Три женщины - Владимир Лазарис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прокуренный двухкомнатный гостиничный номер был набит евреями, еще недавно составлявшими гордость европейской культуры, которые, как и Маргарита, давно успели забыть о своем еврействе, а теперь им напомнили о нем. В салоне у Альмы эти недавние космополиты, они же — «граждане мира», чувствовали себя, как во временном убежище после вселенской облавы. Так же чувствовала себя там и Маргарита.
Что толкнуло Маргариту, принявшую католицизм, вспомнить о еврействе? То же, что и всех евреев, принявших другие вероисповедания. Она, как и они, первый раз в жизни ощутила себя жертвой, страдающей вместе со своим народом. Господи, но какой же народ считать своим? Итальянский? Еврейский?
«Когда я ее встретила первый раз, — записала Альма в своем дневнике, — она была некоронованной королевой Италии. Теперь она стала коронованной королевой беженцев: по привычке самоуверенна и оживленна, несмотря на гложущую ее горечь. Она ненавидит даже воспоминание о своем романе с Муссолини. А о ней только и говорят, что она бывшая любовница Муссолини»[263].
И эта «бывшая любовница» и «королева» теперь искала общества сородичей по несчастью. Ее все больше тянуло к евреям, особенно не забывшим о своем еврействе, не сменившим веру. Маргарита тоже вспомнила о своих предках, и в еврейской газете, выходившей в Париже, описала родословную своей семьи. Эта же газета напечатала ее очерк об Амедео Модильяни, где Маргарита подчеркивала еврейское происхождение художника.
Многие еврейские беженцы из Италии останавливались в дешевом отеле «Лотти». Но Маргариту, привыкшую к роскоши, дешевизна отелей уже не смущала, а к итальянским евреям ее, естественно, тянуло больше, чем к евреям из других стран, и она к ним зачастила.
А итальянские евреи не забыли, что Маргарита Царфатти была не только любовницей Муссолини, но и главной фашисткой, и, когда она приходила, «вокруг нее образовывался вакуум. Она сидела одна за столом, делая безуспешные попытки вызвать наше соучастие ради общей еврейской солидарности»[264], — вспоминал один из очевидцев.
Маргарита мучительно пыталась понять, почему никто не хочет считать ее своей. Для католиков она — не католичка, для итальянцев — не итальянка, для евреев — нееврейка. Куда же ей деться? Какому Богу молиться? Где искать прибежища? Кто над ней сжалится?
Даже чиновники госдепартамента США, которым Маргарита напомнила о своем еврействе, когда просила въездную визу, не сжалились над ней и визы не дали, после того как посоветовались с итальянским издателем-антифашистом, который сказал: «Лучше спасти бедного еврея, чем идеолога фашизма».
Маргарита немного приободрилась, когда весной 1939 года по дороге в Уругвай в Париж заехал Амедео. Он провел с матерью несколько дней, отдал ей бриллианты, купленные на ее деньги, и отплыл в Монтевидео, куда через несколько месяцев должна была приехать его семья. Жена Амедео, нееврейка, задержалась в Риме вместе с маленькой дочерью, чтобы переправить за границу Маргаритину коллекцию.
После того как Маргарита проводила сына, ей показалось, что она осталась одна в целом мире.
* * *
Советско-германскому пакту о ненападении Муссолини удивился не меньше, чем остальной мир, и заявил Гитлеру, что Италия не готова к войне. Она не сможет воевать с западными странами, которые конечно же придут на помощь Польше.
А Маргарита только лишний раз убедилась, что война неминуема, и опять заметалась, как загнанный зверь. Сначала бросилась в Мадрид, но там было много беженцев из европейских стран. Она помчалась в Лиссабон, но он был забит ими еще больше, и они были готовы отдать душу за американскую визу, а у Маргариты не было в Лиссабоне влиятельных знакомых, и она вернулась в Мадрид, надеясь на свои связи в итальянском консульстве.
* * *
На рассвете 1 сентября 1939 года немецкие танки вторглись в Польшу. Началась Вторая мировая война.
На следующий день Муссолини объявил об итальянском нейтралитете.
3 сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии.
* * *
Итальянский консул в Мадриде, старый друг Маргаритиной семьи, раздобыл для нее место на корабле, уходившем в Южную Америку. Неизвестный фотограф запечатлел Маргариту на палубе. Скорбное лицо, губы сжаты, волосы коротко стрижены, в руке сигарета.
В середине сентября Маргарита уже была в Уругвае. Через несколько месяцев занятий она настолько свободно говорила и писала по-испански, что публиковала статьи в местной прессе. В отеле все знали немолодую итальянскую синьору, которая ровно в семь утра делала зарядку на взморье, а после полудня возвращалась туда плавать. Маргарита вернулась к своим привычкам.
Газеты Маргарита читала каждый день.
* * *
В апреле 1940 года Гитлер оккупировал Данию и Норвегию. В мае — Голландию. В самом начале июня подошел к Парижу.
10 июня Муссолини объявил войну Великобритании и Франции.
22 июня 1941 года Гитлер напал на Советский Союз.
Нападение Германии на Советский Союз, по мнению Маргариты, не сулило ничего хорошего Гитлеру и уж тем более Муссолини, который послал на русский фронт несколько дивизий.
В декабре 1941 года японцы, составлявшие вместе с Германией и Италией «страны Оси», напали на Пирл-Харбор[265], а три дня спустя Гитлер и Муссолини объявили войну Соединенным Штатам Америки.
В ноябре 1942 года «страны Оси» потерпели тройное поражение: англичане сокрушили немецко-итальянские позиции в Египте, спася таким образом евреев Эрец-Исраэль, уже рывших траншеи и окопы, и через несколько дней высадились в Марокко и в Алжире. Еще через две недели немцы были разбиты под Сталинградом.
* * *
Маргариту пригласили в Буэнос-Айрес прочитать лекцию об итальянском историческом романе. Космополитический город со множеством европейцев, в том числе итальянцев, Маргарите понравился. Она решила проводить лето в Уругвае, а жить в столице Аргентины. Там она познакомилась с аргентинским писателем-авангардистом Хорхе Луисом Борхесом[266] и с чилийской поэтессой Габриэлой Мистраль[267]. В Буэнос-Айресе было много еврейских беженцев из Италии, включая хорошо знакомого Маргарите промышленника Джино Оливетти[268]. Она не расставалась с пишущей машинкой его фирмы. Но теперь Маргариту уже не тянуло к евреям, как это было в Париже. В Южной Америке ей было безопасно, денег у нее хватало, и она чувствовала себя не
