Авантюристка. Возлюбленная из будущего - Наталья Павлищева

Пришлось объяснить, что ничего хорошего. Мой супруг загнал нас сюда не с целью перевоспитания, а в наказание, потому меры будут приняты самые жесткие.

– А вас действительно будут искать?

– Будут, обязательно будут, – кивнула я, имея в виду вовсе не брата Филиппа, не Олимпию и даже не Мари, а Армана. Должен он когда-нибудь появиться в этом мире и вызволить меня отсюда? Однако это может случиться очень не скоро, что делать до тех пор?

Так ничего и не придумав, я заснула.

Потом оказалось, что, пока я спала, Сидони ходила к аббатисе сообщить, что я беременна (!) и мое плохое содержание угрожает моему состоянию. В результате ужин нам принесли прямо в каморку, причем на нормальных тарелках и довольно приличный. Но есть мне и впрямь не хотелось, потому ужин остался нетронутым. Сидони из солидарности со мной ужинать не стала тоже.

Выставленную за порог нетронутой еду забрала монахиня, но утром нас все равно пришли будить на молитву.

Проснувшись посреди ночи, я долго лежала, глядя в темноту и размышляя, как себя вести. Выбор невелик – либо подчиниться, либо действительно погибнуть. Никто меня искать в ближайшее время не будет, Мари если и вспомнит, то не скоро, Филипп занят своими делами, Олимпии и вовсе все равно, никто не поинтересовался, почему герцог увез меня в Бретань и жива ли я вообще. Арман рисковал появиться слишком поздно, если вообще намерен это делать.

О том, где я нахожусь, могла догадаться только Люсинда, она ловко «потерялась» по дороге в монастырь, но надеяться на Люсинду бессмысленно, она могла просто удрать, чтобы не поступать под начало мерзкой Милены. Да и что могла против крепких монастырских стен Люсинда?

Но становиться послушной овечкой, чтобы порадовать эту… Ни за что! Сидони сказала, что я беременна, это хорошо, будут со мной осторожней, тем более Шарлю действительно нужна эта беременность, поскольку нужен наследник. Этим надо воспользоваться.

Однако через пару дней станет ясно, что никакой беременности нет, и тогда условия содержания ужесточатся. Значит, за эти дни нужно довести весь монастырь и особенно аббатису до белого каления. А потом?.. Видно будет.

Сидони не собиралась вставать на молитву. Вообще-то, пропускать молитву никому не рекомендовалось не только в монастыре. Король выслушивал все положенные мессы, часами выстаивал на коленях, беседуя с Богом, отказ от молитвы мог дорого обойтись. Но нужно было придумать, как сделать так, чтобы не молиться вместе с остальными.

В каменном мешке без отопления прохладно даже под самой крышей и в теплое время года, а наши одеяла были меньше всего похожи на то, чем обычно укрываются. Погреться бы у камина, но в нашей каморке он не предусмотрен. Видно, подхватив простуду, я кашляла, Сидони тоже. Совсем немного, но это подсказало тему первой выходки.

Я разбудила подругу и успела шепнуть ей:

– Делай как я.

Мы смиренно прошли в часовню и присоединились к остальным. Краем глаза я заметила, как торжествующе переглянулись между собой аббатиса и ее помощница. Рано радуетесь…

После первых же слов священника я кашлянула. Потом еще… Сидони стрельнула в меня глазами и кашлянула тоже. Теперь мы кашляли по очереди. Вроде старались сдержаться, но кашель прорывался. В конце концов нам пришлось буквально выскочить из часовни, чтобы откашляться снаружи.

Конечно, в часовню не вернулись, отправившись прямиком в свою каморку. Сидони явно хотелось попрыгать от радости, но я приложила палец к губам – за нами вполне могли следить. Так и есть, снаружи скрипнула доска деревянной лестницы, ведущей на наш получердак.

По моему знаку мы легли на кровати, укрывшись почти с головой, и притихли.

Аббатиса явилась сама. Я даже головы не повернула в ее сторону.

– Мадам, я решила перевести вас в другую комнату.

– В подвал или сразу в тюремную камеру? Не стесняйтесь, используйте свою власть, недолго осталось.

Под этим «недолго» можно было подразумевать что угодно. Аббатиса сдержалась, чтобы не сказать что-то резкое в ответ.

– Я сообщила вашему супругу о вашем состоянии.

– Вам-то что за дело?!

– У нас есть свободная комната с камином. Вам нужен врач?

– Чтобы отравить меня пилюлями? Нет, мне достаточно отравленной еды.

Все же аббатиса взвилась:

– Кто вам сказал, что еда отравлена?!

Я не ответила. Много чести беседовать с ней. И потом, мне действительно было себя жалко. Что, если Арман не появится или не найдет меня? Или появится слишком поздно? Что мне-то делать? Невеселые мысли, потому, не обращая внимания на стоящую аббатису, я свернулась калачиком и постаралась укрыться куцым одеялом.

– Никто вашу еду не травил, для вас готова неплохая комната на этом же этаже. Там тепло и светло.

Вот словочь! Неужели нельзя было поместить нас туда сразу? А я вот теперь не пойду! Ты меня попросишь…

Я осталась лежать скрючившись, как живой укор ее жестокости. Постояв в нерешительности еще немного, аббатиса ушла. Вместо нее пришла та молодая разговорчивая монахиня и попросила перейти в новую комнату. Я не повернула головы. Надоели все вместе взятые, надо поскорей найти способ выбраться отсюда.

Монахине удалось убедить Сидони хотя бы посмотреть предложенные нам апартаменты. Подруга по несчастью вернулась возбужденная:

– Гортензия, там просторно, два окна со стеклами и камин. Это прямо над спальней монахинь. Давайте перейдем туда, здесь слишком темно и холодно.

Оставаться в этой конуре было и впрямь глупо, можно разболеться по-настоящему, а голодать можно в более комфортных условиях.

В нашей новой комнате, вернее даже двух (!), были две вполне приличные кровати с ремнями в качестве подложки под матрасы, не потерявшие своей формы, небольшой стол и два стула, действительно два окна, которые, правда, не открывались, но застеклены, и камин. Что еще нужно, чтобы чувствовать себя вполне удовлетворенными? Лично мне совсем «немного» – возможность выйти отсюда, когда пожелаю, отсутствие рядом и даже на горизонте супруга, хорошо бы сюда Люсинду… кое-какие книги… хорошую лошадь для прогулок верхом… Но главное – мою малышку, по которой я страшно скучала. Даже если бы не было всего остального, но мне привезли Шарлотту, я сумела бы справиться с бедой.

Однако на это не стоило надеяться и настаивать тоже, могло обернуться хуже.

На столе у помощницы аббатисы, где та записывала привезенное в монастырь, помимо большой книги учета, четок и подставки с перьями, стояла склянка с чернилами. Это было подобие солонки, но с плотно закрывающейся крышечкой.

Что меня заставило стащить эту чернильницу? Наверное, надежда как-то переправить письмо на волю. Но чернила пригодились в другом деле (каюсь, не слишком праведном). Склянка жгла руки, было ясно, что до своей комнаты я ее не донесу, либо чернила разольются, либо кто-то увидит.