Моя понимать - Константин Костинов

Димка собирался защищать дворец. Опять.

К закрытым воротам дворца подъехала карета. На дверце еле виднелись в темноте буквы, складывающиеся в знакомое каждому имя: Речник. Личный транспорт товарища вождя.

Все заинтересованные лица могли наблюдать, как из боковой калитки вышел сопровождаемый тремя девушками из личной охраны тролль в надвинутом на глаза котелке. С легкой Димкиной руки котелки начали носить не только полицейские, но и простые революционеры.

Тролль в обычной одежде товарища Речника, сопровождаемый охраной товарища Речника, сел в карету товарища Речника. Одна из девушек запрыгнула следом, и широкая ладонь тут же опустилась ей на колено.

— Прекратите, гражданин Серж, — прошипела девушка-эльфийка, пытаясь сдвинуть руку, — товарищ Речник себе такого не позволяет…

— Нас никто не видит…

Нахальная ладонь медленно поползла выше…

Карета тронулась и покатила туда, где были собраны почти все сторонники вождя.

Дворец остался стоять, темный и мрачный.

Нет, не зверем он был. Огромной, уже взведенной ловушкой.

Группки людей в черной городской одежде устремлялись по улицам и переулкам столицы в направлении дворца. Встречаясь, они сливались в более крупные, появлялись командиры, и группы превращались в отряды. Казалось, к дворцу движется темная туча, полная огненного дождя…

Стучали сапоги по булыжникам мостовых, блестели стволы ружей, раздавались тихие, приглушенные команды…

Черная масса вытекла на площадь перед дворцом, растеклась, устремилась к воротам…

И остановилась.

История повторялась. Опять.

Ворота во дворец были закрыты. И запечатаны цепями.

Товарищ Речник умел учиться.

Отряд спасителей революции от отщепенца и перерожденца, бывшего вождя товарища Речника (да, кто именно является отщепенцем, сильно зависит от точки зрения) остановился, глядя на ворота.

Инструментов для взлома не было.

— И что теперь делать? — спросил кто-то в толпе.

С неба пошел дождь. Мелкий и холодный.

Калитка в дворцовых воротах — это вам не калитка в деревенском заборе. В нее свободно могли пройти три человека в ряд или проехать один всадник на слоне. Поэтому, раз уж ворваться на Дворцовую площадь не удалось, остается войти на нее.

Через калитку.

Калитка была закрыта. Но в окошке караульного помещения горел свет.

— Эй там, охрана, открывайте дверь!

Скрипнула дверь в караулку, выглянуло круглое лицо с маленьким носом-кнопкой. Саламандр.

— Что нужно?

Выпуклые глаза оглядели собравшуюся толпу.

— Калитку открывай!

— Вы кто такие?

— Ты что, слепой? Товарищ Каменотес с тобой говорит!

Дверь захлопнулась:

— Запрещено пропускать.

Речник на самом деле запретил охране пропускать во дворец кого бы то ни было. Но он не думал, что один-единственный человек будет честно исполнять этот приказ.

Не стоит считать человека трусом или предателем только потому, что он кажется таким.

Дверь была выбита мощным ударом, и три тролля ввалились в караулку.

— Клю…

Саламандр — молодой, почти мальчишка — выстрелил из двух пистолетов и выхватил шпагу.

Три тролля упали мертвыми, застреленными и зарубленными, но в дверь уже лезли следующие бойцы взбунтовавшихся партийцев.

Один человек против трех сотен, что он стоит?

Отчаянная и безнадежная храбрость саламандра стоила напавшим семи человек и потерянного времени, которого хватило защитникам, чтобы подготовиться.

Полицейские, притаившиеся на стенах, скрипели зубами, но приказ заставлял их не подавать вида, пока не наступит время.

Ключ от калитки с трудом вынули из мертвых пальцев застреленного охранника, которого считали трусом, как и его давно сбежавших коллег.

Каменотес выругался. Как-то некрасиво и глупо начинается торжество справедливости.

Распахнулась тяжелая створка калитки, чернота потекла во двор.

— Сколько там людей? — подошел Пивовар.

— Десяток охранников… — Каменотес выругался еще раз. — С десяток полицейских, пяток девчонок-охранниц, сам Речник и разная шушера… Яггай еще там.

— Големов туда не ввозили?

— Нет, точно. Ничего такого большого во дворец не вводили и не вносили. И не выносили, если предположить, что Речник решил скрыться таким образом.

— Из дворца в карете точно не он уехал?

— Точно. У меня невампиры сидели на наблюдении с подзорными трубами. Не он. Это Серж был.

— Тайные ходы?

— До сих пор завалены.

— Точно?

— Точно?

— Канализация?

— Решетка. Мы все проверили, все.

Каменотес вздохнул. Его мучило какое-то дурное предчувствие, а он, как и любой хуманс, всегда помнил, что каждое предчувствие может оказаться проявлением магической особенности… Но что случится?

Три десятка против трех сотен.

Что может случиться?

— Вперед! — выкрикнул он, заглушая плохие мысли.

Толпа двинулась к входу во дворец, не обратив внимания на еле заметное шевеление на балконе, с которого так любил выступать перед народом король Вадим Добрый.

Любые планы, казалось бы, самые проверенные и надежные, может нарушить какая-то неучтенная мелочь.

Пустячок.

Например, пулемет на балконе.

Глава 35

Кэтти, отчаянная мышанка, лежала за пулеметом. Прищуренные глаза смотрели сквозь щель броневого щита, совсем недавно добавленного к конструкции, руки сжимали рукоять, палец лежал на гашетке.

Она решила сама опробовать в действии свое изобретение. В боевых условиях.

— Сейчас… — Кэтти смотрела на надвигающуюся толпу. — Сейчас…

Палец — на гашетке.

Выстрелов не было.

— Сейчас… Давай, Кэтти… — уговаривала она себя. — Давай…

— Все вошли?

— Да.

Полицейский-хуманс щелкнул магической зажигалкой и прижал стальной кругляш к кончику запального шнура. Огонь побежал по пропитанной маслом веревке.

Никто из вошедших на дворцовую площадь не заметил огненную дорожку, пролегающую по верху стены.

Огонь быстро распространялся вдоль веревки. Прямо… Прямо… По краю стены… Перевалил за край и рванулся вниз…

К заложенным пороховым зарядам.

Бабах!

— Что это? — Штурмующие дворец оглянулись.

Клубы пыли окутывали то место, где только что была караулка и калитка. Сейчас вход был завален кусками стены, обрушившейся в этом месте.

Вход. И выход.

— Ловушка! — выкрикнул Каменотес. — Оружие к бою!

Что? Что задумал Речник? Неужели он обманул их и сейчас из каждого окна раздадутся выстрелы? Но как он сумел провести войска внутрь дворца? Ведь следили же!

Хуманс встряхнул головой, отгоняя видение закованных в латы големов, с мечами в руках врезающихся в толпу, и взмахнул пистолетом:

— Вперед!

Выстрелов из дворца не было.

— Кэтти, давай, — спокойно прошептал лежавший рядом Джон. Мышанка наотрез отказывалась от подстраховки, но спокойный убийца сумел ее убедить. И, как оказалось, не зря.

— Я не могу. — По лицу девушки текли слезы. — Не могу стрелять!

Сначала кажется, что ты с легкостью выстрелишь в человека. Но это только до того самого момента, когда тебе и в самом деле придется стрелять. И вот тут может оказаться, что лишить человека, который тебе ничего плохого не сделал, жизни — совсем не легко.

Гораздо проще построить пулемет, чем расстрелять из него толпу ничего не подозревающих людей.

— Джон, я не могу стрелять в них! Не могу!

— Уходи. — Джон придвинулся поближе, погладил мышанку по плечу и поцеловал в щеку. — Уходи, Кэтти, я все сделаю сам.

В конце концов, это его работа.

Убийцу Джона никогда не заботили вопросы патриотизма и всеобщего счастья. Только оплата. Сейчас ему платил остров. У донов были свои соображения.

Но кроме денег есть еще и такое чувство, как дружба…

Мышанка, пригнувшись, скрылась в темноте дворца. Джон взял в руки пулемет и открыл огонь.

На балконе дворца вспыхнул огонь. Раздался грохот, и тут же взревела толпа.

Казалось, невидимый великан взмахнул огромной косой: передние ряды наступающих рухнули, обливаясь кровью. А смертоносная грохоталка продолжала трещать…

Ловушка! Это была все-таки ловушка!

Каменотес поклялся найти Друга, заманившего их сюда, и убить. Он не знал, что Друг уже час как мертв.

Толпа отхлынула от дворца: действие пулемета для тех, кто его никогда не видел, в темноте, неожиданное — это настолько страшно, что никто не наберется достаточно смелости, чтобы броситься вперед.

Все рванулись к воротам, закрытым, запечатанным, с заваленной калиткой. Дворцовая площадь превратилась в огромное поле смерти. Мышеловку, из которой не должен был уйти никто.