Второй сын - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они старались не упоминать о своих тревогах, бедах и неприятностях, хотя их было предостаточно. Они не скрывали их друг от друга, но попросту говорили о другом. Мысли и идеи, которыми они делились друг с другом, не были столь насущными, но в них жила красота и надежда. Им казалось, что то, о чем они говорят, растет и полнится, и потому они поверяли друг другу мечты, но не сомнения, радости, но не боль. А еще они старались не обсуждать других, хотя порой, говоря о своей жизни, не могли не упоминать о тех, кто был с ними рядом.
Хёд знал, что Гисла пела для короля. Он знал, что она с ужасом ждала вызовов к Банрууду, но с тех пор, как король у всех на глазах заколол Билга и велел повесить его у северных ворот, ее никто больше не смел и пальцем тронуть. Еще он знал, что она сблизилась с Элейн и другими сестрами, но по‐прежнему не доверяла остальным, даже мастеру Айво, Дагмару и Тени, ибо знала слишком много, а все вокруг хранили великие тайны.
– Я никому не доверяю. И мне тоже не доверяют. Но я не могу никого винить. Они меня не понимают… а я не могу ничего объяснить, иначе станет лишь хуже и мне совсем перестанут верить. Пусть лучше не любят меня, чем отвергают.
Ей не нужно было объяснять все это Хёду. Она говорила ему обо всем, а он в ответ тоже обнажал перед ней душу, до отказа заполняя те отрывки пространства и времени, что им выпадало провести вместе.
Гисле были известны все слабости и промахи Арвина. Она знала о его испытаниях и уловках, о том, как он обучал и воспитывал Хёда, веря в то, что однажды слепой бог принесет покаяние и снова воскреснет.
Боюсь, что его разочарованию не будет предела, если я так и останусь обычным человеком, которого отличают лишь острый слух, тонкий нюх да твердая рука, сказал как‐то вечером Хёд.
– Кем же он тебя видит?
Он видит меня героем.
– Какого рода героем?
Он убежден, что однажды я стану верховным хранителем.
– А ты сам этого хочешь?
Раньше я думал, что хочу. У меня не было собственных устремлений. Я был рад тому, что Арвин четко видел будущее, ожидавшее нас обоих.
– А теперь?
Теперь… у меня появились собственные мечты.
– Расскажи мне о них.
Я мечтаю снять заклятие. Мечтаю быть с тобой.
– Разве это когда‐нибудь случится? Разве я когда‐нибудь увижу тебя? Я ничего не знаю о рунах. Но говорю с тобой с помощью руны, начертанной у меня на ладони. Порой мне кажется, что я не в себе. Я правда не в себе, Хёд? Я слышу голоса. Слышу твой голос. Но я не знаю, настоящий ли ты. Или тебя создало мое воображение?
Он рассмеялся, хотя она говорила почти всерьез.
Это случится очень скоро.
– Насколько скоро? – спросила она, боясь заразиться радостным волнением, которым лучились его слова.
– Я приду на королевский турнир. Приду на Храмовую гору.
* * *
Гисла высматривала его весь день. Он говорил, что будет на площади, когда двери храма распахнутся перед народом Сейлока в третий день турнира, но, когда Гислу, Элейн, Башти, Далис и Юлию вывели на помост перед храмом, она увидела лишь бескрайнее море людей, пытавшихся подойти ближе, удостоиться встречи с хранителями и взглянуть на дочерей.
Помост установили между колоннами, слева от тяжелых дверей храма. Заплетенные в косы волосы дочерей были украшены лентами и уложены венцом на макушке. Каждой девушке сшили новое платье цвета ее клана. Принцесса Альба в желтом платье, представлявшем Адьяр, ненадолго присоединилась к сестрам.
У рыжеволосой Элейн из Эббы платье было оранжевым. В своем огненном наряде она казалась высоким, тонким языком пламени. Юлия осталась недовольна своим коричневым – оттенка Йорана – платьем, хотя его материал и перекликался с ее шоколадного цвета глазами, подчеркивал пышность ее волос и кремовую белизну кожи, оттенял темно-алые губы.
– Коричневый – цвет земли, глубокий, теплый, богатый. Ты словно богиня урожая, – убеждала ее Элейн, всегда умевшая подобрать верные слова.
И она была права. Юлии исполнилось пятнадцать, и она в одночасье похорошела, хотя казалось, что она стесняется собственной красоты и даже сожалеет о ней.
Все они чуть сожалели и сильно тревожились. Теперь на них смотрели иначе, и в храме вновь росло напряжение. Гисле исполнилось восемнадцать, Элейн шестнадцать, а Башти тринадцать. Лишь Далис и Альба все еще казались детьми, но Альба, которой не было и десяти, сильно вытянулась и на целую голову обогнала крошку Далис, хотя та и была ее старше на целый год.
Перед турниром мастер Айво все чаще погружался в раздумья. На Храмовой горе ожидали ярлов и простых жителей Сейлока: они непременно должны были заметить все изменения, происшедшие с дочерями кланов.
Вот почему мастер Айво решил пошить им новые платья.
– Мы не можем больше прятать вас под лиловыми одеяниями. Не на турнире. Вы не хранители рун… Вас самих хранят руны. Вы уже почти женщины, но нам следует напомнить всем людям, что вы – их посланницы. Вы символы, подобные самой Фрейе, недосягаемые и отделенные от всех остальных. Вы женщины… но не станете женами. Они должны ясно это понять.
Башти, надевшая красное платье цвета Берна, накрасила себе губы в тон – к полнейшему ужасу Тени. В таком виде Башти казалась неистовой и чересчур… женственной, но верховный хранитель велел оставить ее в покое.
– Она выглядит так, словно выпила кровь своих врагов… и смаковала каждую каплю, – возразила Тень.
– Знаю. И это хорошо. Пусть лучше люди ее боятся. Тогда они будут держаться подальше.
Далис в синем, цвета Долфиса, платье казалась столь же хрупкой, сколь несокрушима была Башти. Тень вплела ей в волосы мелкие белые цветочки и велела встать рядом со стражем, боясь, что иначе кто‐то может попытаться ее похитить, как уже случилось несколько лет назад. Сама Тень, как и всегда, оставалась в храме, пока длился турнир,
