Тунеядцы Нового Моста - Густав Эмар

— Граф! — грозно повторил капитан.

Оливье остановился, бледный как смерть, с блуждающими глазами.

— Это правда, — прошептал он, сделав над собой усилие, — прежде его, а потом ее!

И он большими шагами пошел к секретной комнате. Диана со злобным торжеством поглядела ему вслед. Авантюрист поймал ее взгляд.

— Это она! — подумал он. — А, демон! Берегись теперь, я знаю твою тайну!

— Пожалуйте, барон де Серак! — позвал граф, отворяя потайную дверь.

Из секретной комнаты вышел мужчина.

— Герцог де Роган! — Оливье, отступив от двери, с отчаянием ударил себя по лбу.

— Кого же здесь обманывают? — думал авантюрист. — О, тут какая-то тайна, которую я раскрою, клянусь честью!

— Да! Я, граф! — с чувством проговорил герцог. — Я назвался этим именем, чтоб не так скомпрометировать вас. Я вам обязан спасением, благодарю вас!

Он протянул ему руку.

Оливье с отвращением отступил.

— Вы спасены, — сказал он, холодно поклонившись, — лошадь ваша готова. Уезжайте!

— Позвольте мне, по крайней мере, поблагодарить графиню.

— Только не теперь, герцог; ваша безопасность требует, чтоб вы как можно скорее уезжали. Впрочем, — иронично прибавил он, — вы увидитесь с графиней.

— Это правда, граф. Прощайте же, и благодарю вас!

— Нет, до свидания, герцог.

Герцог с минуту озадаченно смотрел на него, как человек, не понимающий, что такое происходит вокруг; потом, как бы решившись на что-то, еще раз поклонился и вышел за мажордомом.

Граф подошел к жене.

— Я все знаю, — тихо произнес он сдержанным голосом. — Этот человек ваш любовник, графиня. Молитесь за него, потому что — Видит Бог! — или его, или меня не будет на свете! Прощайте!

— Граф! — вскричала она надрывающим душу голосом, с мольбой сложив руки.

— Прочь! Я вас больше не знаю! — глухо воскликнул он и грубо оттолкнул ее.

Графиня тоскливо вскрикнула и упала навзничь. Граф большими шагами вышел из комнаты, даже не оглянувшись.

— Ну, наши дела, кажется, хорошо идут! — прошептала Диана, с непередаваемым выражением посмотрев на графиню и улыбнувшись какой-то дьявольской улыбкой.

Пять минут спустя граф и авантюрист уехали из Мовера.

За несколько минут перед тем уехал и герцог де Роган, тревожно стараясь объяснить себе оказанный ему странный прием; но он ничего не мог придумать.

В тот же вечер герцог де Роган присоединился к отряду гугенотов, ожидавших его под начальством де Лектура в двух милях от Аблона, на Корбейльской дороге.

На этот раз герцог де Роган был спасен!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Буйная жизнь

ГЛАВА I. Первое представление 1620 года в театре Марэ

Прошло два месяца после происшествий, описанных в первой части нашего рассказа. Наступила зима, начинался холод, дождь хлестал в окна, ветер свистел в обнаженных ветвях деревьев, из труб, крутясь, поднимались к серому небу длинные струи дыма.

Париж принял зимний вид.

Во вторник, двадцать седьмого ноября 1620 года, темное, холодное, туманное утро часам к одиннадцати разъяснело. Проглянувшее немножко солнце совсем развеселило столичных жителей.

К театру Марэ, что на улице Вьей-Рю-дю-Тампль, собиралось множество народа в экипажах и на носилках. С самого утра по всей улице толпились, крича, смеясь и толкаясь, парижане. В театре Марэ первый раз шла «Марианна», большая трагедия знаменитого в то время поэта Александра Арди; много раз ее обещали и много раз откладывали.

Двор и весь город съехались к театру. Слуги и пажи бесцеремонно расталкивали толпу, очищая место экипажам своих повелителей.

В одной из карет сидели друг против друга граф дю Люк и его неразлучный приятель капитан Ватан.

Авантюрист не изменился: у него была все та же воинственная осанка, все тот же покрой платья, только оно было теперь поновее и получше.

Оливье дю Люк изменился не только внешне, но даже., казалось, и в нравственном отношении.

Оживленные, слишком румяные лица обоих ясно говорили, что они совсем недавно хорошо позавтракали и поэтому не могли добраться до театра пешком.

Костюм графа составляли алый бархатный плащ, богато расшитый золотом, атласный бирюзовый камзол с кружевами и позументами и панталоны такого же цвета, засунутые в белые сапоги с золочеными шпорами; ловко надетая набок серая касторовая шляпа, низенькая, с кокетливо загнутыми кверху полями и красными с черным перьями. Перевязь, на которой висела длинная шпага, была вся зашита золотом.

Гугеноты, товарищи графа, едва узнавали в этом щеголе, этом утонченном прежнего серьезного, хладнокровного вельможу, которого так любили и уважали.

Раза три слуги и полицейские пытались протестовать против бесцеремонности, с которой кучер графа забрызгивал их грязью, даже не предупреждая обычным криком, но тот так посмотрел на недовольных, что они сочли за лучшее покориться. Впрочем, в этой давке вообще не считались толчками или попавшими в лицо комьями грязи: каждый хлопотал только, как бы достать место. Оставалось три четверти часа до начала спектакля, назначенного в два часа, а актеры были очень аккуратны; полиция велела начать пускать публику с часу, чтоб к четырем все кончилось.

В коридоре, в маленькой дощатой будочке, директор труппы с Александром Арди, уж одетым Тенью Аристовула, раздавали билеты.

Невозможно передать, какой смех и веселье возбуждало в толпившихся у кассы зрителях это страшное привидение.

Граф дю Люк, бросив мимоходом пистоль на бюро директора, скрылся со своим приятелем в темных изгибах узкого коридора, который вел к самой сцене.

В 1600 году приезжая труппа, набранная в провинции, прибыла в Париж и остановилась на улице Потери-Деварси, в Серебряном отеле, выхлопотав себе разрешение играть на парижской сцене, несмотря на энергичное сопротивление труппы Троицы, которой принадлежал Бургундский замок. Эта труппа одна пользовалась в силу грамот Генриха II и Карла IX правом давать спектакли в Париже. В начале правления Людовика XIII новая труппа, поселившаяся в Серебряном отеле, устроила свой театр, прозванный театром Марэ.

Незатейливо было в то время вообще устройство театра. В одном конце залы стояла эстрада вышиной в рост человека; это была сцена; перемена декораций совершалась только с помощью занавеса в глубине сцены; по бокам были устроены плохонькие кулисы.

Галерея, шедшая по сторонам, разделялась на ложи; прямо на актеров могли смотреть только те зрители, которые имели места против самой сцены, на противоположном конце театра.

Партер, то есть все пространство под ложами, кишело народом; там все стояли, и давка была страшная.