, кто смог объединить войска Ибелинов и Фридриха.

Жак ничего не ответил. Он заглядывал через головы охранников в надежде высмотреть адвоката Ги, который с утра еще не появлялся. Отгороженные живым заслоном, они миновали галерею и вошли в зал, на глазах заполнявшийся зрителями и участниками процесса.

На высоком балкончике, откуда во время балов и торжеств музыканты услаждали слух городской знати, не по-зимнему шумно разорялся воробей. Солнце, пробиваясь сквозь висящую в воздухе пыль, падало на большие гранитные плиты, по которым в ожидании начала суда разгуливали допущенные в зал господа и простолюдины. Вчерашнее выступление акрского адвоката стало известно всему городу, и теперь все, кто имел хоть малейшую возможность, пришли сюда, чтобы увидеть собственными глазами, как будет окончательно развалено белыми нитками шитое обвинение. Бальи был апулийцем, и в Тире, заселенном по большей части ломбардцами, бургундцами и германцами, его не любили, тем более что на сей раз он открыто выступил на стороне «заносчивых чужаков» – сторонников императора, костью сидевших в горле у здешних купцов.

– Ну, и куда запропастился наш Ги? – проворчал недовольно Робер. – Тоже решил на радостях вчера винца попить?

Стража оттеснила к входным дверям толпу простолюдинов, благородные господа заняли место на приготовленных для них стульях, бейрутский легист заметался между рядами, выслушивая последние пожелания своих клиентов, а Ги все не появлялся.

Из галереи вышли судьи во главе с председателем и начали рассаживаться по местам.

– Что-то здесь не так, – недовольно пошевелил усами Робер. – Я, конечно, знаю этого юриста всего один день, но он не произвел впечатления человека, который может вот так, за здорово живешь, опоздать к началу суда.

Глашатай прокричал: «Слушайте! Слушайте! Слушайте!», бальи объявил о продолжении рассмотрения обвинений, а место, предназначенное для защиты, все еще пустовало.

Жак и Робер растерянно вертели головами и ничего не могли понять.

По залу легким лесным ветром пронесся гул – какой-то человек бегом пересек свободное пространство и встал как вкопанный напротив бальи. Жак узнал его – это был десятник городской стражи, тот, который их арестовывал.

– Ну, – спросил его бальи, – так скоро там появится этот столичный законник? Ей-богу, еще немного, и мы начнем без него!

– Да тут дело, стало быть, такое, ваше светлость, – доложил, выкатывая глаза от служебного рвения, десятник. – Этот самый мэтр, за которым вы меня посылали, поселился здесь неподалеку, в доходном доме сеньора Грансини, на шестом этаже. Подошли мы туда, а там… Окна в этом доме высокие, а подоконники, стало быть, низкие. Вот он, видать, с непривычки из окна-то и шмякнулся кулем. Его, поди, кто снизу окликнул, а он возьми да и перегнись. Мы пришли, а он аккурат на мостовой валяется, и голова расколота, словно гнилой арбуз.

Все присутствующие охнули, как один человек, и в зале воцарилась гробовая тишина, которую, впрочем, тут же нарушил воробей, по-видимому, обрадованный тем, что его голос теперь сможет услышать весь зал.

Присутствующие отреагировали на новость по-разному. Председательствующий бальи, не скрывая своих чувств, облегченно вздохнул. Архиепископ перекрестился и начал шептать молитву. Барон Ибелин просиял, а его придворный легист всеми силами пытался изобразить скорбь по поводу случайной кончины своего столичного коллеги. «Не их работа, – сделал про себя вывод Жак. – Тот, кто это устроил, не станет откровенно торжествовать и демонстрировать радость». Он прошелся взглядом по рядам знати. Единственным человеком, которого, казалось, совершенно не задела принесенная десятником ошеломительная новость, оказалась донна Корлеоне.

– Это Витториа, – прошептал, подтверждая его слова, Робер, – ее работа. Эх, рано мы с тобой, приятель, победу праздновали. Похоже, что эта змея подколодная все-таки получит наши головы.

Жак почувствовал во рту горячую слюну. Он отчетливо осознал, что дело проиграно окончательно и бесповоротно, и теперь их может спасти от неминуемой гибели разве что чудо.

– Несмотря на случайное выпадение из окна мэтра Ги из Вифлеема, акрского легиста, – посовещавшись со своим окружением, объявил бальи, – суд продолжает рассмотрение дела. Обвиняемым предлагается либо избрать себе в защитники кого-то из присутствующих здесь, в зале, либо держать ответ самим.