Стеклянный корабль - Юрий Самсонов

Я откидывался в кресле – и туман исчезал, шар уменьшался в размерах, пока я не увидел вновь перед собою, со вздохом облегчения, обыкновенный старенький школьный глобус, насаженный на косую ось, увенчанную медной шишечкой. Того, что я знал о разнообразии оптических иллюзий, казалось довольно для понимания происшедшего. Не стоило беспокоиться. Однако, минуту спустя, я заметил, что разрисованный картонный шарик, с которого я не сводил глаз, еле заметно вращается! Конечно, я мог машинально крутнуть его перед тем и этого не запомнить. Я и не думал усматривать новую загадку в этом жалком учебном пособии, вертится – и пускай себе вертится, пускай движутся размалеванные контуры материков и океанов, с одного боку глобуса освещенные ровным пламенем свечи, с другого скрытые тенью – имитация дня и ночи, урок географии, предмета, по которому я без того достаточно успевал в свои школьные годы.

Тихое вращение не замедлялось, не желая останавливаться, хотя пора бы!

Я снова приблизился к шарику, на сей раз не торопясь. Он медленно рос в глазах, пока я к нему наклонялся, но линии теряли ясность: появлялся облачный покров, укрывавший обширные области. Еще ближе – и он становился размытым, на теневой стороне замерцали огни, на освещенной поверхности морей я увидел корабли, они казались неподвижны; приблизившись еще, я уловил и движение, оно сделалось стремительным, когда я вздумал разглядеть одно суденышко вблизи. Океан бушевал подо мной, я валился в него с высоты, какая-то игла едва не воткнулась мне в глаз, это был громоотвод на верхушке мачты! Я едва уклонился, пролетел над кормою судна, скользящего с гребня волны, брызги пены осыпали мне лицо. Я слышал запах моря и мог очутиться в волнах, когда догадался откинуться назад в своем кресле. Иллюзия пропала, но я не мог ошибаться: я видел хлопочущих на палубе людей, слышал их голоса и готов был поручиться, что это не какие-нибудь модели, нет!

Самый подлинный земной шар вращался в дымке облаков над грубым дощатым столом.

"Не может быть, – устало думал я. – Все равно это копия, макет, страшная, одним словом, игрушка. – Но притом сознавал, что напрасно пытаюсь оградиться от очевидности – И кукла ведь похожа на человека, а уж игрушечная железная дорога уступает настоящей только размерами, – так продолжал я себя уговаривать. – Кто-то приходит в назначенный час заводить механизм, а если забудет свою обязанность, оно портится, пылится, ржавеет, замирают все фигурки, становится нужен ремонт или хоть смазка!" Я слегка повеселел и задумал поставить небольшой опыт.

Через мгновение я увидел железнодорожный вокзал в Ноодорте. Поезд, означенный в телеграмме, тронулся как раз в обратный путь. Друзья мои, обманутые и огорченные, садились в коляску.

– Не печальтесь, – шепнул им я, – забудьте обо мне!

Стыдно и по сей день, г-н Аусель… Было не до них, ни до кого! Мысли мчались бешено. Никто не уверил бы меня, что я видел перед собою заводные макеты моего друга и его молоденькой жены, они сыграли свою роль, и довольно хотелось, чтобы они вправду обо мне позабыли, я вовсе не намеревался вернуться к ним в дом, другими были теперь мои планы! Я, с детства почитатель Стивенсона и Дефо, мог предпринять любое путешествие, чему прежде мешала стесненность в средствах, осуществить затею, какую угодно смелую, проникнуть и туда, куда не в силах был никто пробраться. И оба полюса, н Лхасса сделались не менее доступны, чем какая-нибудь Флоренция! Любая голова способна вскружиться от этого, я же, г-н Аусель, был молод, я так далек был от того, чтоб прозревать, сколь судьба обычная завидна…

И все-таки я вскоре передумал. Простое благоразумие подсказывало предпринять первую высадку здесь, вблизи Ноодорта, где у меня есть приют, где я смогу, выйдя из дома друзей, вновь найти путь к этому дивному глобусу и владеть им в глубокой тайне. Помимо того, следовало позаботиться и о способах возвращения из более далеких путешествий. Одна осведомленность о мировых делах, никому в такой степени не доступная, поможет заработать кучу денег, хотя бы посредством игры на бирже, все мое будущее делается обеспеченным при помощи этой славной игрушки!

Я избрал подходящее место, приблизился к Земле вплотную и прямо из своего деревянного кресла мягко опустился ногами в траву нежно-зеленой лужайки. Приключение окончилось! Стол, свеча и глобус – все исчезло. Вместо темных сводов над головою простиралось небо, грело солнышко. Я поспешил к дороге. И поспел вовремя: коляска катилась навстречу. Милые лица друзей обернулись на оклик, но никто не отозвался на мои слова. Честное слово они только удивились ненужной дорожной встрече, не знали, кто этот прохожий и с чего ему вздумалось их окликать. Они не узнавали меня!

Потрясенный, я долго смотрел им вслед. Неужели не скольких слов, нечаянно сказанных, было довольно для та кого, хоть и не слишком приятного, но без спору, чудодейственного результата? Разумеется, я был уязвлен, потому что любил их, понимал, что виноват сам, но, сделанного не воротишь, думал больше о том, что не оценил, как видно, полученного подарка. Надо поспешить, чтоб никто не опередил, не нашел прежде меня дороги к моему глобусу!

О старике – его владельце или распорядителе – я уж и думать забыл!

Попытка снова взять экипаж на привокзальной площади окончилась глупейшим образом из-за моего знакомого возницы, только что возвратившегося. Завидев меня вновь перед собою, он в изумлении вытаращил глаза, на предложение повторить поездку отвечал тем, что хлестнул свою лошадь да крикнул что-то на местном диалекте своим ждущим седоков сотоварищам, промчавшись мимо них. Слов его я не понял, но последствием их было то, что ни один везти меня не согласился, я видел, как иные украдкой осенили себя крестом. Возможно, тогда в этой местности были живы еще предания, позднее утерянные, мне было все недосуг это выяснить.

Не добившись ни от кого толку, я решился отправиться пешком, но хотя знал дорогу, умудрился снова заблудиться посреди какого-то нескончаемого пустыря. Кое-как, уже глубокой ночью сумел добраться к себе домой, улегся в собственную постель, преотлично выспался, а проснувшись, обнаружил себя, сидящим все в том же деревянном кресле перед столом, на котором горела все та же свеча и медленно вращался мой глобус!..

Я думаю с тех пор, г-н Аусель, что было бы, если бы я сам не хотел сюда вернуться? Имелся ли шанс получить вновь свободу, или я был обречен с самого начала, может быть, еще прежде своей поездки, может быть, еще от рождения? Не знаю, не знаю, не знаю!

Замешательство мое продолжалось недолго. Я тут же отправился улаживать всяческие личные свои дела и прожил день самым обыкновенным образом, видя вокруг знакомые лица; во мне тоже никто не увидел никаких перемен, не удивились даже скорому приезду. И опять я вечером улегся в постель, а утром проснулся в кресле.

Позднее оказалось, что довольно лишь глубоко задуматься, позабыв об окружающем, чтобы здесь очутиться, довольно и попросту этого пожелать, причем ни одна живая душа не замечала подобных отлучек.

Смешно, г-н Аусель, вспоминать, как пьянила меня мысль: передо мною весь мир, и я – его владелец! Описание моих занятий и приключений потребовало бы множества толстых томов. Появиться когда угодно и где угодно, поступить как угодно и направить ход событий любым угодным мне образом – да, все это я мог, и я, к стыду своему, действовал вовсю!.. Не скорой обнаружил, как скован последствиями собственных действий, вернее сказать; желаний, ибо пожелать и означало действовать. Сколь страшно оружие мысли, каким Мы без разбору пользуемся, и в повседневности, когда, для осуществления требуются руки, орудия, труд, но еще страшнее, когда видишь, что мысль осуществляется непосредственно, незамедлительна! Начинаешь понимать, что думать – это искусство, которым мы не умеем владеть, не желаем учиться, и в том повинны.

Да, могущество мое было велико, да, мне довольно было пожелать, чтобы дело исполнилось! Но я был обязан принять все, что из этого проистекало, и ничего не мог повернуть вспять, ничего исправить, последствия были подчинены уже законам несокрушимым и ничему другому не подвластным – законам мысли! Ей же можно было противопоставить лишь другую мысль, но она влекла свои неумолимые следствия, люди и обстоятельства вступали в борьбу, которой я мало чем мог помочь: все действовали ведь, по моей воле.

– Приведу пример, какого менее других стыжусь: я искал встреч с моими прежними друзьями из Ноодортской округи, добиваясь, чтобы они вспомнили меня, узнали, но не имел никакого успеха, я был для них новым знакомым, вполне безразличным.

Мне желалось блага для человечества, было бы мудро пожелать этого и устраниться, нынче бы я так именно и поступил. Однако в те далекие дни я, нашпигованный теориями, воображал, будто бы знаю точно, в чем благо это заключается, и всячески его добивался. Описание моих похождений составляет целые тома новейшей истории – позор, который я унесу и в могилу. Я не хотел худого, поверьте мне, ради бога. Но во всем том худом, что свершилось, повинен. Как гнусно окончились бесчисленные предприятия, затеянные с наилучшими намерениями! Это, к сожалению, не все.