Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд - Брэм Стокер

Когда Маргарет вернулась с прогулки, я встретил ее в холле. Она по-прежнему была бледна и печальна, хотя я надеялся, что прогулка ее оживит. Как только она меня увидела, ее глаза вспыхнули и она пристально посмотрела на меня.

— У вас есть для меня хорошие новости? — спросила она. — Что, отцу стало лучше?

— Да, ему лучше. А почему вы так подумали?

— Я увидела это у вас на лице. Мне нужно сейчас же идти к нему. — Она бросилась к лестнице, но я остановил ее:

— Он сказал, что пошлет за вами, как только оденется.

— Он сказал, что пошлет за мной? — удивленно повторила она. — Значит, он пришел в себя? Я не думала, что ему стало настолько лучше! О Малькольм!

Она опустилась на ближайшее кресло и расплакалась. Я и сам еле сдерживался, чтобы не показать свои чувства. Ее счастливый вид и душевное волнение, упоминание моего имени в таком контексте и в такое время, неожиданно возникшие надежды — все это, свалившись на меня разом, всколыхнуло все мои чувства и затмило разум. Заметив, как я взволнован, Маргарет как будто поняла, что творилось в моей душе. Она протянула руку, которую я крепко сжал и поцеловал. Мгновения, подобные этим, когда влюбленным выпадает возможность показать друг другу свои чувства, случаются по воле богов! До этого, хоть я и знал, что люблю ее и что она будто бы отвечает мне взаимностью, во мне теплилась лишь надежда. Но сейчас протянутая мне рука и трепет, который я почувствовал в ответ на ее пожатие, вместе с полным любви взглядом ее восхитительных, бездонных, темных глаз, лучше любых слов свидетельствовали о том, чего может ожидать или требовать самый нетерпеливый возлюбленный.

Волшебство этой секунды не нарушили произнесенные вслух слова. Да слов и не требовалось. Если бы даже я и не был связан обещанием не говорить о своих чувствах, никакие слова в мире не смогли бы передать то, что мы ощущали в тот миг. Взявшись за руки, как дети, мы поднялись вверх по лестнице и остановились на лестничной площадке, ожидая, когда нас позовет мистер Трелони.

Я шепотом на ухо (что само по себе намного приятнее, чем говорить как обычно громко и на большем расстоянии) рассказал ей о том, как пришел в себя ее отец, что он говорил и о чем спрашивал меня. Разумеется, я не упомянул о том, что мы говорили о ней.

Наконец из комнаты послышался звонок колокольчика. Маргарет скользнула к двери, оглянулась и жестом, означающим просьбу хранить молчание, поднесла к губам палец. Оказавшись у двери, она тихо постучала. В ответ раздался громкий голос:

— Входите!

— Это я, отец! — Ее нежный голос дрожал в предвкушении встречи.

В комнате послышались быстрые шаги, в следующую секунду дверь распахнулась и Маргарет, которая подалась вперед, была заключена в крепкие объятия отца. Сказано было не много, лишь несколько коротких фраз:

— Отец! Дорогой, дорогой отец!

— Дитя мое! Маргарет! Девочка моя!

— О, отец! Наконец! Наконец!

Отец и дочь вместе вошли в комнату. Дверь за ними закрылась.

ГЛАВА XIV

Родимое пятно

Пока я дожидался, когда меня позовет мистер Трелони (а я знал наверняка, что он позовет меня), время шло медленно и мне было одиноко. После нескольких секунд счастья, вызванных радостью Маргарет, я почувствовал себя забытым. На какое-то время эгоизм, свойственный всем влюбленным, захватил и меня, но это продолжалось недолго. Главное для меня — счастье Маргарет. Понимая это, я приказал себе забыть о своих эгоистических раздумьях. Последние слова Маргарет, произнесенные ею до того, как за ней закрылась дверь, объясняли всю ситуацию. Два этих гордых и сильных человека, несмотря на то, что были отцом и дочерью, смогли по-настоящему узнать друг друга только сейчас, когда девочка стала взрослой. Маргарет была из тех людей, которые рано взрослеют.

Их обоюдная гордость и сила вместе с замкнутостью и немногословностью поначалу образовали между ними некий барьер. Каждый уважал сдержанность другого, и постепенно недопонимание переросло в привычку. Поэтому двое любящих сердец, каждое из которых страстно нуждалось в понимании со стороны другого, не могли соединиться. Но теперь все было хорошо, и я всем сердцем возрадовался, что Маргарет наконец-то обрела счастье. Когда я все еще размышлял над этим и был поглощен своими мечтами, дверь распахнулась и передо мной предстал мистер Трелони. Он жестом руки пригласил меня:

— Входите, мистер Росс!

Слова были произнесены радушно, но некоторая формальность тона заставила екнуть мое сердце. Когда я вошел в комнату, он закрыл за мной дверь и протянул мне широко раскрытую руку, которую я пожал. Не выпуская ее, он подвел меня к дочери. Маргарет посмотрела сначала на меня, потом на него и снова на меня и опустила глаза. Когда я оказался прямо перед ней, мистер Трелони отпустил мою руку и, глядя своей дочери прямо в лицо, сказал:

— Если все на самом деле обстоит так, как я себе представляю, у нас не должно быть секретов друг от друга. Малькольму Россу уже столько известно о моих делах, что, я считаю, он должен либо сейчас же попрощаться с нами и молча удалиться, либо узнать все до конца Маргарет! Позволишь ли ты мистеру Россу взглянуть на свое запястье?

Она бросила лишь один полный мольбы взгляд на отца, но уже было видно, что она решилась. Не произнося ни слова, она подняла правую руку, и браслет в форме распростертых крыльев, скрывающих ее запястье, съехал ниже, обнажив скрытую ранее плоть. Кровь застыла у меня в жилах.

По ее запястью проходила тонкая неровная красная линия, окруженная красными пятнышками, как будто каплями крови!

Она стояла не шевелясь, весь ее вид воплощал гордость, обреченную терпеть муки.

О, да! Главным в ней сейчас была гордость. Сквозь всю ее красоту, достоинство, готовность к самопожертвованию, о которой мне было хорошо известно и которая никогда еще не была так заметна, как сейчас; сквозь огонь, как будто лившийся из глубины ее темных глаз прямо мне в душу, зримо проступало чувство гордости. Гордости, основанной на вере; гордости, рожденной чистотой души, гордости настоящей королевы из прошлых времен, когда быть королем означало быть первым, быть самым сильным и самым храбрым. Так мы простояли несколько секунд, когда низкий серьезный голос ее отца нарушил тишину:

— Что вы теперь скажете?

Мой ответ был без слов. Когда Маргарет опускала руку, я схватил ее и крепко сжал в своей, второй рукой я отвел золотой браслет и, наклонившись, припал губами к ее запястью. Оставаясь в таком положении и не отпуская ее руку, я поднял глаза. На ее лице сияла счастливая улыбка. Именно такую улыбку я вижу, когда думаю о рае. Затем я повернулся к ее отцу.