Подростки - Олег Болтогаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отвали ты от меня, коза! Сама простая, как пиджак Мао Дзедуна!
— Сам ты пиджак, сейчас будешь подоконники протирать.
— Если ты будешь такой злюкой, то никогда не выйдешь замуж.
— За такого кобеля, как ты, лучше и не выходить вообще.
— Что-то вы увлеклись, давайте приостановим диспут, — вмешалась Наташа.
— Давайте приостановим, — согласился я.
Тонька еще долго бурчала и не могла успокоиться.
Купленные с таким трудом резинотехнические изделия вопреки моим грандиозным планам оказались невостребованными. Катенька, которую я стал кадрить, водила меня за нос и не допускала к заветным рубежам своей невинности. Наташа отпала по вышеописанным причинам, и когда моя мужская действительность, разбуженная последней короткой близостью, стала нестерпимо требовать своего, тогда я, как шанс последней надежды, бросился штурмовать оставленную по весне высоту по имени Лидка, но и тут меня ожидало фиаско.
— Лидочка, — ворковал я, прижимая ее в раздевалке спортзала.
— Да, я Лидочка, — отвечала она, отталкивая мои лапы.
— Давай пообщаемся, когда все уйдут.
— Общайся, у меня нет тайн от одноклассников.
— Ну, что ты, — я понижал голос до шепота, — у нас с тобой есть тайна.
— Какая?
— Ну, ты что, разве все забыла? — я старался говорить тихо.
— Мне просто нечего забывать, — она слегка краснела.
— Неправда, ты покраснела, ты все помнишь. Лид, давай встретимся.
— Отстань! Зачем нам встречаться?
— Ну, побалуемся, — я слегка ущипнул ее за грудь.
— Пошел отсюда, — она больно шлепнула меня по руке.
— Лид, за что? Я же от всей души. Рука сама тянется к красоте.
— Отстань от меня. Любитель красоты. Наташу лапай. Или Катю.
— Лид, какая ты грубая. Что за слово такое «лапай». Нужно говорить: «ласкай».
— Ласкать ты не умеешь, ты только лапаешь. Выпусти меня.
— Я тебя не держу, — я едва сдержался, чтоб не треснуть ее.
— Вот и чудесно, — она ныряла сквозь кольцо моих рук и убегала за подружками.
По тому, как шел наш разговор, наша словесная игра, я сразу понимал, что мне, увы, в очередной раз ничего не светит. Я, как дурень с писаной торбой, носился теперь с этими презервативами и не мог их использовать. Я прятал их в своей школьной сумке, однако, выходя вечером на улицу, я брал с собой один пакетик с сокровенной мыслью — «а вдруг». Безотносительно к кому бы то ни было. На всякий пожарный. Возвращаясь домой, нужно было не забыть переложить пакетик из кармана брюк опять в сумку. И так каждый день.
Словно охотник, я стал осматривать девушек нашего класса. Вообще красота понятие относительное. Наташа красивая. Женя была еще красивее. А взять Людку?
Нос длинный. Вместо сисек два прищика. Попа огурцом. Ножки иксом. Коленки грушевидные. На конкурсе красоты полы мыть не разрешат. Но, поди ж ты, Толян со второго класса вертится вокруг нее. Значит, что-то в ней есть? Надо у него спросить. Интересно, что он скажет? А если попробовать отбить у него Людку?
Вот так, зажмуриться и вперед.
А Катенька, неужели эта крепость поистине неприступна? Ведь все позволяет. Нет такого местечка на ее теле, которое я бы не трогал, не целовал. Иногда мне казалось, все, довел ее до края, не контролирует она себя, стонет, дышит, словно вынырнула с большой глубины. Пора, думал я и бросался на решительный штурм и всегда получал такой отпор, словно и не было этой волшебной любовной игры. Катя будто просыпалась. Трах, бах, я получал по физиономии, ее гневу и возмущению не было предела. Я стал подозревать, что она притворяется, когда будто бы реагирует на мои ласки.
— Катя, ты не любишь меня, — сказал я ей как-то.
— Почему? Может быть, и люблю. — ответила она.
— А отчего ты ведешь себя так?
— Как?
— Ты же понимаешь, чего я хочу.
— Прекрасно понимаю.
— И почему моришь меня голодом?
— Я накормлю тебя, когда мы поженимся.
— Когда это еще будет?
— Если ты захочешь — будет. Но я тебе уже говорила: первым у меня будет муж.
— Ты жестокая. Ты не представляешь, как я хочу.
— Догадываюсь.
— Катя, давай сделаем это. Я умоляю тебя. Я не сплю ночами. Думаю о тебе.
— Не приставай. Я сказала. Ты слышал.
— А как мне быть? Я не хочу идти к другой.
— Насчет другой — сам решай. Будет другая — меня не будет.
— Катя! Я лопну.
— Ха-ха-ха! Мне говорили, что мальчики умеют сами себя обслуживать.
— Я не хочу этим заниматься. Я хочу с тобой. По настоящему.
— Нет. И не мечтай. Ни за что.
Бог мой! На фига ты мне нужна, недотрога недоделанная, подумал я злобно.
Чувства мои обострились до предела. Я хотел женщину. Обоняние мое, всегда отличавшееся какой-то звериной остротой, стало таким, что я боялся только одного — чтоб у меня не вырос собачий нос. Повод для тревоги был. В октябре нас повезли собирать виноград. Автобус, в котором мы ехали, летел по трассе со скоростью не менее семидесяти километров в час. Окна были закрыты, лишь верхние люки обеспечивали минимальную вентиляцию. И вдруг я почувствовал запах арбуза. В автобусе арбуз никто не ел, это я знал. Я вскочил, я понял, откуда этот запах. Я посмотрел в заднее окно автобуса. И успел увидеть.
На шоссе валялся раздавленный арбуз. Мы проехали над ним.
«Зачем мне такой звериный нюх?» — подумал я про себя.
Ныли кончики пальцев. Я знал, отчего это. Я хотел женщину. Еще со времен моей любви с Женей мне были знакомы эти откровенные проявления плотского желания.
Про непрерывный торчок в брюках я уже не говорю.
Это было как бесплатное приложение к букету других проявлений похоти.
Найду себе. Найду, думал я.
Я купил бутылку мадеры и два бублика, на большее не хватило денег. Я пошел на пляж. Там, в дальнем его конце, огромной пирамидой высились лежаки, они были сложены на зиму, и в их лабиринте находили приют влюбленные и алкаши. Обычно я приходил сюда с какой-нибудь подружкой, но сегодня я впервые пришел сюда в качестве выпивохи. Пройдя три или четыре поворота среди хлипких деревянных конструкций, я нашел укромное местечко и уселся. Осенний ветер горестно и сладко выл где-то над головой. Мне показалось, что я остался один на всем белом свете.
Я открыл бутылку и жадно стал пить. Меня мучила жажда, и получилось, что вместо воды я пил вино. Я пил его, как воду. Залпом я высосал большую часть бутылки.
И меня сразу повело. Бублик не лез в горло, да он уже и не мог спасти меня от опьянения.