Легенда Лукоморья. - Юлия Набокова

Я с силой цепляюсь за ухват и отталкиваю древко. Свобода! Растираю затекшее горло и быстро ощупываю лицо. Мое!

В волнении смотрю на сцепившихся ведьму и Фросю. Что же теперь будет? Судя по торжествующей интонации, ведьма произнесла все слова заклинания, но вмешалась Фрося и нарушила контакт между нами, разорвав энергетический канал, и, тем самым заменив меня, оттянула огонь на себя. Внезапно фигуры сливаются в единое целое. Секунда — и молодая женщина отталкивает от себя старуху. Та ударяется о печь и беззвучно сползает на пол.

Бедная Фрося! Она пожертвовала собой ради моего спасения. И теперь я просто обязана раздавить эту ведьму.

Я подхватываю с пола ухват и, выставив его вперед, с криком бросаюсь на ведьму.

Та с испуганным визгом отпрыгивает в сторону и бормочет за моей спиной:

— Аня, это я, я, Фрося, Фрося! Все кончилось, кончилось, кончилось...

И эта испуганная интонация, эти взволнованные повторы слов убеждают меня в том, что случилось чудо, и колдовство разрушилось.

Не выпуская ухвата из рук, наклоняюсь над старой ведь- мой.

— Она не дышит...

— Что с ней? — взволнованно вскрикивает Фрося.

— Мертва.

— В прошлую весну я осиротела,— начала свой рассказ Фрося, отводя глаза от тела на полу,— а осенью ко мне старушка на постой попросилась, ночку переночевать. Я, конечно, пустила. Сама легла на лавке, гостью на печи положила. Просыпаюсь утром на печи — все тело ломит, глаза слезятся. Понять ничего не успела, как меня мой голос окликает:

— Проснулась, старая?

Я глаза протерла, гляжу — а за столом я сама сижу, косоньку заплетаю.

— Знатные косы отрастила,— говорю «я»,— любо-дорого посмотреть.

Я головой трясу, думаю, сон недобрый снится. А голова как загудит, что я чуть с печи не упала.

— Тихо, бабуля,— слышу свой насмешливый голос,— привыкай. Старость не радость.

— Выходит, она тебя чем-то опоила? — предположила я.

— Я тоже так думала. А вчера убедилась. Как ты заснула, она пироги стала стряпать, мешочек травы из сундука достала да похвасталась, что с тобой собирается учинить. А в мешочке сон-трава была. Чтобы ты спала крепко и помешать ей не могла.

— То-то она так настойчиво мне пироги предлагала, а потом обрадовалась, когда я сказала, что после сытной еды меня в сон клонит!

— Да как же ты проснулась? — удивилась Фрося.

Я рассказала ей, как раскрошила булочку у забора. Про колобковый кошмар умолчала, но отметила, что сон послужи мне предупреждением. Если бы не он, смела бы пироги за милую душу и проснулась бы уже старухой.

А Кузьме с пирогов плохо не станет? — встревожилась я.— Он же целую гору слопал.

— Не бойся,— успокоила меня Фрося,— ведьма не во все пироги сон-траву сыпала. И ему подкладывала обычные.

— Но парочка сонных ему все-таки перепала,— заметила я, вспомнив, как широко зевал Кузьма, уходя от Фроси, и тихо спросила: — Как же ты жила все это время?

— Все тело ломило,— тихо призналась девушка.— Казалось каждая косточка болит. А она смеялась, глядя на мои страдания. Моя хвороба ее забавляла. Ей было радостно оттого, что она обманула старость и теперь я мучаюсь за нее.

— Я удивляюсь, почему она вообще тебя не... — Я осеклась и отвела глаза.

— Не убила? — горько продолжила Фрося.— А перед кем бы она тогда хвасталась своими злодействами? С деревенскими-то она не больно общалась. Да и знала, что я ее не выдам. Если в избу кто-то приходил, я никогда не оставалась с ним наедине, она всегда была рядом, следила, чтобы я не сболтнула лишнего, и показывала, как заботится обо мне. Когда она уходила, закрывала дом на замок, а я была так слаба, что все равно не смогла бы бежать. А соседям она сказала, что я ее бабка, и все этому поверили.

— Скажи лучше, как тебе удалось колдовство разрушить?

— Это тебя благодарить нужно.

— Меня? — поразилась я и обрадовалась. Неужели в последний миг моя магия проснулась и остановила колдовство?

— Ты же мне сказала, что разрушить колдовство можно, если сделать то же самое, только наоборот,— пояснила Фрося.— Когда я увидела, что она начала читать заговор, поняла, что это моя надежда на спасение. Ведьма собиралась проделать с тобой то же, что и со мной. Я и подумала, что если помешать ей в последний миг, то я и новому колдовству не дам совершиться, и старое, каким она меня околдовала, разрушу.

— Но откуда же ты знала, что она сделала с тобой,— усомнилась я,— если ведьма тебя опоила, и ты проснулась уже старухой?

— Я не знала,— призналась Фрося,— но после того как она меня околдовала, я часто видела сны. Страшные, недобрые. Будто сперва я — это я, Фрося. А потом появляется старая ведьма, тянет ко мне руки, лезет целоваться. Глядь — а напротив уже мое лицо смеется надо мной, а я старуха древняя. Часто мне эти сны снились. Я стала думать, что ведьмин поцелуй — часть обряда.

— Обмен душами,— ахнула я, вспоминая известный афоризм.— Кто-то из поэтов писал, что при поцелуе влюбленные обмениваются душами.

— А ведьма так выпивала чужую молодость,— печально заключила Фрося.

Меня передернуло, когда я вспомнила старое ведьмино лицо на молодом Фросином теле.

— Ты ее... целовала?!

— Я только губы приблизила, как она стала уворачиваться от меня. Тут-то я и поняла, что права. А что мне оставалось делать?! — Голос девушки сорвался.— Я бы хоть жабу поцеловала, если бы мне кто сказал, что это вернет мою молодость.

— И все получилось?

— Сама видишь. В тот же миг я в своем теле очутилась. А ведьма вновь старухой обратилась.

Выходит, коя магия тут ни при чем. Фрося сама совершила чудо, одолев ведьму ее же оружием.

— Что ж,— пробормотала я.— Главное, что все позади.

Девушка молча подошла к печи и, сняв лоскутное покрывало, накрыла им мертвую старуху. Ночь постепенно отступала, и за окошком начинало светлеть. Сев на лавку, мы с Фросей потихоньку разговаривали, не сводя глаз с черной неподвижной кучи у печи.

— Странно, что соседи не почуяли неладное,— удивлялась я,— когда ведьма заняла твое место.

— Чему удивляться? После смерти батюшки с матушкой я все горевала, с соседями не зналась. Только Кузьма один ко мне захаживал.

— И даже он не догадался! — поразилась я.

— А чего ему догадываться? — Фрося горько усмехнулась.— Я его никогда за порог не пускала. А ведьма-то привечать стала: то пирогов напечет, то по грибы с собой позовет. Потом, смеясь, мне рассказывала, как Кузьма в нее влюблен, что вот-вот сватов зашлет. А она этим пользовалась в своих целях и все куда-то его посылала.

— В каких целях? — насторожилась я.

— Почем мне знать? Она мне не сказывала. Только смеялась, что влюбленный дурак ради нее лоб расшибет.

— А тебе,— я глянула на Фросю,— Кузьма совсем не нравится?

Та зарделась и отвела глаза:

— Что сейчас о том говорить?

— Так ведь любит он тебя давно, жениться хочет.

— Не меня он любит — ведьму проклятую! — неожиданно зло возразила она.

— Так он же не знает ничего,— убеждала я.— Видит, что его привечают, и радуется!

— И не надо ему знать! — испуганно вскрикнула Фрося.

Неудивительно, что она не хочет, чтобы Кузьма понял, кем все это время была настоящая Фрося.

— Значит, никому не расскажем, что здесь произошло? — спросила я.

— Никому! — с мольбой поддержала Фрося.

— А с ней как быть? — Я покосилась на мертвую ведьму.

— Скажем, умерла бабушка от старости. Похороним по-людски.

Фрося уже совсем оправилась от потрясения, и в ее голосе прорезались деловые нотки. А что, хозяйка из нее выйдет хорошая! Нелегко только ей с Кузькиной мамой придется.

— Хорошо,— согласилась я.— Только ты мне сейчас скажешь, что ты думаешь о Кузьме.

Фрося смущенно потупилась:

— Раньше я на него и глядеть не хотела, думала, дитя совсем, молоко на губах не обсохло, а туда же — женихаться! Чтобы его отвадить, даже сказала как-то в шутку, что выйду замуж только за богатыря, о подвигах которого все Лукоморье знать будет. Куда Кузе до богатыря-то? Думала, обидится и глядеть в мою сторону перестанет. Он и впрямь стал пропадать куда-то, но, когда в деревне был, не упускал возможности за околицей меня подкараулить. Ох и злилась я на него! Но когда ведьма его привечать начала, я его по-другому узнала. Они же за столом сидели, разговаривали, а я на печи лежала да все слышала и видела. Видела, с какой лаской он на нее смотрит. И так мне горько было, ведь смотрел он на мое лицо, а восхищался другой, ведьмой проклятой. И разговоры их слышала, речи ласковые Кузины одной отрадой мне были. Закрою глаза, слышу голос его сладкий и представляю, что это он мне говорит. Поняла я тогда, что хороший он парень, с добрым сердцем, с душой отзывчивой, с руками золотыми. Трудолюбивый да хозяйственный. Какого еще мужа желать?

Я удовлетворенно потерла руки: